Напарники

☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼

       Сан не особо рад нововведениям, особенно тому факту, что оказался одним из лучших, которых бросают будто юных партизан на амбразуру. И спросят наверняка на порядок больше, и собак, наверняка, тоже всех повесят. Отдельно стоит тот факт, что его разлучают с привычным напарником, язвительным, но исполнительным Минхо, и заново придётся привыкать и притираться.        Ещё меньше настроения остаётся после первого рабочего дня. Доставшийся в напарники Хван Хёнджин оказывается ворчливым, будто старый дед на завалинке, обсуждающий всех и вся, и как издевательство жизни над его выносливостью и устойчивостью — красавчиком.        И если с ворчливостью он свыкается к вечеру, просто фильтруя всё, что вылетает из чужого рта, то последний факт всё ощутимее давит на нервную систему. Сан обещает себе узнать, из какого отдела перевели сие великолепие, если он совсем не по уставу имеет длинные высветленные волосы, не застёгивает последнюю пуговицу рубашки, а в форме выглядит как бог.        К ночи у Сана начинает гореть голова от попыток не слиться в первый же день из-за неуёмности нового напарника. Разговор со старым знакомым Феликсом ему не даёт ровным счётом ничего, кроме крика обезумевшей чайки на фоне.        — Уйми Уёна. Не разберу ничего.        — Ты уверен, что это реально?        — Нет.        — Вот и я не уверен. Но всё, что знал, я выложил.        — Спасибо. Буду должен.        — Пообещай в пятницу прийти в гости.        — Ладно.        — С нас вкусняшки. А ты захвати побольше пива. Или соджу.        — Да уж. Мне определённо потребуется нечто покрепче.        — Что?        — Ничего. Привет Уёну.        Две недели проходят как в тумане, потом ещё две отводят на совместные учения. И вот тут-то не спрятаться и не скрыться — напарники делят двухэтажные постели в казарме. И если до этого мысль спать на верхнем ярусе казалось неплохой, то теперь Сан не уверен, что его спасёт хоть что-нибудь. Потому что Хёнджин своими длинными ногами упирается в дно его спального места и задумчиво постукивает, будто заядлый степист.        — Прекрати.        — А что ты мне сделаешь?        Сан понимает, что проще смириться и откровенно забить, иначе Хёнджин вцепится в малейшую возможность вывести из себя, что у него выходит без усилий. Сан сцепляет зубы и молча терпит, потому что не намерен проигрывать этому несносному Хван Хёнджину. Он всё равно его переиграет и покажет, что убойный отдел покруче будет отдела нравов.        Складывается ощущение, что совместные учения призваны к тому, чтобы рассорить новых напарников окончательно. Потому что Хёнджина хочется то ли придушить, то ли от души вылюбить, чтобы у него больше ни на что сил не осталось. Сан выдыхает и закрывает глаза, представляя, что спит на работающей стиральной машинке.        К середине второго месяца проказы Хёнджина достигают апогея, как и его ворчание по поводу того, что Сонхва был напарником лучше Сана. Может, не лучше, но терпимее однозначно. Потому что вынести это всё под силу только очень особенному человеку. Сану кажется, что даже камень расплачется и попросит рассчёта, едва оказавшись с Хёнджином в одной комнате.        А ещё Сан думает не то, о чём стоило бы. Непозволительно такое вот думать, чтобы не попасться, как мальчишка, как он только что попался. Простейший обманный маневр, а он клюнул будто зелёный новичок. Сан зло дёргает рукой, но наручники защёлкнуты на славу, а ключи будто корова слизала.        — Чёртов Хван Хёнджин!        Сан всё же открывает наручники скрученной скрепкой, он зол на Хёнджина. Но на себя куда сильнее. Отыграться выходит только через несколько дней. Во время выслеживания одного из преступников, Сан вжимает Хёнджина в кирпичную стену, имитируя страстный поцелуй, утыкается носом в шею, жадно вдыхая чужой запах и облапывая всюду, куда умудряется дотянуться. Сопротивление упёршегося ладонями в грудь Хёнджина заводит куда сильнее, чем ожидалось.        — Голубки вонючие, валите прочь отсюда!        Сан не дожидается новой порции ругани — подозреваемый всё-таки околачивается в том клубе, что они и думали, но никак не выходило засечь, — тащит Хёнджина за руку прочь из проулка. В груди гулко стучит сердце, в висках набатом бьётся кровь.        — Что это было?        — Прикрытие.        — Ещё раз так сделаешь…        — То что? — Сан демонстративно вздёргивает бровь.        Хёнджин не комментирует. Смотрит волком, выдёргивает руку и молча хлопает дверью выданной для задания машины. И — о, чудо! — молчит до самого конца смены, не проронив и звука, отвернувшись к окну и пыша жаром гнева, от которого стёкла едва ли не вытекают, скапывая наружу. Чуть позже даже права задержанному зачитывать приходится Сану.        Следующая смена тянется бесконечно долго. Непривычная тишина напрягает, и начальство даёт добро на тренировки по очереди, иначе все на стены полезут или вообще непонятно чем займутся. В раздевалке привычно пахнет потом, мылом, сыростью из душевой и непередаваемой смесью дезодорантов. Сан стягивает рубашку, оставаясь в майке.        — Раньше я не замечал… У тебя такие широкие плечи, — удивлённо поднимает брови Хёнджин.        — На них идеально бы смотрелись твои ноги, — парирует Сан и задумчиво потирает запястья, прежде чем начать обматывать их эластичным бинтом под сдавленный кашель Хёнджина. — Что ты там говорил о спарринге?        — Проверим твою выносливость.        — О, я тебя удовлетворю.        — Что?        — Что?        Они кидают друг друга на маты с настойчивостью, с которой покорители вершин идут на Эверест. Хёнджин вытирает пот со лба тыльной стороной ладони, а Сан просто встряхивается, будто попавший в воду лис. Усмешка разрезает лицо, потому что Хёнджин уже дышит тяжело, а Сан лишь слегка запыхался.        — А ты неплох.        — Говорил же.        Хёнджин непозволительно расслабляется, теряя осторожность. Сан делает подсечку, роняя Хёнджина на маты, валится сверху, прижимая к пахнущей потом поверхности и задумчиво интересуется:        — Растяжка у тебя хорошая?        — Не жаловался.        — Проверим? — забрасывая ногу Хёнджина на плечо, говорит Сан. — Однако.        — Я же говорил, растяжка хорошая.        — А я говорил, что твои ноги будут идеально смотреться на моих плечах.        — Какого чле…нистоногого вы тут делаете? — раздаётся от двери.        — Дверь закрой с той стороны, — рычит Хёнджин и швыряет в Чанбина кроссовок, который ударяется о стенку, потому что на реакцию Чанбин никогда не жаловался.        — Мазила. Ну, геи и геи, чо бубнить-то? — фыркает Чанбин. Поднимает упавший кроссовок, швыряет обратно, угодив прямо по напряжённому бедру Хёнджина, чудом миновав вжавшегося в него Сана, и уходит, закрыв дверь.        — На чём мы остановились?        — На проверке растяжки.        — У вас вызов, касатики, — гремя шваброй и ведром, сообщает уборщица.        Сан с Хёнджином буквально взлетают над матами до того, как немолодая женщина поправит бифокальные очки, всё время съезжающие по переносице вниз. Каждый раз их останавливают только роскошные ноздри не по-азиатски орлиного носа. Хёнджин досадливо вздыхает, подхватывает кроссовок и устремляется к раздевалке. Сан закусывает губу, провожая взглядом бесконечно длинные и бесконечно прекрасные ноги напарника.        — Вот же вляпался, — шипит Сан.        — Что сказал, милок?        — Да ничего такого, всё в порядке. Спасибо, что предупредили, госпожа Ю.        Сан устремляется следом за Хёнджином, до чёртиков охота прижать этого засранца в тёмном углу и проверить ещё кое-какие догадки, но воистину сверхъестественная способность госпожи Ю предвидеть вызовы, не оставляет времени на раздумья. Ровно в тот момент, когда они уже почти полностью одеты, в раздевалку заглядывает Чанбин.        — У вас вызов.        — Ага. В курсе.        — Откуда? — как всегда удивляется Чанбин, округляя глаза.        — Выглядишь нелепо.        — А ты, значит, лепо?        — Чанбин-и в шутники записался. Ха-ха.        — Больно острый ты на язык, Хёнджин-и, смотри, чтобы не прикусили. У вас пять минут.        Хёнджин вспыхивает, но замолкает, переводя взгляд с Чанбина на Сана, который наглядно клацает зубами, показывая, как это можно сделать. Потом он медленно облизывается, глядя Хёнджину в глаза, без зазрения совести пользуясь тем, что Чанбин его не видит. Реакция Хёнджина Сану импонирует и оттого тянет на подвиги. Пять минут Сан с Хёнджином тратят не на сборы, а на жадные поцелуи, от которых внутри всё немеет. Сан отрывается неохотно, а Хёнджин вообще недовольно мычит и тянется за новой порцией, но Сан спокойно кладёт пальцы на зацелованные губы и с трудом выговаривает:        — Продолжим после смены, красавчик.        — Ловлю на слове, ловелас.