Перерождение. Тройственный союз

Я проснулся от того, что затекло всё тело. Драко так и спал уткнувшись лицом мне в грудь, практически лёжа на мне и вцепившись в мою одежду. Я выполз из-под него змеёй, накинул Сонные чары, укрыл сползшим пледом. Постоял над ним некоторое время. Он выглядел сейчас таким беззащитным. Только вот вчера напал на Снейпа. На своего крёстного и на своего декана. Которого уважал и боялся. Пока я раздумывал переносить Драко в его комнату или нет, и если да, то как, из спальни вышел Снейп. В пижаме и халате. Подошёл ко мне, сунул руку для рукопожатия. И тоже посмотрел на Малфоя в задумчивости. – Оставляй его здесь. Одного оставлять его не стоит. И ты раздражающий фактор, так что иди куда шёл. Я им займусь. – Спасибо, проф. – Назовёшь меня так при людях и я тебя отравлю. – Хорошо, я тебя услышал. Я ещё раз пожал руку Снейпу и пошёл на тренировку. Нихрена у меня сегодня не вышло. Я чуть не лишился кисти, поставил себе синяк и, плюнув, остановил манекены и сел на маты, поджав ноги. А потом подумал, да ебись оно всё конём, и вызвал Добби. Добби перенёс меня в комнату, где я принял душ, пошебуршал своими запасами алкоголя, нашёл виски, сел у камина и начал методично напиваться. Попросив Добби переместить Нагайну ко мне, если она не на охоте и не спит. Наги была за. Она свернулась вокруг меня кольцом, положила голову на колени и лишь вздыхала, провожая взглядом стаканы, которые я в себя вливал. Отличный собутыльник. Через час я, свернувшись внутри её кольца в позе эмбриона, спал как младенец. Меня разбудил Добби. – Хозяин Гарри, вас ищут. Подняв гудящую голову, я не понял кто я и где. На комнату уже опустились сумерки. Я спал на ковре перед камином, обняв Нагайну рукой. На мне был плед. Видимо Добби накинул. Блядь! Я же не был ни на завтраке, ни на уроках и ужин скорее всего пропустил. – Сможешь меня протрезвить? Добби кивнул, как-то хитро дёрнул рукой и я рванул в ванную. Меня стошнило, буквально вывернуло наизнанку, но и отпустило. Приняв бодрящий контрастный душ, я выпил Сорбент и Антидот и пошёл сдаваться. Я переместился ко входу в гостиную Гриффиндора и Полная дама, зная мою несостоятельность в плане паролей, просто открыла мне дверь. Я вошёл, гул голосов смолк и ко мне метнулась Гермиона. – Гарри! – крепко обняла меня, окутав кудряшками и уютным запахом книжной пыли. Потом отпустила и создала Патронуса, быстро прошептав ему сообщение. В гостиную начали набиваться люди. Сириус, Ремус, Снейп, близнецы, Дамблдор, Невилл, Луна, Монтегю, члены УР. Я пошёл по рукам. Меня обнимали, крутили, ругали, хлопали по плечу. Когда я не пришёл на завтрак, забеспокоилась Гермиона. Выяснилось, что никто за столом после вчерашнего ужина меня не видел. Когда я не появился на уроках, Герми пошла к Дамблдору. Тот вызвал Снейпа. Они о чём-то пошептались и решили отложить мои поиски до после обеда. Когда я не появился и в обед, начали осматривать замок и окрестности. Дамблдор даже с русалками говорил, но они сказали, что сегодня я к Озеру не приходил. В общем случился переполох. Я искренне извинился и сказал, что уснул с книгой на чердаке. Меня снова начали обнимать, ругать, тискать. Лишь хитрые глаза близнецов, которые знали где я был и понимающие Ремуса и Сири, которые унюхали алкоголь, выдавали понимание истинной сути ситуации. И Снейп. Когда меня этим хороводом вынесло к нему, он посмотрел на меня своими чёрными пронзительными глазами и покачал головой. Он знал предысторию случившегося и тонкий нюх зельевара дал ему понять, какую именно книгу я «читал». А потом все пошли на ужин в Большой зал и меня потоком вынесло из гостиной. Прямо навстречу Малфою, который с несчастным видом маячил в коридоре. Я увидел его бледное лицо и почувствовал, как сердце пропустило удар. И всё про себя понял. И сдался. Когда толпа схлынула, оставив нас вдвоём, Драко подошёл ко мне, помедлил немного и, не увидев отторжения, обнял, уткнувшись носом в макушку. И судорожно выдохнув. Я обнял его в ответ. По его телу волнами проходила дрожь. Я вдруг захотел оказаться в его или своей комнате, а не посредине этого холодного тёмного коридора. Остаться с ним наедине и вдыхать его запах, касаться его волос, снять с него и себя все эти вещи, что были преградой между нашими телами. На ужин мы так и не попали. Я вызвал Добби, на которого Дрей в плену чувств не обратил никакого внимания, и он переместил нас в мою комнату. Оказавшись наедине, мы начали судорожно рвать одежду друг с друга, целоваться до потери чувств и через несколько минут оказались друг в друге. Я влип в Драко Малфоя как пчела в мёд и понял, что даже если умру от этого, то моя смерть будет прекрасной. Когда через час кровь прилила снова к голове, я решил отправить Патронуса Гермионе, чтобы нас не искали. И из моей палочки вылетел грёбаный дракон! Дрей увидел его и у него приключилась истерика. Он плакал, дрожал и цеплялся за меня, как будто я последний живой человек на земле. Надо было что-то с этим делать. В итоге Патронуса я всё же Герми отправил. Сказал, чтоб не искали ни меня, ни Малфоя. А потом мы с Драко напились в дымину. И под алкоголем он рассказал мне всю свою историю влюблённости в меня, а потом и любви. Оказывается ещё в детстве маленький Драко читал про Гарри Поттера, победителя Тёмного Лорда. И мечтал, что мы подружимся. Я был его детским героем. Его личным героем, который спасал его от темноты огромной спальни ночью, его выдуманным другом в гулкой пустоте менора, конфидентом всех его детских тайн. Когда он встретил меня у мадам Малкин, то был шокирован, что такой герой никому не нужен, одет с чужого плеча и провожает его на Косую Аллею какой-то лесник. А наша ссора в поезде стала для него разочарованием всей его жизни. Он ненавидел меня тогда за разрушенные надежды, за то, что я предпочёл ему какого-то Уизли, за то, что смотрел на него своими невозможными глазами с таким холодом. Я стал его наваждением. Его болью. Ненавистью всей его жизни. Он писал родителям каждый день и все его письма были про Поттер то, Поттер сё. На каникулах после второго курса его мама однажды в шутку сказала, что такое пристальное внимание пристало лишь влюблённым и мир для Драко вновь перевернулся. Он понял, что никакая это не ненависть. Да, он был балованным, самовлюблённым и каким угодно, но был при этом ещё и умным и никогда не врал самому себе. На третьем курсе, когда я падал в обмороки от приближения дементоров он мечтал меня поцеловать, а вынужден был высмеивать. Я стал главным персонажем его «мокрых» снов. На четвёртом курсе, когда попал на турнир, он чуть не сошёл с ума. Подрался с Роном за ссору со мной, докопавшись до какой-то мелочи, и сломал ему челюсть, а себе руку. Надо же, а я не знал. Это как-то прошло мимо меня. После дракона ему снились кошмары. После озера ему пришлось обратиться к Снейпу за успокоительным. Он боялся за меня и ненавидел Рона, которого я достал из озера. А когда вместо меня из лабиринта прилетел труп Волдеморта, у него случилась истерика, которую остановить смог только Снейп, введя его в состояние сна. Когда он пришёл в себя и узнал, что я вернулся и выжил, то плакал навзрыд. Хорошо, что свидетелем этого был лишь Снейп. Он достал крёстного, выспрашивая обо мне, и страшно завидовал Гермионе и всем остальным, ведь они могли прийти в Больничное крыло так открыто. Он преследовал меня и задирал, потому что это была единственная возможность обратить на себя внимание, получить толику общения. И люто ненавидел всех, кто мог касаться меня и кого касался я. И ревновал. А ещё он заметил, что я изменился. И полюбил ещё больше этого нового повзрослевшего Гарри Поттера. Казалось бы, куда больше. Но он смог. После нашей первой близости, такой неожиданной и такой … странной, он понял, что пропал. Что никто больше не коснётся его ТАК. Только я. Я стал его приговором, его единственным, его возлюбленным. Когда начались наши отношения он был счастлив, счастлив настолько, насколько это возможно. Требование отца расстаться убило его. Это был единственный раз, когда отец поднял на него руку. И Драко даже рассматривал самоубийство как единственный выход чтобы прекратить эту боль. Надежду давало лишь то, что со временем отец передумает и … цветы, что я дарил. Драко понимал, что с моей стороны лишь страсть, но цветы давали надежду на большее. На чудо. Он хранил их все. Вся его комната в меноре была засыпана цветами под чарами стазиса. Даже лепестки он сохранил. На этих его словах мне стало дурно. Драко прошёл через внутренний личностный ад. Если у меня был ад внешний, от которого можно было получить передышку, то его внутренний ад всегда был с ним. Каждую секунду. Мне стало страшно, что так можно любить. А он продолжал свою пьяную исповедь. Тогда, в Хогвартс-экспрессе, когда я случайно застал Драко на задней площадке поезда, он хотел мне признаться. Но не решался, понимая, что может быть отвергнут со своими чувствами. А я подумал, что именно тогда с моей стороны протянулась к нему незримая нить. Которая стала проводником для чувств. Когда Люциус понял, что Волдеморт не вернётся, а фанатиков не осталось, он снял запрет. И Драко, воодушевлённый и счастливый, рванул на вокзал. А я … ну что я, наговорил ему всего и заперся с близнецами в купе (на этом месте я покраснел, благо мой дракон этого не заметил в сгустившихся сумерках). Для гордого Малфоя все признания давались с трудом, но он не терял надежды. И умирал от ревности. Он опустился даже до ревности к своему крёстному и поднял на него руку. – Я умру без тебя, Джей. Ты – это навсегда! Понимаешь? – Драко, лежавший на ковре на полу перед камином, головой на моих коленях, подорвался и повернулся ко мне лицом. Вглядываясь пристально в каждую чёрточку, в каждое мимическое движение. – Понимаю. И ты тоже навсегда, Дрей. – Я не врал ни ему, ни себе. Я жил с пятого июня, когда Драко позвал меня к себе, с широко закрытыми глазами. И все мои телодвижения были направлены лишь на одно. Отвлечься, забыть, не думать. Не думать о запахе талой воды, розовых губах, теле, которое так правильно ложилось в руки и так правильно подходило именно мне, о мятежном духе его обладателя, о серебристых глазах, которые смотрят на тебя, как на божество. Не думать, не видеть, не ощущать. А ночь 31 июля просто расставила все точки над i. Я влип. Мы разговаривали до утра. Пили. Занимались любовью. Засыпали. Просыпались и снова занимались любовью. Как путник, пришедший из пустыни в оазис всё прикладывается и прикладывается к источнику, не чувствуя насыщения, мучимый фантомной жаждой. Появились мы лишь вечером следующего дня в Большом зале к началу ужина. Держась за руки. И совершенно неожиданно раздались редкие хлопки, а потом и весь Большой зал зааплодировал нам. Я видел светящееся лицо Гермионы, задумчиво-мечтательное Луны, немного смущённое Невилла, преданное Монтегю. Отец хлопнул Ремуса по плечу, хитро сверкал очками Дамблдор и даже у Снейпа на лице зародилась тень улыбки. Думаю он будет счастлив, что мы наконец оставим его в покое. Члены УР, мой фан-клуб, Гойл, Забини, Паркинсон, Кребб и просто малознакомые люди, имён которых я не помнил или не знал, поддержали нас. Мы с Драко даже растерялись немного. Он судорожно сжал мою ладонь. И вдруг члены моего кружка начали скандировать: поцелуй, поцелуй, поцелуй. Я посмотрел на Дрея, в его сияющие глаза цвета грозового неба и мы потянулись друг к другу одновременно. Когда наши губы соединились, зал взорвался.