***
— Ну, милый, набрал плачущей вдовы? — Нате, — высыпает Снорл добычу из ведра, — принёс. — Эх, совсем ещё мелкая. Жалко! — Мышь-кухарка, и сама не больно-то рослая, нюхает один из грибов и соскребает с него кожуру ножом. — Ладно, для готовки сойдёт. Почисть морковь и картошку, Снорл! — А чеснок? — Четырёх головок хватит. Снорл, усевшись поближе к печи и пяткой придвинув к себе ведро, лущит шелуху с чеснока, втихаря суя в рот зубчик-другой: чеснок перебивает запах олеандровой настойки, да и сок у него сладкий, а Рецция терпеть не может, когда от помощников пахнет выпивкой. Во дворе по-летнему жарко, хоть язык высовывай и уши ветру подставляй, а в крепости — прохладно, всегда сумрачно, — не будь огня, было бы темнее, чем в криптах. Кухня — другое дело: на кухне всегда растоплена печь, и очистков-потрохов — хоть весь день ешь, пей и обсасывай косточки, и в зимнее время здесь ещё теснее, чем летом, — лучше греться, чем дрожать во дворе, и за право помогать кухарке порой случаются такие драки, что даже Роло приходит с ведром воды, — лишь бы шуметь прекратили. Снорл не очень-то понимает, с чего это оружейнику мешают вопли и хруст костяшек, но после того, как Роло окатил его с макушки до хвоста, в драки не лезет: проще ущипнуть разок-другой или зубами цапнуть. Или пораньше с дежурства сбежать, а потом — на кухню шмыгнуть. Кухарке-то нет дела, кто помогает, лишь бы работа шла. — Чего киснешь, милый? Сороконожку проглотил? — Дежурить ночью в тюрьме буду, — уклончиво отвечает Снорл, — вот и кисну. — Э-эх! — Рецция передёргивает плечом, добела обчищая последний гриб, слёзно чихает, сморкается в край передника и крошит лук в похлёбку. — Кричащая или Плачущая? — Кричащая. — Хлеб и яблоки взять не забудь, арестантам занесёшь. «Там только Керольд, ему-то без надобности», — собирается состроить мину Снорл, но тут же хмурится и чешет висок: всё верно, три-четыре дня назад рядом с Керольдом мышиного менестреля поселили. Узнать бы, за что ему такое наказание. — А мне яблоко можно? — Что, почистил чеснок, морковь и картошку? — Только чеснок и морковь. — У-у, лентяй, — тягает Рецция Снорла за ухо, сцапав мелкими когтями. — По пьяни, небось, работать заявился, а? — Да вы что?! Я трезвее молочной мамаши! — Знаю я вас, негодяев! — Кухарка отпускает ухо и угрожающе суёт кукиш под нос: Рецция щупла и уже далеко не юна, но даже Паков, по слухам ткнувший кому-то перо под ребро, ей не хамит. — Ладно! Грызи, да поживее, и за картошку садись. У меня суп кипит. Снорл, абсолютно довольный исходом ссоры, хватает яблоко: мелкое, совсем ещё неспелое, — и грызёт, навалившись на столешницу. Вон Соловей с Гаффом играют на деньги с Белларом Ларром, бранятся, и Гафф ставит на кон пятёрку — клянётся, что последняя, и Беллар лишь хихикает, встряхивая в кулаке кости, а неподалёку Красавчик Флак воркует что-то о девицах и яблочном сидре, ерошит голову Боудла так и эдак, — вшей выискивает. Торсе Харрум, поджав хвост, читает в углу весточку с сигнальной башни, — перечитывает, не торопится, только усы дёргаются: Торсе стукнул пятый десяток, но прошлой осенью он наконец-то соизволил жениться и теперь ждёт увольнительные не меньше, чем жалованье. Снорл искренне ему завидует: может, тоже найти себе подругу? — сплёвывает в ладонь семечки и с хрустом потягивается. — Снорл, картошка! — Да помню я, помню, мамаша! Если что и хорошо на кухне, так это очистки: можно пожевать перед сменой, а ужин прихватить с собой, — всё равно командующий в гавани до вечера, слова поперёк не скажет, и Волькера-тюремщика уже неделю нет. Запил, небось, или загулялся. Кто-то тянет Снорла за ухо, и Снорл косится, готовясь зарычать и для острастки, может быть, цапнуть зубами, — но это всего лишь Силас Вагстафф, сигнальщик, и по его рыжей морде блуждает тоска. — Ты не видел мой нож, Снорл? Ну, такой, с костяной ручкой. Там ещё имя вырезано. — Не-а, — отвечает Снорл, кинув картофелину в ведро с водой. — Точно не видел? — Отвали! Я б сказал, кабы нашёл. — Жалко, хороший нож был. Силас свистит под нос, веселеет, втихаря от кухарки суёт Снорлу сложенную пополам записку и налегает на похлёбку как-то по-особенному жадно, обжигаясь, запивает горячее сидром и прикладывается прямо к кувшину; теперь Снорл завидует уже не Торсе, а аппетиту долговязого сигнальщика. — Вот твой ужин, милый. Бери, — суёт Рецция свёрток, пахнущий костным варевом и потрохами. — И хлеб с яблоками не забудь! — Спасибо, мамаша, — хмыкает Снорл, сгребает в охапку хлеб с парочкой яблок, хрустя ещё одним, и разворачивает бумажку в галерее, под пляшущей тенью чадящего факела. «Приходи на огород во внутреннем дворе. Очень важное дело».***
— Тц! Вот ты где. Я-то думал, ты уже на дежурстве. — Долго шёл, — отвечает Снорл, восседая на бочке у грядок и вгрызаясь в очередное яблоко. — Чё надо? — Хочешь подзаработать? Снорл выгрызает семечки и с сомнением оглядывает Силаса: всегда не особо-то болтливый сигнальщик сутулится перед ним, засунув пальцы за отвороты нагрудника, и смотрит своими невероятно честными глазами. — Хочу. А сколько именно? — Десятка и бутылка брюходёра. — Мало! — отрезает Снорл, кидая огрызок в один из плетёных ульев, — дикие пчёлы никогда здесь не приживались, а перед зимой поселились в подлеске за башней. Надо бы их согнать оттуда или попросить об этом Бандо: всё равно он вечно там в патруле, — вот только где бы время найти? — Дело-то тоже малое. — Десятку ты и так мне должен. — За что это, интересно? — За угощение и проигрыш на той неделе. Вот за что! — Хм! Силас чешет шею когтями, а пятку — обрезанным носком сапога. — А если добавлю? — Сначала скажи, что за дело такое. — Кое-что отнести. — Сам отнеси! — В том-то и штука, — понижает Силас голос до шёпота, — в тюрьму надо сходить. А я, сам понимаешь… — Керольду стопку налить? Засунь её ему в… — Да не шуми так, болван! — Силас вздрагивает, шевелит ушами, вслушиваясь в шаги патрульного, и на всякий случай зажимает Снорлу рот; тень от масляного фонаря пляшет на лестнице, но патрульный проходит мимо. — Менестреля, который в соседней камере, видел? — М-б-мх, — мычит Снорл сквозь пальцы. — Короче, ему надо кое-что передать. — М? Силас отлепляет ладонь со рта Снорла, лезет за пазуху и вертит перед носом ключ, завёрнутый в вощёную бумагу. — Вот, держи. Спрячь под хлеб. И решётку отопри, когда услышишь, что он с замком возится. — Этот скрыга что, тоже тебе должен? — Не твоё дело! — Тогда-а, — ржёт Снорл, делая вид, что намеревается выбросить ключ через стену, — дай мне что-нибудь получше. — Вот как! — Силас напускает на себя нарочито равнодушное выражение. — А если я добавлю пятёрку, и ещё — две бутылочки сарастранского, то твоя печаль утопится? — Деньги сначала дай. — Договорились. Снорл прячет ключ с запиской в сапог. Силас выдыхает, суёт Снорлу в пригоршню несколько монет, ставит на бочку бутылку брюходёра и, подмигнув, шустро бежит по лестнице, не отягощённый ни хлебом, ни ужином, ни сомнительной работой. — Интриган хренов! — раздражённо резюмирует Снорл, выкусывает пробку зубами, плюёт на всё и отпивает сразу треть: крепкая настойка греет горло, а ночь нынче тёплая, пронизанная шорохом сверчков и запахом зрелого лета, и Снорлу становится легче. Надо бы и Барфону яблок отнести, поделиться. Скучает, поди, в карцере. — «И когда их глаза встретились, её взгляд проник в его душу, как взгляд рулевого проникает за горизонт», — выразительно, со всей страстью читает Гафф по слогам и ведёт пальцем вдоль строки, улёгшись на лавку с книгой.***
— Ишь! Вот ведь зараза! — Любопытство Снорла успехом не вознаграждается: Снорл, конечно, знает с полдесятка мышиных ругательств и слов вроде «привет-подай-принеси», как и полагается местной крысе, но в записке нет ничего вразумительного, кроме подписи «С». — На муридейском шпарит, жук. — Мерра… Снорл кладёт ключ с запиской под буханку хлеба и косится на заключённого через плечо, — но мышь в пёстро-лоскутной кольбе, мелкий и щуплый, сопит носом, как детёныш, и ни на один шорох не чешется. Видимо, придётся менестрелю: Снорл уже прочитал по слогам на листке с информацией, что его зовут Тило, и сидит он за мятеж, — жевать хлеб без яблок. Снорл прячет последнее уцелевшее в подвешенную на цепи клеть, стараясь не хихикать: настроение у него хорошее, почему бы не подшутить? — и жалеет, что не увидит морду Тило, когда тот найдёт там яблоко. — Мерра, — снова бормочет мышь сквозь сон, слегка подёрнув ухом. — А-а, ты тоже женатый, да? Перед тем, как уйти, Снорл шарит в сундуке с барахлом, берёт три флорина — в уплату за помощь, как-никак! — и запирает дверь запасными ключами, а вслед за дверью, до поры, до времени, — решётку. Теперь-то можно и выпить.