Неко-сан

— Неко-сан такой мягкий…       Слегка удивлённо бормочет Лихт, оглаживая шёрстку чёрного котёнка. Юноше подвернулась удача в виде очаровательного котика, отдыхавшего от отдыха и Махиру. Крыса в очередной раз взбесила и учинила скандал, а Тодороки теперь ходит взвинченный, озлобленный, а то и гляди, плюнет на божественные заветы и головы откусит тем, кто просто мимо прошёл. Хвала небесам, антистресс не заставил долго ждать. Гнев мгновенно испарился.       Сначала касания почти невесомы, словно пианист боялся спугнуть маленький комочек шерсти, слишком осторожные, дабы прочувствовать приятный покров зверька под пальцами.       Тодороки присел на корточки и ребячливо уставился на «источник проблем». Глаза, растворившие в себе обыденный холод и презрение, с детским любопытством изучали спящего кота. Кроха, легко умещающаяся в ладони, свернулась в клубок, сжавшись, что есть мочи, желая спрятаться от жестокого мира.       Но брюнет, будто телепатически что-то да прочитав в голове вампира, отпрянул руку. «Чёрт, а вдруг я разбужу его! Какой я после этого ангел? Но…но он такой милый, когда спит! Такой милашка! Так и хочется затискать!» — замешкался Лихт, хоть это и не совсем в его характере. Ещё бы, он и не думал прерывать десятый сон столь наимилейшего, ангельского создания. Задача Тодороки, как и подобает его чистым, непорочным соратникам — защита людских душ, живучих, ползучих тварей и прочего. Да как он смеет? Лихт искренне не понимал, как до сих пор такую красоту не украли грязные демоны, наподобие крысы по кличке Хайд. Ведь котик так мал, совсем беззащитен против чужих мерзких рук. Парень всё же решился вновь притронуться к блестящей кошачьей шубке, хоть и опасался за мирный сон Неко-сана. Ничего, это он делает лишь во благо. Это не прихоть Тодороки! Это часть ангельской миссии, да, да, да…       Натренированные клавишами пальцы легли за тонкое ушко питомца и начали старательно почёсывать, ни в коем случае не царапая. А другая рука придвинулась к пушистой шейке, намереваясь ласкать и там. Юноша бережно щекотал чувствительные места, перебирая меж пальцев ворс смоляного цвета. Куро почёсывание за ухом пришлось по душе: он принялся тереться об ухоженную ладонь пианиста, урча и шмыгая носиком. Изнеженный сервамп выпутывается из кокона и блаженно расстилается, непроизвольно подставляясь для бледных пальцев. Но кот пребывал пока что в царстве Морфея. Лени было лень как-то просыпаться…       Лихт чуть не пищал от умиления. Ему пришлось прикусить язык, когда Куро задрал лапы вверх и вытянул одну из них в паре миллиметров от носа пианиста, выпуская маленькие когти. Взору открылись розовенькие подушечки, особо выделяющиеся на тёмном фоне. Подушечки смотрелись бархатистыми и упругими, как выпуклые кнопочки. Лихту так не терпится нажать на них.       Мда, святой Ангел-чан заигрался.       Увлёкшись и поддавшись маленькой слабости, Тодороки и во времени сбился, и позабыл о планах, неотложных делах, будто в сказку попав — в детство. Восторг не описать, пылающий в сапфировом взгляде юного дарования; только и хлопал восхищённо округлившимися глазёнками, прелесть.       Правда, идиллия длилась недолго.       С дальнего коридора были слышны частые шаги, неуловимо отражающиеся от пола. Кроткий беспокойный топот лишь приближался, но тут же затихал. Кто-то явно мешкался.       Резко дверь распахивается, с грохотом ударившись о стену. — Нии-саааан!       Куро еле содрогается, слабо навостряет уши.       «Опять поспать не дают…раздражает» — проносится в голове лежебоки, который и не соизволил поднять свинцовые веки, пребывая в полудрёме. — Крыса…       Лихту пришлось отвлечься от столь важного занятия. — Как ты мог, Нии-сан?! Собрался увезти у меня Ангелочка? Сволочь! — пищал непрерывно ёжик, напыжившись иголками, готовые проткнуть всё, что находится вблизи. — Я и не был твоим, истеричка, — протестует Тодороки, вновь состроив раздражённую гримасу. — Лихт-тян! — всхлипывал Лоулес да так, что уши вянут, — у меня только один вопрос…почему он, а не я?! Я милее старшего братца! Так нечестно! — Заткнись, крыса. Твои капризы и моих ангельских слёз не достойны. — А старшим нужно уступать, братик, — сию минуту проснулся Куро, подливая масло в огонь. — Ах ты! — Хайд делает глубокий вдох. К сожалению, это не помогает успокоиться, — Всё! Между нами всё кончено! Развод — и разойдёмся, как в море корабли! — Да мы и не были женаты, вали, куда хочешь! — Да ты без меня пропадёшь или сдохнешь, тупица! — О да! Ещё больше восклицательных знаков!!! — а старшему сервампу в удовольствие наблюдать за разворачивающейся трагикомедией. Попкорна не хватает, как печально.       А это только начало спектакля. — Давно ангельских пенделей не получал?       Ангел хотел преподать урок нерадивому ежу, вскочив мигом на ноги. Нужно, нет, необходимо отпинать, избить до смерти, наказать, унизить эту очкастую нечисть. Но Хайд оказался проворнее и хитрее — сразу же набросился на брюнета, вцепившись в копну волос. Тодороки не смог удержать равновесия и смачно грохнулся на пол. Бедняге суждено было поцеловать пол. — Согласись, мои губы были бы гораааздо мягче и слаще~ — Эй, я ещё здесь. Постеснялись хотя бы, фу, — напомнил о себе Куро. — Я ненавижу тебя, брат. Брат, ты мне больше не брат! Развратили моего Ангела. Интересно, со сколькими он уже так пообжимался, как с тобой, а? Скольким он подарил свою божественную любовь? — Я ангел, я невинен, в отличие от некоторых, — пианист криво усмехается, приподнимаясь на саднящие локти, — кто бы говорил, это ты меня и пытаешься совратить, мужеложец чёртов. Брачный сезон у ежей стартовал? — Хей, я не понял, ты меня сейчас шлюхой назвал? — завопил пуще Лоулес. — А вот этого я не говорил, ты сам всё додумал! — Как ты меня бесишь, чё лыбу давишь?!       Лихт не прочь поскорее задушить эту жалкую крысу, да та изворотлива, оттягивает до боли отросшие тёмные патлы, бегает по всем участкам тела, иногда царапая прозрачную кожу. А Куро…в общем, лени было лень как-то вмешиваться, ещё и отхватит больше всех, поэтому прижался намертво к дивану, пытаясь безуспешно слиться с ним. — Ребята, что так шумно? — дверной проём загораживал сердитый Махиру, скрестивший руки на груди. — Да так, пол моют, не мешай.       Шатен скептически уставился на катающихся по голому паркету пару Жадности. Действительно, пыли стало меньше. — Эм, швабра не нужна? — Махиру силился быть максимально дружелюбным. — Швабра — это твой сервамп! — Лоул…ой, Хайд, следи за языком! Как ты разговариваешь со своим старшим братом?! — Ты не понимаешь…меня обидели! — Кто, блять? — приготовился Махиру. — Я, блять, — ответил Лихт.       Широта морально готов выслушать душераздирающую историю о неразделённой любви Лоулеса. Каждый день одно и то же… — Он мне изменил; он не любит меня, не ухаживает должным образом, держит как за прислугу: принеси да подай. Я ему не нравлюсь даже в такой форме супер-мега-милого ежа! А как братика видит, так сразу слюни пускает. Кстати, Ангел-чан, как давно ты не чистил свой грязный рот? Как не стыдно браниться! — нахально ухмыльнулся Хайд. — Сдохни. — Вот видишь, как он жесток со мной! Заботишься о нём, а он посылает! Я даже рядом дышать с ним боюсь! Махиру-кун, я….я не…я не могу так жить, — ёжик разрыдался с новой силой, грозясь свершить всемирный потоп. — Блять, слезь с меня, тупая крыса! Ты меня своими соплями забрызгал!       Драка могла так бесконечно и продолжаться, да шатену этот цирк уже изрядно достал. Пришлось попотеть, чтобы отцепить Хайда от шевелюры орущего Лихта.       А далее Махиру примерил на себя профессию семейного психолога, дабы разрешить произошедший конфликт. Лоулес весьма честно и откровенно рассказывал о его совместной жизни с Ангел-чаном, а Лихт честно и откровенно охреневал от песней своего вампира. Какой стыд! Всё выложил, болтливый ёж! Когда спят, когда моются, обедают, дерутся и т.д. С упоением описывал влюбленность к беспощадному пианисту, на что Тодороки просто заткнул уши, не слушая бредни и влажные фантазии. — Короче, я ревную Ангелочка к Нии-сану! — Я же не виноват, что красивым родился, — шепчет братец Лень, оправдываясь. Вышло так себе. — А я урод что ли?! — негодует Лоулес. — Это не мы, это у природы спроси. — Куро! — Широта отвесил подзатыльник языкастому сервампу. — Мяу! — Ах, Неко-сан! — брюнет подпрыгнул на месте, как блоха. — Как ты мог ударить такого милого кота, как я? — Не вижу ничего милого из-за твоей жирной задницы. — Я тут подумал, — на полном серьёзе заявляет Хайд, — а может нам хозяевами поменяться?       Гробовое молчание… — Больной извращенец, — цокает старший братец. — Да чё сразу извращенец? — Солидарен. — Чё вы на меня вдвоём налетели? Махиру-кун, они меня сожрут! — паникует ёжик, карабкаясь короткими лапками по одежде шатена, ища моральную поддержку.       Мальчишка помогает зверьку взобраться на плечо, пригладив аккуратные иголки. Колючий. Но Широта, мимолётно улыбнувшись, ободряюще потрепал по макушке Хайда. Тепло. Тот в свою очередь шокировано вытаращился на буквально сияющего Махиру: большие карие глаза светились добротой, а овал сосредоточенного лица точно списан с художественных полотен. Ёж не поскупился подарить сдержанную улыбку в ответ. Проявленная сентиментальность так выбивает из колеи, что дурно… Да пошёл к чёрту этот псевдо-ангел! Будет сосаться на закатах и рассветах с Широтой! А Нии-сан и Лихт-тян пусть живут вместе долго и счастливо, нарожают детишек и помрут в один день! И пускай подохнет только Ангелочек, братик бессмертен и будет страдать вечно! Точка!       Но внутри Тодороки что-то ёкнуло. Показалось, или в его эмоциях проскользнули нотки ревности? — Тупая крыса, а кого я тогда бить буду, если тебя не станет? Если уйдёшь к другому иву, — буркнул брюнет, мотая ногой и мявшись. — Да иди ты нах… чего? — Лоулес осёкся. Он заметил пунцовые щёки хозяина, — г-грушу себе для битья купи!!! — Это и называется любовью? — прочавкал Куро, доедая остатки чипсов. — Мы начинаем ценить вещи только тогда, когда их теряем, — изрёк мысль шатен с задумчивой физиономией, прикладывая пальцы к подбородку.       Жадность с рвением и обожанием кинулся в объятия ослабившего бдительность Лихта. Тот, конечно, вырывался и ругался в силу своего темперамента, но позже оттаял, позволяя надоедливому ежу уткнуться в изгиб ароматной шеи. — Ай! Колешься же! — А из-за твоих издёвок у меня кололо сердце, знаешь ли, — драматично пропел Хайд. — Тц, актёришко… — Цундере. — Ой, закрой рот, — вяло огрызается пианист. Почему эта неугомонная крыса даже сейчас, в момент примирения, выпендривается и не даёт передышки? Хотя, они друг друга стоят — два сапога пара. — Верно, — коварно лепечет вампир, вмиг превратившись в человека. Брюнет не успел опомниться, охая от неожиданности, как его подхватили на руки, — заткни меня свои поцелуем! — Чё?       Все возмущения юноши потонули, когда его губы накрыли другие, подминая под себя. Лихт вспыхнул ярким румянцем и брыкался слабо, смущаясь до чёртиков от осознания того факта, какой разврат они творят в обществе малолетних девственников. Разум бесконтрольно путается, и теперь Тодороки ластится к телу блондина, обвивая шею, чтобы ближе уловить терпкий запах и углубить мокрый поцелуй. Хайд не успевает вздохнуть, но не сдаётся и не спешит проигрывать, впуская в ход юркий язык. Пианист шипит, еле поспевая за махинациями слуги… Даже тут соревнование устроили за лидирующую позицию! — Фууууу! — кот поморщился от отвращения, — я же ел! — Срань господня… — Махиру, отвернись, твоя детская ранимая психика не выдержит, — прокомментировал Куро, сгорая от испанского стыда. — Валим отсюда быстрее!       Выбежав, как ошпаренные, с гостиной, пара Лени усердно переводила дух, ошиваясь на кухне. Нужно закусить после увиденного… Не дай бог из дома бордель устроят! — Вот блин, теперь гостиная на ближайшую неделю занята, — досадно процедил Широта, отпивая крепкий кофе. Сейчас бы бахнуть что-то покрепче кофе. — А как мне в приставку играть… — В этом есть свои плюсы! Будем гулять на улице чаще, а то совсем бледный ты… — Я вампир, идиот. — А не надо было с ними связываться! Вот сиди и жди, когда их кроличья страсть уймётся. — Я с ними и не связывался… Какой геморр, опять я виноват. Что я поделаю, раз такой симпатяжка и передо мной даже Ангелы не смогли устоять? Вот одно не понимаю, как ты до сих пор держишься, видимо, ты устойчив к моим феромонам… — Давно посуду не мыл? Или по башке метлой не получал? — Господи, ты такой садюга, — захныкал сервамп, давясь от застрявшего в горле печенья, — да ладно тебе, чего нам ругаться то? Хочешь я тебя тоже поцелую?       Мальчишка лишь надёжнее сжал в руках метлу, замахиваясь. — Мяу? ~