Утяну тебя на дно

Цунаде пьяна. Настолько, что лезет целоваться. Орочимару не против. Наверное, потому что тоже много выпил, или по какой-то еще неведомой для него причине. В баре отеля на целующихся никто не обращает внимания. Хорошо, что их сейчас не видит Джирайя, семья Цунаде и, конечно же, жених. Жених, который у нее все еще есть. Этот поцелуй не вызывает в душе ровным счетом ничего. Да, необычно. Да, приятно. Орочимару не любит физические контакты, но прямо сейчас его нетрезвый разум твердит: «Почему бы и нет?» Эти же слова звучат в его голове, когда Цунаде ведет его наверх в свой номер. Она нащупывает выключатель и щелкает им, прогоняя тьму. От слишком яркого света Орочимару щурится и кажется, к нему начинает возвращаться рассудок. Когда он открывает глаза, то видит и чувствует, как чужие пальцы тянутся к его ширинке, а сама Цунаде медленно опускается на колени. Ему плевать на моральные принципы и нравственность, но утягивать и ее на это дно ему совершенно не хочется. — Я не думаю, что нам стоит… Орочимару накрывает ладонью чужие руки, желая убрать их. Разойтись по комнатам и больше никогда не вспоминать об этом вечере — лучшее решение в этой ситуации. — У тебя там что, ничего нет? — усмехается Цунаде. Пьяный румянец на ее щеках в свете ламп еще ярче. Взгляд плавает по комнате от одной точки к другой, но неизменно возвращается к его лицу. — Ты будешь жалеть об этом, — он отстраняется, отводит взгляд, лишь бы не видеть ее лица. — Это не тебе решать, — грубо отвечает она и хватается за его штанину, — Только попробуй сейчас взять и как обычно, уйти. Я… Я не прощу тебя. Орочимару и правда собирается уйти, но чужие слова заставляют его замереть на месте. Единственная, кто всегда имела на него влияние, сейчас стоит перед ним на коленях, готовая на все. Так почему же так тошно? Не этого ли он всегда хотел? — Я не уйду, — обещает Орочимару, по-прежнему не смотря на нее. Он уже чувствует себя почти трезвым, чего нельзя сказать о Цунаде. Она явно будет жалеть об этом, но если Орочимару уйдет сейчас, то назад пути уже не будет. Хотя его и так уже нет. Цунаде, пошатываясь, поднимается и, обхватив пальцами чужой подбородок, заставляет Орочимару смотреть на нее. Ужасная пытка, которой он предпочел бы любую другую. И все же он смотрит в ее пьяные глаза и отвечает на поцелуй, когда ее губы касаются его. Руки оказываются на талии, пальцы сжимают ткань платья. Здесь и сейчас с ней должен быть не он. Но как же хорошо, что Дан не смог приехать из-за непогоды. Она разрывает поцелуй и вновь опускается на колени, но на этот раз Орочимару больше не противится. То, что никогда не должно было случиться, уже происходит. То, о чем он мог только мечтать, вот-вот свершится. Он молча наблюдает, как чужие руки сначала расстегивают ширинку, а затем полностью стягивают с него брюки. От этого вида внутри разгорается самый настоящий пожар. Орочимару чувствует, будто ему не хватает воздуха. Столько раз он представлял это в своей голове, но с тем, что происходит наяву, это никак не сравнится. Она дразнится, слегка касаясь губами головки, но не спешит опускаться ниже. Неужели испытывает его терпение? Зря, у Орочимару его в избытке. Интересно, делает ли она подобное со своим женихом? Почему-то Орочимару хочется верить, что такая она лишь сейчас и только с ним. — Все такой же невозмутимый, — с нотками упрека в голосе произносит она. — А ведь говорят, что в тихом омуте… Орочимару никогда не желал выпускать своих демонов на волю до этого момента. Такого шанса больше не будет, и потому стоит сполна его использовать. Он молча наклоняется и обхватывает пальцами ее подбородок, крепко сжимая его. В глазах напротив сначала мелькает удивление, которое тут же сменяется пониманием. Цунаде дразнится, не желая размыкать губы до конца, но Орочимару все же заставляет ее сделать это и пустить его внутрь. Он несильно толкается вглубь ее рта, чувствуя как по телу проходит приятная дрожь. Орочимару по-прежнему не отпускает чужой подбородок, заставляя ее открыть рот еще шире и тогда толкается до конца. Замерев так на мгновение, он возвращается в прежнее положение, чтобы она не задохнулась. Цунаде в долгу не остается. Она двигает рукой и губами уже самостоятельно. Орочимару смотрит благосклонно, гладит ее по волосам, шее. Такое не могло произойти и в самых безумных его фантазиях. Нега заволакивает разум, будто бы он все еще пьян. Впрочем, так оно и есть. Но пьянит его отнюдь не вино, а женщина у его ног. В сексе нет ничего красивого. Всего лишь инстинкт, связанный с желанием продолжить свой род. И только люди занимаются им просто так, забавы ради. И даже Орочимару сейчас, пихая член в чужую глотку, ничуть не лучше. — Достаточно, — он останавливает ее и помогает подняться. Она выглядит сейчас совсем не так, как та женщина, которую он знает большую часть своей жизни. Но он не может сказать, что такой она ему не нравится. Орочимару тянет руку к застежке платья и нарочито медленно ведет руку вниз. Опускает одну из бретелек и касается губами плеча. Цунаде не шевелится, на миг становясь безвольной куклой в его руках. Совсем на нее непохоже. Молния расстегнута, и платье лишь чудом все еще держится на ней, но Орочимару не дает Цунаде шанса остаться в нем и резко сдергивает его вниз. Он готов поклясться, что слышал, как лопнул шов. Орочимару радует мысль, что она открыта перед ним. Он один из тех, кому посчастливилось увидеть ее такой. Обнаженной, но все же не беззащитной, как может показаться. В ту же секунду она притягивает его к себе, крепко хватаясь за ткань рубашки, которая едва не рвется под столь сильным напором. Поцелуй длится ровно до того момента, пока последняя пуговица не оказывается расстегнута. Удивительно, но Цунаде хватает терпения на каждую из них. Переступив через платье, она идет к нему, заставляя отступить назад. Они словно играют в какую-то причудливую игру, в которой нет победителей, а инициативу проявляют оба. Орочимару отступает до тех пор, пока не упирается в кровать. Легкого толчка хватает для того, чтобы он упал назад в гору подушек. Цунаде не из тех женщин, кто будет позволять делать с ней все что заблагорассудится, не отдавая ничего взамен. Впрочем, инициатива с самого начала исходила от нее, а Орочимару лишь оставалось ответить на этот порыв. Будет ли он жалеть об этом? Возможно. Но пока длится эта ночь, он насладится ей сполна. Нет, не так. Насладятся они оба. Он с упоением наблюдает за тем, как она снимает с себя нижнее белье. Кружевное. Будто бы она с самого начала знала, что произойдет сегодня. — Ты, наверное, и голой женщины никогда не видел? — Видел, — отвечает Орочимару, не став уточнять, как и при каких обстоятельствах это произошло. — Я одно время и вовсе думала, что ты по мальчикам. Орочимару славился своим терпением к чужой болтовне, но прямо сейчас она невероятно раздражает. Цунаде словно специально медлит, дразня его еще больше. Но Орочимару из тех, кто всегда получает желаемое. Он буквально пожирает глазами обнаженное тело. Ему всегда казалось, что в этом нет и не может быть ничего красивого, но прямо сейчас он признается сам себе, что ошибался. Цунаде медленно подходит ближе, покачивая бедрами. Столь же медленно забирается на кровать, оказываясь сверху. Их взгляды пересекаются, и Орочимару сразу же понимает — она успела немного протрезветь. И даже это не заставляет её отказаться от своей затеи. Он сжимает пальцы на чужих бедрах, приподнимаясь, целует в шею — легко, аккуратно, ведь оставлять следы себе дороже. Но удержаться и не прикусить мягкую кожу он все же не смог. Орочимару добирается губами до крупной груди, уделяя внимание каждой из них. Чувствует, как нетерпеливо Цунаде трется об него, желая большего. Он понимает, что она давно могла бы взять все в свои руки, но так испытывает и его терпение. Он плавно толкается внутрь. Им ведь ни к чему спешить, правда? Эта беспокойная ночь принадлежит им полностью, и лишь с первыми лучами рассвета эта магия развеется. А пока… Цунаде не дает ему медлить и сама опускается вниз до упора. Усмехается, глядя ему в глаза. В той замысловатой игре, где не было победителей и проигравших, она одержала верх. Орочимару обязательно возьмет реванш и выиграет по своим собственным правилам. Руками он обхватывает её плечи, впиваясь в них ногтями, заставляет склониться к себе. Укус вместо поцелуя. Ещё один. — Следы, — шепчет Цунаде, когда его зубы в очередной раз впиваются в кожу. Она все еще думает о своем драгоценном женишке после того, как все успело зайти столь далеко? Орочимару мог бы рассмеяться, но вместо этого произносит: — Что бы подумал Дан, узнав, что его любимая невеста провела эту ночь с тем, кого он так ненавидит? Хлесткая пощечина отрезвляет, выбивает из колеи. О, Цунаде не из тех, кто станет молить о пощаде. Если будет нужно, она собственноручно убьет его. — Заткнись. Просто заткнись, — она пригвождает его к кровати поцелуем, чтобы он точно не смог больше ничего сказать. В отместку, он кусает её за губу. Теперь уже Цунаде царапает его плечи, не беспокоясь об оставленных следах. У Орочимару нет никого, кто смог бы смотреть на них с ревностью. Цунаде сама выбирает темп, не давая ему воли даже в этом. И как же это чертовски бесит. Но он продолжает смотреть, как она скачет на нем, откинувшись назад. Мокрая, раскрасневшаяся. И ему кажется, что нет в мире более приятной картины. Она ставит ладони ему на грудь, упираясь. Он крепко обхватывает её запястья, но не отрывает их от себя. Глядит неотрывно в её глаза. Интересно, смотрит ли она так на Дана? От этой мысли Орочимару начинает злиться. Ревность — ужасное чувство, но всегда ему удавалось его подавлять. Сейчас же все иначе. Она медленно сползает с него и поворачивается к нему спиной. Не нужно слов, чтобы понять, чего она хочет. Все как в дурацком порнофильме. И играя свою роль, он входит в неё теперь уже сзади. Жарко, хотя за окном все еще бушует стихия. Шлепки мокрых от пота тел, стоны. В сексе нет ничего красивого. В похоти нет ничего разумного. Орочимару все еще злится и с каждым мигом все сильнее. Это не его место и никогда им не будет. То, что происходит между ними сейчас, лишь странное стечение обстоятельств. Этого больше не повторится. Он хватает её за волосы, тянет на себя. Её вскрик тонет в его сознании. Орочимару обхватывает ладонью чужое горло, с каждой секундой сжимая все крепче. — Не… могу… дышать, — даже её хрипы не сразу приводят его в чувство. Убить её здесь и сейчас, чтобы эта ночь навсегда осталась в его памяти, а для неё последней в жизни. Он прижимает её к себе так крепко, что кажется, будто её кости вот-вот треснут. Целует в шею сзади, оставляя на коже яркий след. Эта метка со временем сойдет, но этого хватит для того, чтобы Цунаде никогда не забыла эту ночь. — Ты что творишь? — шипит она, но уже слишком поздно. — Он же увидит. Вместо того, чтобы остановиться, Орочимару оставляет на ее теле еще несколько отметок. Пускай видит, пускай думает о том, что кто-то кроме него мог провести ночь с его невестой. Больше всего удовольствия доставляет мысль о том, что Дан и без того ненавидит его. И это чувство абсолютно взаимно. — Тебе стоило хорошо подумать, прежде чем приводить меня сюда. Цунаде несильно пихает его ногой, однако не пытается вырваться. Если бы она действительно злилась, он был бы уже покойником. Все еще слишком пьяна, или же в их союзе с Даном все отнюдь не так гладко? Орочимару тихо усмехается собственным мыслям и обрывает эту короткую паузу. Он больше не сдерживается, дав волю рукам и губам. Он прихватывает Цунаде за горло, заставляя хрипеть от недостатка воздуха. Кажется, вот-вот — и он правда придушит ее, но в последний момент он дает сделать драгоценный вдох. — Оро…чи… — она даже не в силах произнести его имя целиком, но и этого хватает для того, чтобы потешить самолюбие. Он наваливается на нее всем весом, собираясь идти на финальный штурм. Они слишком увлечены друг другом и процессом, чтобы заметить, как приоткрылась входная дверь и на пороге возник чей-то силуэт. — Цунаде?! Дан, неизвестно как добравшийся сюда по непогоде, застывает на месте, не в силах произнести что-либо от шока. Цунаде порывается вскочить, но Орочимару удерживает ее и наконец кончает. Кажется, сбылись все его самые потаенные желания, и он не может сдержать победной улыбки. Смотри, Дан, твоя женщина больше не принадлежит тебе. Он молча смотрит, как Цунаде подскакивает к Дану, на ходу пытаясь прикрыться. Она пытается ему что-то объяснить, но все тщетно — он все видел. Вместо того, чтобы помочь ей или хотя бы оставить их наедине, Орочимару лежит на кровати и наблюдает. Он жалеет лишь о том, что у него не было возможности побыть с Цунаде подольше. Дан, не став слушать чужие объяснения, молча уходит. Никакой драмы, типичного в такой ситуации мордобоя не последовало. Впрочем, Орочимару и так получил свое сполна.