Мой милый Волк

      Окровавленный топор торчит из отрубленной головы рядом с телом одного из трех конунгов, а Волк устремляет свой взор на пасмурное утреннее небо, возводя немые молитвы Ему, и принося во имя Его всех убитых им, Белым Волком, на этом поле.       — Мeine Axt¹, — Волк резко опускает голову, встречаясь с насмешливым взглядом существа – но право, выглядящим как настоящий человек – напротив и сердце заходится в глухой барабанной пляске. — Ты весь в крови. — Волк проводит языком по засохшей на губах крови, переводит взгляд на свои руки и понимает наконец, отчего так тяжело моргать.       Волк наблюдает за своим Богом, как тот оглядывается на пышущую кровью землю, он зеркалит движение. Волку кажется, что он видит, как от соприкосновения раскалённой крови с холодною землею исходит пар, как черная почва жадно впитывает разлившееся здесь, в предрассветных сумерках, алое море. Но это всего лишь туман.       — Прошу прощения, mein Schutzpatron². — голос у Волка хрипит, требует воды, но выглядит он довольным.       — Мы слишком долго знакомы с глазу на глаз, mein süßer Wolf³, оставь это. Мое новое имя Гельмут Земо, — Волк хмурится, не понимает зачем, — Сам придумал, — Земо тихо смеется, щуря глаза. От этого звука от загривка расходится по всему телу ворох мурашек. Волк втягивает в легкие воздух, ловит каждый миг этого короткого момента, заставляя чувство трепета и тихого восторга в животе закрутится в узел и разлиться по венам.       Пробившиеся из-под серых туч солнечные лучи расползаются по силуэту Земо, образуя свечение и тот делает шаг. Волк дергается, снова хмурится, но остается стоять на месте.       — Мне не нравится, — Волк не уточняет что именно: имя или поползновения в его сторону; Земо решает, что первое, а улыбка все не сходит с его лица.       — Ты прав, мне стоило посоветоваться с тобой, mein Wolf⁴. Ведь ты последний кто помнит обо мне, — с каждым Его шагом, голос становится все тише, пока вовсе не переходит в шепот, заставляя Волка сделать шаг навстречу: он не упустит ни единого слова.       Земо останавливается на расстояние вытянутой руки и тянет эту самую руку к лицу, залитому кровью принесённых в жертву людей, чьи мертвые глаза смотрят на Бога и его Волка в лучах утреннего солнца.       Теплая ладонь скользит по щеке, к ней хочется льнуть, вдыхать ее запах, и Волк почти поддается этому порыву, который нарастал с самого Его появления на поле мертвецов. Голубые волчьи глаза горят в тени Бога ярче самого чистого неба.       — Я ценю твою преданность, мой друг, она дороже всего мира.       Полностью вышедшее утреннее Солнце ударяет по волчьим глазам и тот на мгновение их зажмуривает, а открыв, не обнаруживает Гельмута – непривычно – и близко, но на душе становится легче, а засохшая кровь больше не мешает моргать, да и жажда прекратила свои пытки.       Белый Волк вытаскивает топор.