Привычка

Не терять равновесие. Мне сложно, мне больно, мне страшно, мне весело. Pyrokinesis — Зависимость

Серёжа привык, что их всегда двое. Они всегда вместе. Всегда Серый и Волче, и мир схлопнется, если когда-нибудь будет по-другому. Привык, что всё, что у него есть — пополам. Как раньше, когда всё имущество маленького мальчика вмещалось в разорванный рюкзачок, так и сейчас, будучи одним из самых богатых людей России, Разумовский, не задумываясь, отдал бы другу последнее. В детском доме делиться особо нечем. Разве что старым, протёртым до дыр тёплым свитером. В него Серёжа укутывал Олега каждый раз, когда тот начинал бешено кашлять, упорно отнекиваясь и хрипя, что всё хорошо. Из них двоих болел обычно Серый. Тот вообще всегда выглядел слишком бледным, слишком худым, слишком болезненным. Волков завёл привычку каждый вечер проверять у него температуру, ласково дотрагиваясь до лба сухими губами. В памяти засело, как они вместе ели пломбир жарким летом. Самая ценная детская радость, а всë равно на двоих. Привычка. Шарились по всему Питеру, высматривая сияющие копеечки на горячем асфальте, и насобирав на одно-единственное мороженое, быстро съедали его в тени ближайшего здания. Волков всегда оставлял Серёже немножечко больше, а тот каждый раз клялся, что обязательно станет миллионером и купит Олеже целую пломбирную фабрику. С первой же стипендии Разумовский припёр в их общую общажную комнату ящик мороженого в вафельных стаканчиках. Он тогда пыхтел и обиженно дулся, а Волков заливался истерическим хохотом, напоминая Серёженьке об отсутствии у них морозильной камеры. Они оба тогда объелись холодной сладостью на всю оставшуюся жизнь. Привыкли делиться самым важным — поддержкой и вниманием. Оставляли дурацкие записочки в тетрадях, карманах и под подушкой. Улыбались молча, когда это было необходимо и обнимались крепко-крепко, когда казалось, что весь мир рушится. Когда у Серёжи дела с социальной сетью пошли в гору, Олег пообещал стать его телохранителем. Сказал, что для этого ему нужно уехать, но он обязательно вернется. Уехал. А вернувшись узнал, что Серёженька его теперь — молодой миллиардер Сергей Разумовский и имя его на слуху у каждой собаки Питера. Поднимаясь в стеклянном лифте, Волков, откровенно говоря, боялся. Боялся так, как никогда ещё прежде, даже в горячих точках. Глупый, думал Серёжа его забыл. Думал, что ему он больше не нужен. Вместе с родным, тёплым Серёженькой его ждал новый дом в сияющем небоскрёбе и стопка аккуратных записок под огромной подушкой в шелковой наволочке. Ровно 712 штук. По одной на каждый день с момента, как Волков бросил своего социофобного мальчика наедине с целым миром. Когда Волков уехал в первый раз, Серёжа думал, что сойдет с ума. В первую ночь он прокусил губу, пытаясь сдержать громкие всхлипы. Спустя неделю обрезал в истерике длинные волосы. Во второй раз Серёжа не думал — знал, что больше не сможет. Плюнул на всё: на гордость, которую никогда не имел, и просто уткнулся носом Олегу в коленки и протяжно завыл. Умолял остаться, никуда не уезжать, не бросать его, чёрт возьми! Знал, что у Волкова выбора нет, но всё равно не мог его отпустить. Следующие полгода для него прошли как в тумане. Настолько мутно, что он даже не помнил точно, когда же Олег вернулся. Просто осознал однажды, что тот снова ходит за ним по пятам, следит за его безопасностью и спит с ним в одной кровати. Серёжа завёл привычку варить крепкий кофе по утрам. Свежий, и обязательно на двоих. Привык, что всё, что у него есть — пополам. Со звонким: «Доброе утро, Олежа!», ставит фарфоровую чашечку на стеклянный стол и будто бы действительно не замечает десяток таких же наполненных кружек рядом. Садится за ноутбук и, буквально, отключается на весь день. А когда выныривает из работы — обиженно пялится на Волкова, который просидел больше двенадцати часов неподвижно на их общем диване. — Мог бы сразу сказать, что не хочешь кофе. Олег в ответ лишь закатывает глаза и молча исчезает. Рассеивается серым дымом и горьким пеплом. В комнате — тишина. Под пальцами — холодный металл армейского жетона. На столе документ с яркой, красной печатью — погиб. Фарфоровые чашечки летят в стену одна за одной, потому что они больше не вместе. Потому что мир для Разумовского схлопнулся.