Драконьи нежности, змеиная преданность

Кирью заходит в незнакомый бар. Вообще-то ему не стоит вот так беспечно прогуливаться по Камуро-чо, но бармен будто бы не узнаёт его, легонько кивает в знак приветствия, указывает взглядом на распластавшегося на стойке Маджиму и продолжает протирать стаканы. Других посетителей и вовсе нет, вряд ли кто-то рискнул бы мешать Маджиме напиваться или лезть ему под пьяную руку. Однако, пара сломанных стульев и перевёрнутый стол говорят об обратном. Кирью делает глубокий вдох, как перед погружением. — Нии-сан, — тихо зовёт он, подойдя ближе. Маджима поднимает на него взгляд, хмурится и пожимает плечами. Затем тянется к полупустому стакану. Кирью трогает его за руку в предостерегающем жесте — ещё не запрещает пить, куда уж ему, но мягко советует остановиться. — Нии-сан, уже поздно. Конечно, аргумент так себе, Маджима — взрослый человек, сам за себя отвечает и не должен никому отчитываться, это он решает, когда ему хватит. И Кирью готов принять часть его гнева на себя, но Маджима почему-то одаривает его мрачной усмешкой. Словно вообще не верит в то, что Кирью действительно стоит сейчас перед ним. — Ага, позднее некуда, уже галлюны начал хватать, — в подтверждение мыслям Кирью тянет Маджима. Стакан в его руке вздрагивает, и Кирью накрывает его ладонь своей, аккуратно возвращая стакан на стойку. — Смотри-ка, какая смелая фантазия. А чё ты ещё умеешь, Кирью-чан, моя сладкая зефирка? Маджима пошло скалится и резко перехватывает руку Кирью, прижимает её к столешнице. Краем глаза Кирью замечает, как бармен удаляется в подсобное помещение, словно передавая своё заведение во власть Маджимы. Кирью ничего не понимает, но думает, что надо бы поговорить с Саеджимой — чего это попросил именно Кирью забрать кёдая? Неужели это очередная продуманная ловушка, от которых Кирью давно отвык, и Маджима способен и в таком состоянии на полноценный бой? Довольно наивно полагать, что нет, но Кирью не хочется драться с пьяным человеком. Не хочется драться с Маджимой вот так, с горьким привкусом лет, что они провели порознь. Хотя когда-то казалось, что Маджима вцепился в него мёртвой хваткой и не отпустит даже после смерти. Когда Ватасе поделился планами и нанял его в качестве телохранителя, Кирью в первую очередь подумал, что ввязался в очередное дерьмо, а во вторую — что не сможет ответить на вопрос Маджимы: «А какого хрена?». Он ожидал, что Маджима сразу же, как только предоставится возможность, найдёт его, спровоцирует драку или потащит куда-нибудь выпить, сыграть в дартс или бейсбол. Покурить, подразнить, исполнить какую-нибудь абсолютно в его духе дикость. Что-нибудь. Кирью скучал. А Маджима ушёл пить в одиночестве. Только его горящий взгляд и неприкрытая радость в голосе в момент встречи выдавали его чувства, но почему тогда?.. — Эй, Кирью-чан, — начинает Маджима серьёзно. Низкий тон его голоса — определённый повод для беспокойства. У Кирью всё внутри переворачивается, и он не уверен, что то, что с ним происходит, — плохо. — Мы знатно объебались, да? Кирью не успевает уточнить, в чём они объебались и кто именно, потому что Маджима валится обратно на стойку, так и не отпустив его. Сколько он выпил? Невольно закрадывается подозрение — вдруг в драке с бунтарями Оми он получил не такие уж незначительные травмы? Двадцать лет назад Маджима мог выдержать что угодно, Кирью тоже, но дерьмо случается, особенно, когда приходится вести нормальную гражданскую жизнь или скрываться. Он не представляет, каково было Маджиме последние два года, и искренне надеется, что это было не хуже Сотенбори. На тяжёлые хлопки по плечу Маджима отвечает нечленораздельными звуками и храпом. Кирью ловит себя на улыбке, словно за преступлением. Маджима ему доверяет, вот в чём дело. Лежит на правой стороне лица, предоставив левую для детального изучения — чуть съехавшая повязка, выступившая щетина, ничуть не изменившийся профиль. Ещё Кирью наконец замечает слона в комнате — одежду Маджимы — ту самую деталь, что никак не вписывается в его привычный образ. Он одет в обычный костюм. Чёрный, похоронный костюм. Точно, сегодня же прощались с Аракавой и его сыном. Кирью не был с ними знаком лично, он вообще устал от смертей и потому держится от них подальше. Он заслужил право идти своим путём, как и Маджима. Идея оставить Маджиму в баре выглядит приемлемой, судя по всему, его тут хорошо знают, да и Саеджима в курсе, где он. Но у Кирью она вызывает дискомфорт — ему чего-то не хватает. Ему определённо не хватает некоторого дерьма в жизни — и нет, не того, что связывает его с якудза. Он взваливает Маджиму к себе на плечи, тот тут же отзывается невнятными звуками, сквозь которые Кирью явственно различает своё имя и принимает это за знак. Он всё делает правильно. От бара до временного убежища не так уж далеко, даже не приходится брать такси, но Кирью всё равно выбирает путь длиннее, чтобы обойти людные улицы. Наткнуться на каких-нибудь отморозков сейчас и потерять драгоценное время ему не хочется, как и глазеть на знакомые до боли места. Несмотря на обновившиеся здания, сменившиеся магазины и бары, улочки Камуро-чо всё те же, наполненные всё теми же воспоминаниями и призраками. Кирью рад тому, что совсем скоро отсюда уедет, на этот раз без сожалений и невредимый внутри. Хотя насчёт последнего он всё же сомневается, человек у него за спиной скорее всего этого не допустит. Но Кирью сам принял решение, он не отказывается от ответственности. Нынешняя квартира Кирью походит на множество предыдущих — всё та же маленькая комнатка, минимум мебели, в холодильнике царит холостяцкая пустота. Дом старый, зато расположен в довольно безопасной части района — хоть где-то план Аоки Рё пригодился. Кирью не обольщается, он готов к сражению в любую секунду своей жизни, чего сейчас не скажешь о Маджиме. Он так и не очнулся и будто бы погрузился в сон глубже, по крайней мере, больше не болтал. Кирью укладывает его прямо на татами, не удосужившись расстелить футон — вряд ли в этом есть смысл. Он не включает свет, неоновых вывесок более чем достаточно, и курит, прислонившись к стене напротив приоткрытого окна. Маджима дышит ровно и шумно, не позволяя забыть о себе ни на секунду. Как и всегда. Кирью лениво роется в памяти — избирательно, чтобы не наткнуться на что-то нежелательное. И почему-то спустя столько лет всё то, что происходило между ним и Маджимой, переходит из разряда нежелательного во что-то совершенно нормальное и совсем немного вызывающее сожаление. Это что-то, что они добровольно отпустили. Теперь Кирью понятно, почему, и он не спорит, но забивает себе голову нереальными предположениями. — Задумал обменять меня на свободу? Говно план, Даиго даже не поржёт, — трезво, но немного сонно говорит Маджима, не открывая глаза. Этого и не нужно, чтобы оценить обстановку. Кирью давно подозревает, что у Маджимы и правда нюх на него. — Просто решил спасти бар от разорения, — неуклюже отвечает Кирью, уже даже не пытаясь корить себя в вечной неуклюжести рядом с Маджимой. — Еби мозги кому-нибудь другому, — грубо обрывает Маджима. Он садится, разминает шею, ослабляет явно раздражающий его галстук, морщится, тряхнув головой, словно прогоняя остатки сна и опьянения. Поднимает взгляд на Кирью и проскальзывает мимо, куда-то вправо и едва заметно улыбается. Это не та самая маньячная улыбка Бешеного Пса, но не менее опасная, уж Кирью знает и успевает заблокировать резкий выпад. Маджима по-змеиному взвивается с места, кидается на него голыми кулаками — видимо, танто не при нём, но так даже лучше. На мгновение Кирью отвлекается на выпавшую сигарету и пропускает удар в живот, сгибается непроизвольно и тут же контратакует. Они встают на ноги, кружат по маленькой комнатке, заведясь моментально, словно по щелчку пальцев. Словно по зову инстинкта. Маджиме сложновато выполнять все эти свои трюки в тесном помещении, но у него как-то получается оказаться у Кирью за спиной и придушить его любимым приёмом, прижав к себе. Сгиб локтя на шее, тяжёлое дыхание. Кое-чего не хватает, его голоса. Кирью привык, что Маджима вечно болтает во время драки, дразнит, называет его по-всякому, отчего потом у Кирью наступает запоздалая реакция. Но сейчас он почему-то молчит. Высвободившись из захвата, Кирью обхватывает Маджиму за пояс, перекидывает через себя — соседи определённо будут рады, если они проломят пол — и падает следом, сражённый подлой подножкой. Они снова возятся на коленях; Кирью пропускает безжалостный хук в висок и на долю секунды теряется в пространстве, но тут же отвечает не менее яростной серией ударов. Наконец-то он слышит рычание Маджимы, его сдерживаемый смех. Кирью толкает его на пол, вынуждая лечь, фиксирует своим весом, ловит за руки и неосознанно улыбается его возмущённому взгляду. Быть пойманным, обездвиженным — не то, что может понравиться Маджиме, но Кирью не против рискнуть, что ему терять, в конце концов. Он стоически игнорирует пинки и попытки вырваться, придавливает его запястья к полу, жалея о том, что не может стащить с него перчатки, и наконец добивается желаемого. Маджима расслабляется и со смешком произносит: — Сначала телохранитель, теперь смирительная рубашка. Кирью-чан, да ты мастер на все руки, не перестаёшь меня удивлять. — Это моя фраза. Тут Маджима уже откровенно хихикает, и Кирью ослабляет хватку и чуть отстраняется. Боевое пламя погашено достаточно быстро, чтобы они не сгорели в нём оба, но его хватило, чтобы уничтожить ощущение отчуждённости. Кирью молча терпит тычки острым локтем, когда Маджима, посмеиваясь, выбирается из-под него. — Я обещал Даиго быть хорошим мальчиком весь день, но время Золушки прошло, — сообщает он, махнув рукой в сторону тумбы, на которой стоят электронные часы. Действительно, перевалило за полночь. — Итак, ты здесь. Плюшевый мишка снова в строю, а? Кирью морщится от его смеха, но недостаточно правдоподобно. Маджима пинает его в бедро, добавляя ещё одну ноту в приятное гудение тела. — Ладно, не такой уже и плюшевый, но… на кой хер ты вернулся? Неужели повёлся на всю эту хрень про гражданскую жизнь и нормальную работу? Все понимают, что это полное дерьмо. — Маджима тоже недостаточно правдоподобно изображает недовольство. Кирью от его волнения тепло. — Только не говори, что тоже едешь в Сотенбори. — Я считаю, что это неплохая идея, — просто отвечает Кирью. Маджима издаёт звук, полный возмущения. — Этот неисправимый говнюк, — всплескивает он руками и тянется к брошенной неподалёку пачке сигарет Кирью. Долго шарится в карманах пиджака в поисках зажигалки, ругаясь на непривычную одежду, и всё же сдаётся, позволяя Кирью прикурить ему. Они курят почти в тишине — только звуки города и стук пальцев Маджимы по татами. Будто он что-то хочет сказать, но не осмеливается, и это странно, потому что Маджима не из тех, кто держит мнение при себе. Может, это что-то личное? Про Харуку или ещё что-то такое? Кирью теряется в догадках, но первым не лезет. — Тебя все считали мёртвым, знаешь, — вдруг начинает Маджима куда более весёлым тоном, туша окурок в заботливо предоставленной пепельнице. — И вот ты залетаешь в пиздилово с Оми, весь такой крутой, что держите мои трусы, серьёзно! Мои уроки эффектных появлений не прошли даром, да? Кирью хочет вставить слово, но Маджима останавливает его жестом. — И вот этот херов мистификатор тащит меня в свою берлогу, кстати, далеко не класса «люкс», лишает вечера в компании отменного бухла, и для чего? Чтобы рассказать, как он снова залез по уши в дерьмо?! В воздухе накапливается напряжение, и если с ним что-то не сделать, то второй драки не избежать, а Кирью всё-таки хочется дожить до утра относительно целым, насколько это возможно в присутствии Маджимы. — Я делаю то, что должен. Маджима бросает на него злой взгляд, прерывисто дышит, намереваясь выплеснуть на Кирью потоки брани и, скорее всего, попытаться его придушить, но быстро сменяет гнев на милость. — Ну да, дедуле на пенсии скучно, — ухмыляется он. — Но ты знаешь, Кирью-чан, если бы существовала хоть одна сраная возможность вырубить твой ебучий инстинкт спасти весь мир… — Ты всегда был исключением, нии-сан. Кирью совсем чуточку совестно за то, что никогда не был особенно внимателен к Маджиме — бросал в опасных ситуациях, например, уверенный почему-то, что он обязательно выкарабкается самостоятельно. И ведь выкарабкивался. Совершенно неубиваемый и непробиваемый — для других, но не для Кирью, который даже теряется, увидев, как его искренность действует на Маджиму. Абсолютно обезоруживающе. Кирью следует своим желаниям. Кирью пододвигается к нему, метит прямо в губы, Маджима запоздало отстраняется и чёртову вечность — секунду — смотрит на Кирью и целует сам, обрушиваясь, словно в смертельном выпаде, и вот уже его язык сталкивается с языком Кирью в схватке, в которой нет места отступлению. Так жадно, страстно… Кирью цепенеет, не совсем веря в происходящее, и злится на себя — вдруг Маджима решит, что он боится. Но нельзя отрицать, что они оба сейчас где-то на грани этого чувства, пусть и всё это для них не ново. Только раньше жёсткие, торопливые поцелуи происходили в тёмных переулках, с привкусом крови и под смазанные движения рук. Кирью находит себя рвущим рубашку на Маджиме — всё равно она не в его стиле. Находит себя ласкающим рельефные мышцы груди и живота; пальцы исследуют прохладную кожу, встречаясь со шрамами и ожогами, и настойчиво теребят пряжку ремня. Кирью теряется в звуках своего имени и поцелуях, покрывающих его шею, лицо, возвращающихся к губам. Маджима кое-как стаскивает пиджак и утягивает Кирью на пол — снова в ту же позу, но на этот раз он фиксирует Кирью разведёнными ногами и, сняв перчатки нервными движениями, обнимает его за плечи. — Авв, Кирью-чан, это что, компенсация? — Смех Маджимы растворяется в низких стонах, когда Кирью приспускает его брюки вместе с бельём и обхватывает ладонью твёрдый член. — Детка, это должна быть охуенная компенсация за моё волнение… Два года, и ещё до этого, ты вообще представляешь?.. Кирью заставляет его замолчать. Целоваться с Маджимой немного странно, совсем не так, как с женщиной, и он ни в одном моменте не забывает, с кем имеет дело. Расстёгивая свою ширинку, он смутно размышляет о том, что сейчас их обоих надолго не хватит, и полноценной компенсацией эту ночь назвать будет нельзя, так что это… приветствие? Слегка далёкое от привычного этикета, но вполне им подходит. Увлёкшись, Кирью вздрагивает от тяжёлых хлопков по бедру и отстраняется. Маджима под ним выгибается, на его лице читается неприкрытое желание, очень сильное, поглощающее, требующее немедленного удовлетворения. Кирью прижимается своим пахом к его, стискивает в кулаке свой член с его и двигается нарочито медленно, буквально выбивая из Маджимы лихорадочную ругань и стоны, упиваясь его попытками ускориться, злыми укусами куда придётся, рваными толчками бёдер. — Давай, детка, Кирью-чан, ну… — хрипло шепчет Маджима ему прямо в ухо. Кирью жмурится, ощущая, как краснеет его лицо. Будто ему снова около двадцати и Маджима впервые зажал его в закоулке Камуро-чо после драки. Рука уже дрожит от напряжения, мышцы сводит судорогой, и Кирью держится до последнего, пока не видит, как раскрывается рот Маджимы в беззвучном стоне, и сам он весь замирает, болезненно обнимает Кирью, притискивая к себе с силой. Чужая сперма заливает пальцы, и Кирью оказывается достаточно ещё пары движений. Маджима хаотично гладит его по спине, бокам, взъерошивает волосы, что-то говорит — Кирью улавливает лишь обрывки фраз, и они вгоняют его в ещё большую краску. Он отпускает себя, позволяя наслаждаться этой смущающей близостью. Всё правильно, ему нельзя сомневаться в собственных решениях. Вот он — человек, лишивший себя всего, плавится в объятиях давнего и самого несносного соперника (самого надёжного союзника) в городе, где всё для него кончено. А завтра… Кирью грузно встаёт и заставляет себя дойти до шкафа, чтобы достать футон — он у него один, но им пока хватит. Маджима и не против. Раздевшись догола, он сонно наблюдает за Кирью, уже не в силах комментировать его действия, разве что бросает странную фразу перед тем, как окончательно вырубиться. Что-то про старую псину, которой в кои-то веки дали поглодать сладкую косточку. Кирью не совсем понимает, но это кажется ему забавным. И обвитый тугими кольцами рук и ног Маджимы, засыпает быстрее и легче, чем за последние два года. Просыпается Кирью от слепящего солнца — он не задёрнул ночью штору — и трели мобильника. Наугад шарит рукой где-то сбоку, откуда, как ему кажется, доносится звук, и пару минут недоумевает, почему так тяжело дышать, словно на грудную клетку с левой стороны что-то давит. Что-то очень тёплое, немного колючее, а потом, вспомнив каждую деталь прошедшей ночи, едва справляется с подступающим возбуждением. Этим утром он убеждает себя не спешить, хотя ночью казалось, что он уже безнадёжно опоздал. — Сделай уже с этим что-нибудь, Кирью-чан, — жалобно стонет Маджима, даже не поднимая головы. — Я ведь не вынесу, я сдохну… А мне нельзя, ну ты знаешь… — Сделай сам. — Кирью тоже не хочется шевелиться. Маджима издаёт короткий рык, кусает его над ключицей и шарит рукой под одеялом, на что Кирью реагирует незамедлительно, чтобы не предоставлять ему преимущество сразу же после их вчерашнего обоюдного поражения. Резко сев, он щурится, привыкая к яркому свету, оглядывается вокруг. Маджима довольно хихикает и утыкается лицом в подушку. Кирью лишь остаётся смотреть на его взъерошенную макушку и верхнюю часть ирэдзуми. Среди общего кома их вещей, частично изорванных, частично испачканных, он отыскивает до сих пор назойливо звонящий телефон. И только после этого вспоминает, что вообще-то не использует мелодию на звонке уже давно, тем более не ставит в качестве рингтона популярные девчачьи песенки. — Это твой. — Кирью кидает телефон на подушку, случайно заметив имя на дисплее. Наверное, ему тоже стоит пообщаться с Даиго, и он надеется, что у них ещё будет на это время. Только бы побороть некоторую неловкость, созданную прощальным письмом… Маджима долгие секунды не подаёт признаков жизни, но всё же приподнимается и в каком-то ребяческом жесте трёт правый глаз. Его повязка чуть съехала, обнажив отпечаток на коже, Кирью так и тянет провести по нему пальцами, разгладить — как и морщинку между бровями, возникшую, когда Маджима вчитывается в иероглифы на экране. — Ах ты ж… — ругается он сквозь зубы и волевым усилием прогоняет сон. И вот он уже деловой человек, готовый разговаривать с боссом, правда, совершенно голый, если не считать повязки, и цветущий новыми узорами — временными, нанесёнными Кирью. — Внимательно, блядь, слушаю. Очень уважительно. Даиго можно было бы поставить памятник за невероятную стойкость к манере общения Маджимы, но вряд ли он сумеет переплюнуть в этом Кирью. Обрадовавшись некоторой заминке в урагане событий, Кирью удаляется в душ, чтобы не мешать разговору. Пока еле тёплая, почти прохладная вода омывает тело, стимулируя рост внутренней энергии, мысли Кирью плавают в океане открывшихся возможностей. Со всем тем криминально-трагичным багажом, что они тащат с Маджимой за собой, невероятно размышлять об отношениях. Особенно, если учесть, что ещё вчера у них были все шансы удержаться на грани, но… Кирью позволяет себе подумать об этом чуть смелее. Ему почему-то нравится представлять, что, если не все эти годы, то в самом начале точно, Маджима ждал его первого шага. Самоуверенно и эгоистично, да и вполне в духе Маджимы, хоть и Кирью всегда было сложно его предсказать. К примеру, вообще-то он предполагает, что Маджима обязательно ворвётся к нему в душ, но этого так и не происходит. Он выходит из ванной разочарованным. — Выглядишь самым несчастным Драконом на свете, Кирью-чан. Не удалось утопиться, вода отказалась подчиняться законам физики? Ну, это пиздец странно, с твоим-то упрямством… — посмеивается Маджима. Кирью хмурится, но не без удовольствия подмечает в его голосе нечто, отдалённо похожее на смущение. Он кивает в сторону ванной, но Маджима мотает головой. — Не, обойдусь, времени в обрез, и так опаздываю, как и ты, кстати. Он подползает к скомканной одежде, выбирая свою, бодро одевается. Взяв в руки истерзанную рубашку, он поднимает на Кирью горящий чем-то опасным взгляд. — Хи-хи, Кирью-чан, да ты извращенец. Кирью предпочитает не отвечать на это возмутительно-правдивое замечание. — Тебе тоже не помешает начать шевелиться, кстати. — Почему? У меня билет на завтра… — Неа, ты едешь с нами. Сейчас. Ватасе в курсе. Босс с братаном уже ждут в машине. Выгляни в окошко, помаши им ручкой. Только приоденься уже что ли, детка, а то я ревную. Кирью застывает в смятении. Ему не по себе от того, что Маджима решает за него, но при этом он благодарен. Целые одинокие сутки в Камуро-чо могли бы обернуться настоящим кошмаром. И под одобрительную болтовню Маджимы он начинает собираться. Всё происходящее должно напоминать сказку — возможная нормальная жизнь, все эти чувства… Кирью со всей присущей ему уверенностью говорит себе, что это реальность. Привыкший сжигать за собой мосты и терять всё самое дорогое, он имеет право на надежду. — … хочу заниматься охраной на всяких айдол-фестах и пиздить обнаглевших фанатов, заебись идея, да? Я ведь поначалу так и сказал, что это полное фуфло и скука смертная, но теперь-то у меня есть персональный Кирью-чан, который никогда не откажет в достойном файтинге, да? Да ведь? Уже на пороге квартиры, когда со сборами было покончено, Маджима хватает Кирью за предплечье, заставляя развернуться и посмотреть себе в лицо. Кирью очень старается не отвести взгляд, не думать о его голом торсе, потому что запасной рубашки не нашлось, да и вообще так гораздо лучше… — Ты ужасен, Кирью-чан, я столько лет мечтал, мечтал, а ты взял и… исполнил все мечты, ну почти, но это впереди, и добавил сверху! Какой-то грёбанный праздник, разве у меня день рождения? Вот о чём мне теперь думать бессонными ночами… — Кирью пристально смотрит на него, не оставляя и тени выбора. — Бля. Сухо мазнув губами по щеке Кирью, чтобы не раззадорить их обоих, Маджима шумно выкатывается из квартиры. Кирью идёт следом, старательно придавая своему лицу бесстрастный вид, чтобы хотя бы один из них выглядел относительно прилично. С дебильной счастливой улыбкой, рвущейся из самого сердца, сделать это чертовски трудно.