Что нам делать?

      Душную комнату озарял приглушённый свет от старой лампы. Он задевал томно сидящие посреди комнаты силуэты, как бы делая более видимыми их угрюмые гримасы. Они смотрели куда-то в пол, согнувшись, словно ветви сухого дерева из фильмов ужасов про вампиров. Они не знали, как скоро и кто из них первым нарушит гнетущую тишину. Они думали о чём-то совсем другом в надежде позабыть про друг друга. Сторонние мысли не спасали — настоящее всё равно заставляло вспоминать о себе.       Вскоре стало заметно, как уставшие голубые глаза образа повыше глядели то на плавящийся лёд в бокале рислинга, то на молчаливого собеседника напротив. Тот тоже уже не бездействовал: он слегка покачивал головой и мучал пуговицу маленького (такого же, как и он) пальтишка.       Подавать голос вовсе не хотелось: чувствовалось, словно любое слово окажется неуместным и сказавший внезапно станет посмешищем. Но и молчать, и тайком выйти отсюда не было решением, ведь для чего тогда эта тридцать третья встреча? Вроде и хотелось помириться, но у позвавшего, у силуэта повыше, не было желания просить прощения — для него это являлось унижением. И это противоречие преследовало его каждый раз.       Минута, десять, двадцать… И молчание смело нарушено: «Баквит, — со вздохом произнёс высокий образ. — представь, ты человек. Станцевал бы ты со мной фокстрот?». Эти слова заставили слушателя нахмуриться. Раньше он пугался подобных фраз и старался понять их смысл, но сейчас они для него стали привычной вещью, над которой прока думать нет.       Образ, не получивший ответа, продолжать не стал. Он уже давно не пытался делать уверенный вид — по нему было заметно, как ему неприятно и некомфортно от этой встречи. Ему мерзко от того, что он не контролирует ситуацию, не может придумать, как достичь цели, не может победить в этой жестокой молчаливой игре. Он терялся и не скрывал этого, но не имел понятия, что с ним творится.       Встав с кресла, силуэт неохотно поплёлся к старому комоду с проигрывателем. Он искал что-то в полках, шумно разгребая груды покрытых пылью вещей. Фигура выглядела как пират, вот-вот стоящий одной ногой в гробу, но жадно и отчаянно пытающийся найти золото. Докопав, он вытащил из тьмы жёлтых газет и журналов конверт с непонятной безымянной пластинкой. Никто не знал, что записано на ней. Но неизвестность не пугала, наоборот — интриговала.       Шустро выудив пластинку из конверта, образ ухмыльнулся и поставил её в проигрыватель. После воспроизведения сначала был слышен лишь шум, потом можно было расслышать пение Фёдора Шаляпина, а затем всё резко оборвалось и проигрыватель вновь тревожно зашумел. И тут со стороны собеседника донеслось недовольное:       — Моргарт.       — Да? — устало вздохнув, с интересом сказал стоящий у комода.       — Давай напрямую: к чему все эти бестолковые встречи?       — Несуразный вопрос, — образу казалось, что правда будет слишком низкой. — Неужели я не могу пригласить старого, скажем, друга пообщаться?       — А знаешь, ты меняешься, — с какой-то крупицей весёлости, будто задираясь, произнёс сидящий в кресле. — Всё также сладко лжёшь, но не так, как раньше. В последнее время это не трудно заметить. Что, человеческий облик всё-таки как-то влияет на тебя?       Высокий силуэт, ничего не ответив, спешно подошёл к тумбе и, взяв бокал, залпом выпил всё содержимое. «Слышал, на людей пагубно влияет спиртное. А ты для чего его пьёшь? Чтобы забыться?» — колкие и меткие вопросы со стороны собеседника теперь сыпались только в путь. Моргарт начал ощущать себя так, словно вот-вот снова потерпит поражение. Где-то в голове он уже корил себя, что затеял эту встречу и что распланировал ещё десять наперёд. Сейчас ему хотелось одного — уйти. Желанная разлука с мучающим глаза и уши собеседником ощущалась как праздник.       На ум приходил вопрос: «Действительно, а к чему же всё это?». Он и забыл, что надумывал помириться. Он не признавал, что разучился лгать. Он вновь попытался сделать кривую ухмылку, чтобы замуровать обеспокоенность. Усиливалось чувство, будто изнутри рвут на две части. И взаправду, разум раскалывался. Это порождало противоречия и иногда из уст выходило что-то несуразное. С каждым новым днём нахождения в человеческом теле, настоящий и первоначальный Моргарт растворялся всё больше. Его место занимал кто-то иной, кто-то, кого он совершенно не знает. Борьба с этим была бесполезна. Сколько бы он не пытался противостоять этому, сохранять себя — всё было впустую.       Резко уйти — проиграть, но терпеть это было невыносимо. Алкоголь не помогал затмить ощущения также, как раньше. Больше иной разум нельзя было задурманить спиртом. После уничтожения Центра Мира вернуться в свой прежний облик уже было невозможно, спасения не было. Искать решение этой проблемы в таком состоянии крайне сложно: не получалось здраво размышлять. О чём подумает, о том или изменит мнение через несколько дней, или забудет.       Идея о создании нового Центра Мира не раз посещала Моргарта — с игровыми возможностями эта задача упрощалась, но она успевала забываться. Даже записывать что-то было напрасно, ибо по итогу через какой-то промежуток времени настоящий он заставал себя за уничтожением всех записей. Словно этот кто-то другой не хотел ничего менять. Пойти на прошение помощи у Баквита было бы хорошим решением проблемы, но здесь не без преград: во-первых, он не согласится и, вероятно, решит, что тогдашний главный злодей игры сошёл с ума, а затем и назовёт дураком, во-вторых, это было бы жалко, и Моргарт никогда бы не стал просить кого-то о чём-то вне рамок сделок.       От всего этого заскомила голова. Высокий образ пошёл на самоё простое решение сложной беды — лениво рухнул на зашарпанное кресло и по-царски разлёгся, уставившись в потолок.       Уже опустевший от остатков рислинга бокал полетел на старый паркет. Что удивительно — он не разбился, а если бы и разбился, навряд ли бы кто-то об этом жалел. Этот бокал, как и квартирка, не принадлежал странствующим собеседникам. Все вещи здесь были довольно старыми и навевали чем-то советским. Казалось, что здесь кто-то и по сей день тянет свою жизнь, но на деле тут уже давно никто не проживает. Всё было брошено и позабыто кем-то, кто никому не был нужен и внезапно погиб.       В прочем, ответа на вопрос о толке этих встреч так никто и не услышал.