Между сном и явью / Солнечный мальчик.

Переулки, тупики, туман, копоть. Вечер напоминает вязкую ночь, утро – беспросветные сумерки. Грязь и пыль вокруг, камень и земля впереди, позади. Сотни тысяч людей живут как нищие. Копошатся в своих каморках – в каждой по семь-восемь человек. Отвращение, неприязнь, обида, горечь. Эти чувства, как паутина, оплетают обителей трущоб. В коконе безысходности они спят и умирают. Чахнут, как цветы, облитые керосином. Как ростки, выдернутые из земли. Или становятся преступниками. Как я. Багровая, резкая и грязная осень. Осыпаешься хлопьями. Рассыпаешься на мелкие кусочки пестрая, цветная мозаика. Осень. Дикая, грешная, ненасытная. Одинокая, плачущая. В отчаянье, ненависти, сгорают детские воспоминания. Мертвые улыбки и родные объятия улетают в небо перемешанные с густым дымом, уносимым пронизывающим ветром. Жалкая, умирающая мученица. Не шумит над головой листва. Не падают узорчатые тени на утоптанную землю. Не доносится голос матери из-за любовно выбеленных стен. Голодная, алчущая. Бежать кривыми, серо-коричневыми улочками, наступая на грязные лужи, расплескивая во все стороны – наслаждение. Однако, дело происходит ночью; в руках увесистый сверток; а из-за каждого угла может появиться преследователь. Дикий страх. И только одна мысль бьется в черепной коробке, словно запись на повторе: «Беги! Беги! Беги!». Стены домов, бросающиеся под ноги вывески и одинаковые повороты, начинают давить на нервы. Не возможно изучить город и знать все лазейки и темные уголки, даже живя в нем с раннего детства. К тому же, это более-менее новая часть города, и единственная, которая относительно продумана. Не видно ни одного лишнего закоулка. С каждой истекшей минутой, страх возрастает, сопровождаемый отчаянным гудением ног. Постепенно, стражники начали несколько отставать, а не дышать мне в спину. И это не могло не радовать. Хотя, все же, рано расслабляться. Место, где можно спрятаться, все еще не было найдено, а ноги уже довольно долго и упорно отстаивают свое право на отдых. Через некоторое время, удача повернулась ко мне. У одного из старых, прогнивших и частично обрушившихся домов, оставленного своими жителями и намертво забитым досками, я увидела слегка приоткрытую дверцу подвала. Не долго думая, я юркнула внутрь. В нос ударил стойкий запах отходов. Словно не в подвале, а в общественном туалете. Но выбирать было не из чего. Искать новое место уже поздно. Я, брезгуя, перебралась в ближайший угол, рядом с входом. Подвал был маленький, слегка освещаемый через щели, так, что возникал легкий полумрак. Морщась от запаха, я глядела в дыру на улицу, все так же прижимая к себе сверток. Когда по мостовой промчались стражники, не удержавшись, вздрогнула. Стояла долго, дожидаясь того момента, когда они будут возвращаться обратно. Меня отвлек громкий шорох в дальнем углу. Слишком громкий, чтобы его могла издать крыса. Оглянулась. Мне стало страшно настолько, что я была готова выбежать из подвала в любой момент. Колени затряслись, и я прижалась спиной к трухлявой стене. Спустя несколько секунд, я, с трудом и удивлением обнаружила, что груда драного тряпья в углу подвала – обыкновенный мальчик. На редкость грязный, но, все же, живой человек. Волосы непонятного цвета, висят колтунами и измазаны смесью из грязи, крови и крысиного помета. На лице застыла корка из тех же составляющих, лишь крови было несколько больше. Он с трудом открыл свои удивительные, необыкновенно синие глаза, и, посмотрев на меня, улыбнулся. От этого обычного действия, корка начала трескаться и отваливаться пластами. Он хотел что-то сказать, но я зажала ему рот рукой, внезапно услышав знакомые тяжелые шаги. Пришлось подавить рвотный позыв от прикосновения к, не до конца затвердевшей, смеси. Я застыла, прислушиваясь. Почему мальчишка так удивленно на меня смотрит? – Ты кто? – прошипела я, как только мучительно-медленные шаги смолкли в дали. И я услышала его голос. Так бы мог, наверное, говорить смертельно уставший, томимый жаждой человек. – Здравствуй. Мое имя Альберт. Или же вы хотели узнать не это? Я поморщилась. Несмотря на его голос, интонация на удивление почтительная и вежливая. – Альберт? Слишком сложно. Будешь Алом. Я – Ун. Не знаю, что произошло у меня в голове. Взгляд синих глаз, таких ярких, насыщенных, глубоких просто затмил все мои мысли, затмил весь мир, знакомый мне до сих пор. Эти глаза, заставляющие смотреть только в них. Это было помутнение рассудка. Во мне проснулась такая неистовая жажда владеть ими, владеть этим человеком, что я не могла сопротивляться этой пустоте в моей голове, шепчущей мне – «Бери, бери, это твое, только твое! Ни кому не отдавай!». Я, как древний дракон, увидевший перед собой невероятной красоты драгоценный камень, не принадлежащий ныне ни кому. И я забрала это маленькое грязное существо, с такими яркими глазами. Меня трясло, и преследовало ощущение чуда. Меня трясло от невероятной силы эмоций и беспокойства. Я забрала свое маленькое чудо, и увела за пределы города. Он, такой наивный, сразу же поверил мне. Казалось, что он прибыл из мира, в котором нет ни лжи, ни опасности. Я же воспринимала его больше как вещь, нежели живое существо, имеющее свои мысли. Казалось, он подавил мою волю своим взглядом, но в то же время, я подавила его. Он доверял мне, как ребенок доверяет всем взрослым, ни разу не встретив на своем пути ни обмана, ни предательства. Но его влияние было настолько сильным, что повела я его в место, которое себе я запретила посещать. Место это разительно отличается от города. Яркое, искристое, радостное. Даже воздух кажется на удивление прозрачным, и все вокруг приобретает удивительную четкость. Только лишь полуразрушенный дом, темным, грозным пятном возвышается над землей. Каменные стены покрыты копотью, а от крыши практически ни чего не осталось. Казалось, словно его только-только перетащили невидимой рукой из города, и поместили сюда. Сверток был крепко прижат к моей груди. Не долго думая, я схватила парнишку за руку, потащила его к хрустально-чистой реке, находящейся недалеко от строения, и столкнула его с берега в лениво текущую воду. Над рекой раздался вопль. - Ты что творишь?! Вода же… Холодная!! - Раздевайся давай, неженка, и приступай к отмыванию своего драгоценного тела, - хладнокровно сказала я, отмечая тот факт, что его манеры мигом испарились. – Я пока буду в доме. Приходи, когда закончишь. Я шустро отбежала от разгневанного Ала, и направилась в дом. К тому времени, как он ко мне присоединился, я успела прибраться в относительно целой комнате и соорудить нам спальные места. Услышав шаги, я обернулась, обратно завернув сверток и положив его под свою импровизированную кровать. И так и замерла. Он стоял в дверном проеме, совершенно не стесняясь своей наготы. Глаза, казалось, светились еще ярче. Со светлых, сейчас мокрых волос вяло стекала вода. Кожа была светлой и казалась фарфоровой. На лице застыло мечтательное выражение, в смеси с легкой задумчивостью. Он смотрел на меня с неким укором, и создавалось ощущение, словно он еще не простил меня за подлость с неожиданным погружением. Но я ощущала, что он уже давно забыл об этом. В лице его проглядывали мягкие черты. Он был очень красив. Для меня он являлся воплощением образа красоты. Я впала в некую прострацию, любуясь этим идеальным образом. На душе тут же возникло спокойствие, с легким беспокойством, преследующим меня в присутствии этого существа. Словно Божество. Он отдал свою мокрую одежду, и принялся оглядывать помещение. – Что это за место? – поинтересовался он – Мой бывший дом, – без особого желания ответила я, и протянула ему большой лоскут ткани, видимо, ранее бывший чем-то вроде покрывала. Ал уставился на меня с ужасом, на автомате укутываясь в ткань. – А что тут произошло? Где твои родители? Сделав вид, что не слышу его вопросов, я взяла вещи, и пошла к реке их стирать. На этот раз, он не стал переспрашивать. Но за те несколько месяцев, что мы жили вместе, я поняла, на сколько он любопытен. Задавал он вопросы обо всем, и создавалось впечатление, что жизни он не знает вовсе. Про себя же, он почти ни чего не рассказывал. Возможно, это была месть за то, что ответы про мое прошлое, оказывались туманными, а на некоторые вопросы я и вовсе избегала ответа. Сам же испугается ответов, которые так жаждал знать. Впечатлительный неженка. Он стал моей семьей. По крайней мере, позиционировал себя он именно так. В нашем домике появилась атмосфера спокойствия и радости. Умиротворение в совокупности с доверием, не основанным вообще ни на чем. Когда я тут жила со своей семьей, атмосфера была та же. За исключением, конечно, моего беспокойства, сопровождающего наше с ним общение. Он был энергичный и неугомонный. Довольно часто, он начинал капризничать, словно маленький ребенок. Ему всегда было, чем удивить меня. Например, даже в этом богом забытом месте он не потерял своих манер. Он еще мал, но их уже вбили ему в голову. Ту скудную еду, что мы находили, он употреблял с таким величием, словно он на приеме у королевы, не меньше. И подобное проявлялось буквально во всем его поведении. Но иногда он был просто невыносим. Запросто выводя меня из себя, он рисковал нарваться. Что в один из дней и произошло. Он снова и снова задавал вопросы, и настойчиво требовал ответов. И тогда я сдалась. И рассказала ему все что он хотел знать. И даже больше. Вокруг нас осыпалась куполом пестрая роща. А он боялся. И он бежал. Бежал в осень. Бежал в кружева разноцветных листьев. Бежал к манящей ряби чистой воды. А я распаковала свой сверток, который всегда при мне. Сверток, украденный из его же поместья. Револьвер. Массивный, узорчатый, оттягивающий мою вытянутую руку. Краски поблекли, выцвели. Потоки дождя смыли их и пропитали мир серостью. Даже твои глаза кажутся мутными. Заволокли их вялой пеленой. Губы посерели. По бледному, как полотно, лицу бегут быстрые, резвые капли. И только кровь, расплывшаяся пятном вокруг тебя – единственный яркий, неестественно-яркий штрих по всей этой картине. Некогда глубокие, завораживающие синие глаза, потухли и потускнели. Глаза бога моего. Да-да, ты просто мое божество, спустившееся на грешную землю. Разве такое может быть? Разве такое может продолжаться вечно? Я почти в это не верю… И не верила, когда лежала рядом. Ты спал, а я просто смотрела на тебя, смотрела… И боялась, что звезды в твоих глазах никогда не будут для меня такими же, как раньше. Да и он никогда не будет тем же. Не будет таким же недосягаемым богом. Не будет. И все померкнет. Навсегда… Навеки… Хороший мой, богам не место в этом мире. Спокойной ночи, принц Альберт. Встретимся в следующем сне.