Дай мне силу

Рождество — семейный праздник, Сережа терпеть его не может. В приюте, еще до Хогвартса, никто особо не заморачивался со всей этой новогодней сказкой. Искусственную елку — пушистую, но совсем не пахнущую смолой, — ставили и наряжали сами воспитатели. Однотипные, будто отштампованные на заводе прямо в грязно-зеленой шуршащей бумаге подарки выдавались каждому по очереди за завтраком. Сережина вера в Деда Мороза умерла вместе с родителями, и все же он нелепо, скорее чтоб порадовать воспитателей, а не от особой веры, продолжал каждый декабрь усиленно строчить в письмах очередную просьбу о качественном наборе для рисования — таком, какой красуется на мигающей гирляндами витрине роскошного канцелярского на соседней с приютом улице, чтоб с беличьими кистями, рядом металлических тюбиков и яркими карандашами. Деда Мороза не существует, поэтому из года в год под блестящей оберткой оказывалась очередная глупая игрушка. Впрочем, Сереже плевать. Не первое и не последнее разочарование в жизни. Сереже уже шестнадцать, и теперь руководство приюта дарит им на Рождество деньги, верно рассудив, что подростку едва ли угодишь. На скопленное с подарков и пособий Разумовский может купить с десяток наборов для рисования, вот только зачем? Лет с тринадцати за кисточки не брался — не стоит и вспоминать. Сережа ни разу в жизни не покупал кому-либо подарок, поэтому о том, что теперь в его жизни впервые, пожалуй, появился кто-то, кого можно поздравить на Рождество, вспоминает до нелепого поздно. После размолвки с Юлей он спускается в гостиную буквально на минуту — захватить теплую мантию, — и тут же срывается в Хогсмид. Не то чтобы он куда-то торопится — в такую рань хорошо, если хотя бы Три метлы будут открыты. Скорее, испытывает неодолимую потребность побыть в одиночестве и смыть холодным декабрьским воздухом румянец с щек. На улице пахнет праздником. Сережа ведет носом, вдыхая ароматы сдобного печенья, корицы и яблок, доносящиеся, очевидно, с кухни замка. С леса — не Запретного, а обычного, соснового, вдоль опушки которого вытоптана короткая тропинка до Хогсмида, — тянет смолой. После вчерашнего безумного снегопада, из-за которого едва не отменили экзамен по Травологии, деревня издалека напоминает пряничный городок, на который неловкий повар опрокинул миску белоснежной глазури. Сережа бредет медленно, поэтому к моменту, как он спускается в деревню, многие лавочки уже открыты. Парень почти не глядя набирает пакет сладостей в Сладком королевстве, на добрых полчаса зависает в местном книжном, откуда выходит, так ничего и не купив и оставив за спиной порядком раздраженного продавца. Настроение, непонятно почему испортившееся после разговора с Пчелкиной, снова поднимается до отметки «вполне неплохо, если не вспоминать, что завтра этот-чертов-день». Сережа ведет озябшими плечами и сворачивает в сторону Трех метел и вдруг, наткнувшись взглядом на широкую оформленную в черных тонах витрину, застывает на месте. Спустя десять минут он выходит на улицу, сжимая в кармане небольшой сверток. В красивой однотонной подарочной коробочке, перевязанной лентой, лежат два широких кожаных браслета — один с металлической, другой с малахитовой вставкой. Продавец, низенький старичок с бегающими глазками, уверяет, что браслеты зачарованы на удачу и защиту. Сережа не верит ему ни на грош, но браслеты красивые, и ему плевать. От захватившего всю школу ажиотажа в честь завтрашнего бала подташнивает: девчонки бегают по замку стайками и глупо перехихикиваются, парни ведут себя в точности как девчонки, пусть и пытаются изо всех сил сделать вид, что их это все совершенно не волнует. Сережа старается добраться до гостиной Слизерина кратчайшим путем из возможных, вжимает голову в плечи, избегает чужих взглядов — и, конечно, замечает грозящую ему опасность в самый последний момент. Вернее сказать, не замечает ее вовсе до тех пор, пока заклятие подножки не сбивает его с ног. Он шлепается на пол со странным неестественным звуком, а затем сила другого заклинания отшвыривает его в тупиковый коридорчик, скрытый за тяжелым гобеленом. Не тайный, но нахрен никому не нужный, и, соответственно, редко посещаемый. Вероятнее всего, он еще при застройке школы был создан исключительно для того, чтобы у хулиганов вроде Купера была возможность незаметно для других помучать неудачников вроде Разумовского. Сережа вытирает с лица кровь рукавом, шипит от боли в разбитой губе. Падение выбило из него дыхание, поэтому встать удается не с первой попытки, а когда он все же разгибается, тут же валится обратно, отправленный на пол мощным ударом поддых. Палочка выпадает из кармашка в рукаве и откатывается в сторону. Сережа дергается за ней, но тут ему в лицо прилетает колено (кулак? локоть? поди разбери). Нос омерзительно хрустит — Сережа охает и тут же захлебывается хлынувшей в горло кровью. — Неприятно? — участливо интересуется голос сверху. Сережа встать больше не пытается — присаживается, опираясь на стену, подтягивает колени, чтобы защитить живот на случай пинка, отплевывается и фыркает. Ну разумеется. — Пришел мстить за своего дружка, Брайт? — голос звучит непривычно, булькающе. — Тебя Купер подослал, или это благородный рыцарский порыв отомстить за честь принцессы? Брайт — шестикурсник, вратарь сборной Слизерина по квиддичу, объединивший в себе все возможные стереотипы разом: широкие плечи, шикарную блондинистую шевелюру и напрочь отбитые бладжерами мозги. Сережа с удовольствием замечает, как гневно дергается его верхняя губа. — Если ты, пидор, вокруг себя видишь сплошь себе подобных, это твои проблемы. Баз мой друг, а я, так уж вышло, не люблю, когда обижают моих друзей. Он надвигается, нависает над Сережей. Разумовский шипит, прижимает подбородок к груди, чтобы не удариться головой о стену. Удары сыплются один за другим, и половину из них Сережа даже не чувствует, ослепленный болью предыдущих. Будь он маглом, думает Разумовский, восстановление заняло бы минимум месяц. Боже, благослови целебную магию и зельеварение. Он даже не замечает когда экзекуция заканчивается — просто в один момент вокруг становится так тихо, что Сережа слышит свое шумное булькающее дыхание. Когда он открывает глаза, Брайта рядом уже нет. Разумовский не знает, спугнул ли его кто, или чертов псих решил, что с него достаточно. Черт побери, каждый раз как первый. Казалось бы, за семь лет можно было и привыкнуть. Хотя, последние годы он научился не отсвечивать, и конфликты случались намного реже, чем на первых курсах. Сережа приподнимается и садится, откинувшись на стену. За пазухой беззвучно хрустит сверток с подарком — слизеринец осторожно вынимает его, чтобы убедиться, что браслеты не пострадали. Коричневая бумага тут же покрывается неряшливыми красными брызгами. Стоит ли использовать кровоостанавливающее, или при переломе это не лучшая идея? Черт, до Больничного крыла минут десять идти, и ни одного шанса пробраться туда незамеченным. Дерьмо. Сережа прячет сверток обратно, вытирает — читай, размазывает, — рукавом мантии кровь с лица, зажимает сломанный нос пальцами и, хромая, выбирается из-за гобелена. Не первый его марш позора до владений мадам Помфри и, скорее всего, не последний. *** Олег загоняет его в угол и буквально, и фигурально, когда Сережа, уже намного более целый, но, очевидно, еще потрепанный, возвращается в гостиную после Больничного крыла. Мадам Помфри только отмахивается от его «упал с передвижной лестницы» и обещает не говорить декану — врет, как пить дать. В Хогвартсе с этим строго — поднять бучу, долго и старательно искать виноватых, а потом забить и пустить все на самотек. Сережа знаком с этой схемой уже семь лет, поэтому и не жалуется. Олега же такой вариант не устраивает — как и отговорка про лестницу. — Говори, — рычит он, нависая над Сережей. Выглядит со стороны, наверное, устрашающе, но Сереже совсем не страшно, только мурашки табунами разбегаются по позвоночнику. — Да все в порядке, Олег. Говорю же, засунул руки в карманы, а падать начал и достать не успел. Они сейчас вдвоем в спальне, и это с одной стороны хорошо, а с другой не очень. Хорошо потому что при толпе свидетелей — и особенно Брайта и его компании — врать было бы намного труднее, а плохо… ну, потому что когда какой-нибудь Олег Волков зажимает тебя между кроватью и тумбочкой в одних пижамных штанах — подумать только, у Сережи за утро столько приключений, а Олег только отлить сходить и успел — хочется, чтобы рядом был кто-нибудь в качестве сдерживающего фактора. Сережа осторожно толкает Волкова в плечо и морщится от боли в собственных ребрах. И чего они так болят? Даже перелома нет, так, пара трещин. Неловких попыток высвободиться из стальной хватки Олег не замечает, а вот гримасу на лице очень даже. Отступает на шаг, хмурится. — Зачем ты это терпишь? — спрашивает он, пока Сережа переодевается в чистую одежду и незаметно перекладывает сверток под подушку. — Что, собственную неуклюжесть? — Ты ведь можешь защитить себя, — не перенимает шутки Олег, смотрит исподлобья, заглядывает в глаза, которые Сережа старательно отводит. — Я могу защитить тебя, — он делает ударение на первое слово. Сережа вскидывается. — Мне защитники не нужны, — эхом повторяет он свою собственную фразу двухмесячной давности. Зачем Олег так упрямо продолжает разбивать все заботливо возведенные им барьеры? — Тогда какого черта ты сам за себя не постоишь?! — Потому что смысла нет! — взрывается Разумовский, отшвыривает на пол окровавленную мантию так, будто это она виновата во всех его бедах. — Думаешь, это первый раз что ли? Отвечу, и в следующий раз они придут втроем, впятером. Ну назначат им взыскание, так они еще сильнее на меня обозлятся, а мне что-то не хочется до самого выпуска в Больничном крыле проваляться. К концу этой маленькой тирады Сережа совсем выдыхается, сдувается, как недосушенный эклер, и опускается на кровать, прижимая руку к саднящему ребру. Олег, напряженный, прямой, опускается перед ним на корточки. Судя по взгляду, все Сережины слова как об стенку горох. — Это был Баз? — спрашивает он. Сережа вздыхает и осторожно касается чужой отросшей челки. — Это не важно. Я просто хочу доучиться эти полгода спокойно. Пожалуйста, Олег. Волков сжимает челюсти, отводит взгляд, но отрывисто кивает. *** В канун Рождества Сережа старается избегать факультетской гостиной и прочих мест, где велика вероятность попасть в большое скопление народа. Сначала он неприлично долго валяется в постели, дожидаясь того момента, когда большая часть учеников уже позавтракает, и Большой зал опустеет, и после быстрого перекуса выбирается из замка на морозный воздух. Олег таскается за ним по пятам с мрачной и очень угрожающей физиономией, и хмурится на каждое разумовское «ой, блядь» от боли в ребрах. Сереже бы его одернуть, но его волнение почему-то до нелепого приятно. Не спеша они доходят до теплиц, чтобы собрать необходимые для Сережиного научного проекта травы, когда им навстречу выходит мадам Стебль, а следом за ней Баз и Брайт. Сережа рефлекторно вздрагивает, сбивается с шага. С момента стычки в Большом зале Купер предпочитал игнорировать сам факт существования Разумовского, а Олега и вовсе старался обходить стороной по большой дуге. Теперь же, успокоенный присутствием то ли Брайта, то ли профессора, Баз, проходя мимо, окидывает Сережу взглядом и по дружески — на взгляд профессора Стебль — пихает его в грудь. — Разумовски, как жизнь? — спрашивает он с широкой ухмылкой. — Как вчера с Брайтом поболтали? Сережа отшатывается. Боль вспыхивает с новой силой, и парень шумно втягивает воздух сквозь зубы. В то же мгновение Баз меняется в лице и странно дергается назад — это Олег приподнимает его за шкирку, как котенка. Брайт подается вперед, но среагировать не успевает. — Молодые люди! — возмущается мадам Стебль. Ее рука нелепо дергается, будто она не может решить достаточно ли накалена ситуация для того, чтобы вытащить палочку. Сережа выпрямляется и кладет ладонь Олегу на локоть. Волков еще пару мгновений гипнотизирует База взглядом и разжимает кулак. Они расходятся в разные стороны: Купер и Брайт в сопровождении профессора направляются к замку, а Сережа почти силой затаскивает Олега в теплицу. В теплице душно, влажно, от терпкого травяного запаха кружится голова. — Сильно болит? — спрашивает Волков. Сережа прикладывает руку к тому месту, куда его ударил Баз, и отрицательно мотает головой. Синяки заживут, это не страшно. «Ты же можешь за себя постоять» проносится в голове Волковский голос так четко, что Сережа даже кидает взгляд на Олега — не произнес ли тот это снова вслух? Олег молчит и с любопытством разглядывает россыпь насыщенно алых цветочков на ближайшей клумбе. Сережа смахивает с лица прядь волос и берет из корзины пару прочных латексных перчаток. Черт с ним, с Базом, травы сами себя не нарвут.