Месяц за месяцем
Сменяются полные луны.
Ни одна не сравнится
С пятнадцатой луной
Осеннего месяца.
Пять дней лили дожди. Пять дней дули холодные западные ветры, а по утрам и с вечерними сумерками на селение опускались такие туманы, что дальше трех шагов и не различить ничего! Но накануне праздника небо очистилось. Море утихло, присмирело. И гладкое, словно огромное зеркало, ждало, чтоб всю ночь напролет смотрелась в него полная красавица луна. Уже с самого раннего утра на улицах отмечалось необычайное оживление! Торговые лавки не закрывались даже на обед – так торопились хозяева распродать праздничные лакомства, расхваливая охрипшими уже голосами сладость каштанов, необычайную круглость хурмы и желтизну слив. А очереди на рыбных рынках не пропали и к полудню: то там, то здесь вспыхивали ссоры за сетку мидий, а то и целый бой за последний морской язык. Господин мой, учитель, уже с неделю отсутствовал в Кири и планировал отсутствовать еще столько же, и никак не мог составить мне компанию, как делал это уже много прекрасных лун до этого. Каждая последующая, конечно же, была круглее и ярче предыдущей. Но как повезло всем нам с погодой, так и мне выпало счастье любоваться луной в гостеприимном доме Ии-сана, с двумя старшими дочерьми которого мы вместе посещали курсы ирьенинов и уроки каллиграфии при храме. Так как никакими исключительными талантами похвастаться я не могла, мы провели вечер самым приятным для меня образом: сначала играли с Кин и Мари в хагоиту*, пока прочие гости благостно взирали на наши прыжки с открытой веранды, в ожидании праздничных лакомств; а после любовалась со всеми явившейся, наконец, на праздник луной, слушая восхваляющие ее красоту стихи, что складывали, соревнуясь друг с другом почтенные гости, приведенные в самое благостное расположение духа обильным угощением и ясной погодой. Ну а после того, как обязательная часть празднования осталась позади, и Мари исполнила две традиционные песни, аккомпанируя себе на сямисене, я, с величайшим почтением поблагодарив хозяев, принялась собираться домой. Меня тут же, как водится, принялись отговаривать, ведь луна еще и половины своего пути не прошла, а госпожа Ии и вовсе предлагала провести ночь под их гостеприимным кровом. Но уговоры звучали лишь настолько усердно, насколько это принято, а невыпитое саке так ярко поблескивало в чашах под лунным светом, и обходительный Йошихиро-сан уже устроил удобно на коленях биву* и задумчиво пощипывал струны. Так что не потребовалось больших усилий уверить всех, что я доберусь до своей комнатки в общежитии самым распрекрасным образом; ведь идти здесь всего ничего, район самый что ни на есть благополучный, луна светит так ярко, что все видно будто днем, а на улицах еще полным полно гуляющих. И вот, совершив семь почтительных поклонов, и получив с самыми наилучшими пожеланиями узелок печеных каштанов, отказаться от которого никак не получилось, я вышла за тяжелые, украшенные медными заклепками ворота на все еще шумные, залитые белым лунным светом улицы Киригакуре. Какая все таки несправедливость, что учителю пришлось покинуть Кири как раз накануне праздника! Ведь останься он, я могла бы сейчас сидеть на веранде, есть ни разу ни круглые сашими и слушать, как Ма-сан неспешно, по памяти, поет сказание о Лунной Красавице. Надеюсь, там, где он сейчас небо чистое, и он тоже может любоваться полной луной. Надеюсь, у него есть возможность ей любоваться… Никто не торопится домой. Всюду люди! Идзакая* и чайные домики будут работать сегодня чуть ли не до рассвета, и девушки-подавальщицы стопчут себе все ноги за эту ночь, бегая туда-сюда с подносами. Но время от времени, каждая, поодиночке, а то и парой сразу, замрут на секунду и глядят, глядят на молочно-белый, словно из драгоценной белой яшмы, диск луны. Будто записан на нем какой-то секрет. Вздохнут мечтательно, опомнятся – и бегут скорей на кухню. Мне, в отличие от них, торопиться некуда. Так что раскланиваюсь со знакомым зеленщиком, что неспешно курит возле своей закрытой лавки, и решительно отправляюсь на позднюю прогулку. Людской поток плавный и неспешный. Многие идут в сторону декоративного пруда, послушать лягушек и сравнить, где луна красивее: на небесах или в водном зеркале. Лишь дети, словно кузнечики, скачут под ногами, выпрашивая сладкие рисовые колобки. Но у меня с собой лишь каштаны в узелке. И что с ними делать – ума не приложу. Вот Ма-сенсей точно обрадовался бы им, но его не будет еще дней семь, а то и десять. Ах! Вот это красота! Даже замираю от восторга, провожая взглядом пышно разодетую барышню. Халатов на ней не меньше пяти и два верхних – определенно из шелка! А как отделаны: и золотой нитью, и атласной лентой и гладкой вышивкой! Шагает крошечными шажочками, вся покачиваясь, точно ивовая веточка, и заколки в виде колосков обаны* качаются в такт, поблескивая в лунном свете. Слуга почтительно следует позади, прикрывая от любопытных взглядов госпожу зонтиком из рисовой бумаги, в другой руке – плетеная корзинка. Нет, никогда не носить мне таких нарядов! Даже смотреть больше не буду! Так о чем это я … О каштанах! Я могла бы отдать их вечно голодным генинам, что постоянно приходят в госпиталь залечивать вывихи, ушибы и свежие порезы от кунаев. Да только они больно задирают нос! Впрочем, в последнее время генинов стало куда как меньше. «Даже кланы сталкивает между собой», - сказал как-то учитель, в жаркий полдень, когда стрекот цикад заглушал его слова и расслышать что-то можно было только если наклониться низко-низко над доской в го, так, чтобы почти соприкасаться головами. «Ему всюду чудятся заговоры и, видит Морской Бог, чтобы так оно и было…». Испуганно вскидываю голову . О таком и думать-то нельзя! Не то, что говорить. Глаза оббегают толпу – нет ли кого знакомого поблизости. Как и ожидалось, возле пруда слишком много людей. Может, лучше сходить к Храму? Попросить у Лунного Зайца для учителя удачи и здоровья. Тем более, вот я вижу Фукудо-саму из госпиталя. Хорошо бы незаметно его обойти! Ведь он такой болтун… Как бы невзначай делаю три шага в сторону и снова сливаюсь с неспешной толпой, что несет меня по мощеной дорожке вдоль берега, к следующей развилке. Разглядывая больше толпу гуляющих, чем луну, снова замечаю знакомое лицо. Господин Коике Рюо – из тех, кто преследуют ниндзя-отступников, загоняя их, будто охотничьи собаки дичь. Пусть они и носят маски, многих из них я уже знаю в лицо. Сегодня у Рюо-сана странная компания. Два важных, богато одетых, незнакомых мне господина; один – уже в летах, с головой белой, словно снег на горных вершинах, и бородой длинной и тонкой, точно крысиный хвостик, другой, напротив, – молодой, с длинными волосами, черными, словно крыло ворона, уложенными в замысловатую прическу. Однако же одним они схожи, словно родные – надменным выражением своих гладких, холеных лиц, да презрительно поджатыми губами. Наверняка какие-нибудь высокие гости из столицы. Рядом вышагивает еще один знакомый мне в лицо мужчина – он откуда-то из административной службы, но имени его я не знаю, как, впрочем, и должности. И – вот нежданность! - наследник клана Хозуки, один из Семи Мечников Тумана, господин Мангецу. Рюо-сан, конечно же, замечает меня. Меня трудно не заметить. К тому же, не далее, как несколько дней назад, я лечила ему выбитый сустав. Кланяется не останавливаясь. Легко, будто стряхивая пылинку с одежды, касается плеча – мол, все в порядке. Я замедляюсь, мне положено поклониться с почтением. И не могу сдержать улыбки. У Рюо-сана много травм, как же хорошо, что в этот раз обошлось без осложнений. А выпрямившись, встречаюсь глазами с Хозуки-саном. Нервно кланяюсь еще раз, пытаясь стереть улыбку с лица, но она там, как приклеенная, и становится только шире. Ах, еще примет на свой счет! Но дольше стоять уже нельзя – я мешаю спешащим к водной глади, любоваться луной. Выпрямляюсь, а компании уже и след простыл. Слава ками! Вот удача, что ни Мари, ни Кин не отправились со мной, а остались в отчем доме, вздыхать и томно глядеть на господина Йошихиро! Мимо проносят резной, словно шкатулочка для украшений, паланкин, занавешенный плотной тканью. Интересно, кто там внутри? Ни гербов, ни прочих каких опознавательных знаков… Может быть, знатная дама спешит на свидание, или посланник дайме торопится оказаться под защитой высоких стен, а может там прячется шпион? Выдает себя за богатого купца или вельможу, а на самом деле… Нет-нет, нужно идти в Храм и домой! Довольно с меня и прогулок, и нежданных встреч. А каштаны отнесу в госпиталь. Поздравив себя с таким верным и приятным решением, я, наконец, сошла на обочину, чтобы не мешать потоку страждущих и… Мужской голос за моим плечом произнес нараспев: - Ясная луна. У пруда всю ночь напролет брожу, любуясь. Вздрагиваю от неожиданности, едва не уронив узелок, и оборачиваюсь, гадая, кто же это может быть? Мичиру-сан? Коджи-семпай? Господин Шуо? Все неверно. Рот мой сам собой округляется в невежливую «о», а щеки, пожалуй, полыхают не хуже жаровен для каштанов. Господин Хозуки, оставив свою компанию, стоит предо мной. В парадных одеждах, с гербами клана, такой беленький и нарядный, словно куколка, что сажают на помост в Змеиный День*. Конечно, хорошее воспитание, которое, как надеялся Ма-сенсей, он смог привить, и вежливость предписывают и мне ответить на стихи стихами, но у меня всегда была с этим беда. А уж рядом с Мангецу-саном, от которого я всякий раз жду подвоха, я еще больше теряюсь. Меня и сердит его настойчивость, и озадачивает. Вокруг так много девушек, что ровня ему и по достатку, и по происхождению. И по возрасту. Зачем он все смеется надо мной? Склоняюсь так низко, как только дозволяют приличия и бормочу стандартные пожелания достатка и благоденствия, надеясь, что почтительный поклон достаточная замена стихам. Не хочу, чтобы меня считали невоспитанной. Дольше нельзя. Выпрямляюсь и с ужасом осознаю, что слова, сказанные в сердцах, оказались пророческими: я выше наследника клана Хозуки не меньше, чем на пол головы. Теперь, когда между нами не будет и двух шагов, это видно так же ясно, как то, что сегодня ночь полной луны, а мой длинный язык – мой самый главный враг. Но Мангецу-сан, как всегда, невозмутим. Смотрит на меня своими аметистовыми глазами и, кажется, совсем не собирается прощаться. - Боги милостивы к нам сегодня, одарив ясной погодой, чтобы все могли любоваться прекраснейшей луной нынче ночью. Ко мне же милостивы вдвойне, одарив двумя приятными встречами, - бледное лицо его с тонкими, почти девичьими чертами, серьезно, как и всегда, и я не могу понять, может, он, все же, шутит. Многие из благородных, а так же не очень, семейств, обосновавшихся в Тумане, были бы рады породниться с кланом Хозуки, пусть и значительно поредевшим со времен Второго Мизукаге, но не растерявшим своего влияния. А молодой господин тратит свое время на то, чтобы отпускать мне комплименты? «Наставник для юных дев» в таких ситуациях безапелляционно требует, что должно прикрыть лицо рукавом и кокетливо потупить взор. Но я смотрю на юного господина во все глаза, позабыв о приличиях. Нет, конечно, Мангецу-сан не всерьёз. Он просто хорошо воспитан. И, покраснев, я сбивчиво лепечу какие-то сомнительные благодарности. - Я слышал, - продолжает он светским тоном, - Мабуши-сенсей отсутствует сейчас в Кири. Может ли такое быть, что для юной госпожи не нашлось компании в праздник? Теперь, кажется, полыхают не только мои щеки… Ну что ему стоило просто пройти мимо?! Но Ма-сенсей не простит мне неучтивости! Беспрестанно теребя шнурок от мешочка с каштанами, заверяю, что компания у меня была самая приятная, а вечер чудесный. Незаметно для себя увлекшись, рассказываю, как воланчик, во время игры в хагоиту, упал на блюдо с булочками, и подслеповатый Кохэку-доно чуть его не съел; как сравнивали, кому досталась самая круглая хурма, какие изящные строки сложил господин Ии в честь луны, и как томно вздыхали сестрицы, пока господи Йошихиро настраивал инструмент. Тут, впрочем, я спохватилась, что рассказываю вещи, о которых воспитанной девице и болтать-то неприлично, и неожиданно заметила, что давно уж мы покинули берега пруда и шумную толпу, и Мангецу-сан шагает рядом легко и бесшумно, покачивая головой в такт моим словам, и изредка улыбаясь краешком рта. Надеюсь, никто не видел, как мы уходили вдвоем… Смолкаю, озадаченная таким развитием событий. И тут тишину нарушает мой попутчик: - Говорят, Вас отсылают на север? - Это так, - соглашаюсь я, раздумывая, кто же, интересно, это говорит. - Разве не нужнее Вы здесь, в госпитале? Особенно сейчас… Молча пожимаю плечами, в надежде, что мое недоумение и покорность судьбе выглядят вполне естественными. Может, он и не узнает, что я сама туда попросилась. Снова тишина. Лишь слышится в отдалении смех гуляющих да невнятные разговоры, но чем ближе к общежитию, тем меньше людей на улицах. Тут много деревьев, и неба почти не видно за их раскидистыми кронами. Вот и огромная ива. Останавливаюсь подле ее толстого, шершавого ствола и решительно поворачиваюсь к моему нежданному провожатому. Ведь не собирается же он идти дальше?! Но под серьезным взглядом его глаз тушуюсь, лелея в сердце надежду, что все разрешится как-нибудь само. - Конечно, Вам будет писать сенсей и все Ваши подруги, как только найдут время в перерывах между развлечениями и сплетнями. Но позволите ли Вы и этому скромному смертному из рода Хозуки писать Вам? Я только открыла рот, чтобы шутливо заметить, что подруги мои не только развлекаются и сплетничают, но еще и посещают лавки с нарядами, и тут же закрыла его. Мангецу-сан просит дозволения писать мне? У меня? Зачем? «Ни-за-что!» - безапелляционно заявляю я про себя. Но вслух, конечно, никогда такого не скажу. Хозуки истолковывает мое молчание по-своему. - Не сердитесь на меня, Мина-сан, - он улыбается, и острые зубы поблескивают в свете луны. – Семью Великими Мечами готов поклясться, что не напишу ни одной строчки, что могла бы Вас оскорбить. А так мы сможем держать связь. Чтобы знать, что происходит на севере. И поклонившись, он исчезает, оставив меня крайне озадаченной. Ну да, конечно… Что там такого интересного может происходить на севере, что нужно всем знать?...***
«Гляжу на луну, И тысяча тысяч в сердце Родится печалей. Пускай не ко мне одному Осень приходит, и все же … …ведь в этом году Праздник Луны омрачили дожди. Туманы спустились с северных гор еще месяц назад. Уж не Вашей ли воле повинуясь, они укрыли Кири от рыбачьих причалов, до внешних стен?...». Отложив лист из плотной бамбуковой бумаги в сторону, сижу, задумавшись. Осенью работы становится меньше: храм отмыт сверху донизу, дрова запасены, на маленьком огородике за речушкой остались неубраны лишь дайкон, да пузатые тыквы. У служительниц храма есть чем заняться до весны: они копируют карты и книги, но нас, временных обитателей, до таких ответственных занятий не допускают. Письма становятся основным источником новостей и развлечений. Да еще местные сплетни, что приносит раз в неделю Ама-сан из рыбацкой деревушки на побережье, вместе с ракушками для супа. Мне не на что жаловаться. Мне пишут сенсей и коллеги из госпиталя, и все мои знакомые, рассказывая о том, что розы не цветут, работы становится больше и какие наряды модны в этом сезоне. Но чаще всего я перечитываю письма Мангецу-сана. И не удивительно: наследник рода Хозуки не скупится на бумагу и чернила, его письма длинны и подробны, словно отчеты низших чиновников, а слог так изящен, каков бывает, лишь у тех, кого обучали этому сызмала. Читая их, я словно снова оказываюсь в Кири и собственными глазами вижу, как сменяют друг друга сезоны, мостят дорогу или строят новый мост; что начался сезон гребешков, и их продают в каждой уличной лавке или что пришли свирепые шторма, и ветер срывает черепицу с крыш. Никогда бы не подумала, что чаще всех буду благодарить Мангецу-сана, и буду ждать от него новых вестей, и сердиться, что так велики перерывы между ними. И в тоже время, каждый раз, я испытываю странное смущение, читая густо исписанные твердым почерком листы. Словно есть в них некий скрытый смысл, постичь который я не в силах. Но ведь он не пишет ничего предосудительного… «Образ твой до сих пор Неотступно стоит перед взором, Горная вишня. Видно, сердце мое осталось Там, в далеких горах». Кто же не замрет в восхищении, любуясь цветущей вишней? После долгой зимы, иссушившей душу холодными ветрами, сердце наполняется радостью, при виде этих белых и розовых облаков, прилегших отдохнуть на гостеприимно расправленные ветви. Вот только вчера пришедшее письмо озадачило меня… В Кири снова непогода, хотя и близится весна. ...«Тот утренний туман, что дымкой заволок Колосья риса на осеннем поле, Исчезнет, уплывая вдаль...» Вот только две строки еще до конца у этого стиха. Я наткнулась на него однажды, в старом сборнике у Ма-сенсея. «… А вот любовь моя? Куда она исчезнет?» Знает ли Мангецу-сан об этом? Должно быть нет...