Правильно

— Perfect — Ed Sheeran —

      Огромное помещение, которое не то офис «Вместе», не то жилая квартира, не то всё сразу, как шампунь два-в-одном, на первый взгляд кажется Игорю «слишком». Слишком громадным, слишком помпезным. Слишком похожим на кадр из фантастического кино. Футуристический интерьер и высокое искусство, чистота на грани стерильной, автоматы со снеками, невольно закрадывается вопрос — здесь правда живут, или всё это уловка для надоедливых журналистов, а где-нибудь на Петроградке прячется их настоящее жильё, чуть менее похожее на вырезку из глянцевого журнала?       Игорю самую малость неудобно сидеть за столом и смотреть на Петербург, распластавшийся под окном во всю огромную стену. Ещё более неудобно, когда Олег аккуратно подаёт ему в руки фарфоровую чашку, от которой исходит головокружительный аромат свежезаваренного чая с какой-то специфической добавкой. Мажоры. Гром чувствует себя как на приёме у английской королевы, где всё должно быть чинно, благородно, где должен быть выглаженный костюм, бабочка, а у него поношенная футболка и чёрные носки, сквозь дырку в одном из которых отчётливо видно большой палец. Олег, накрывающий на стол, внимания на этом не заостряет, но в горле почему-то всё равно встает тугой ком. Хочется оттянуть воротник футболки из-за образовавшейся внезапно духоты, только вот слышно отчётливо гудение кондиционера в соседней комнате, да и прохладный ветер ощутимо гуляет по полу. Олег ворчит на Сергея, потому что последний по тому же холодному полу без носков, без тапок, да ещё и с планшетом в руках подходит к обеденному столу, и смех невыносимо щекочет полицейскому горло. Разумовский с видом кота из Шрека говорит что-то об окончании загрузки, трудоголик, но под тяжёлым взглядом льдисто-серых глаз послушно убирает девайс в сторону экраном вниз и садится на стул. Перед ним тоже чашка с чаем и тарелка с пирожным, украшенным ягодами. Игорь на секунду всего отрывает взгляд и видит перед собой такое же. — Угощайся, — негромко и ровно бросает Волков, усаживаясь по другую сторону стола. И когда успел только? Серёжа с довольным видом уплетает свой десерт, пачкая губы взбитыми сливками, и одновременно рассказывает что-то о новой статистике «Вместе», об очередном обновлении, о появляющемся контенте, но не очень понятно, делится он своими мыслями с собеседниками или просто проговаривает всё вслух как некую репетицию перед очередной презентацией. Он часто смотрит куда-то в сторону, задерживает взгляд на чём-то невидимом в пространстве, обрывается на полуслове и возвращается к десерту, словно забыв, о чём говорил до этого. Олег отвечает на редкие вопросы коротко, совершенно спокойно, и губы его растянуты совсем лёгкой тенью улыбки. Сложно сказать, так ли ему это интересно в самом деле, но Игорю отчего-то кажется, что эти двое переговариваются бросаемыми друг на друга взглядами намного больше, нежели словами через рот, и возникает стойкое ощущение… Нет, не собственного неуместного присутствия, не смущения, а скорее, удивления от вполне осознанного чужого разрешения на прикосновение к чему-то совершенно интимному, чему-то большему, чем дружба, товарищество, чем даже любовь, о которой пишут в книгах. Игорь не лезет в разговор, протекающий в основном монологом со стороны Разумовского, и ловит себя на мысли, что даже заглядывается на невероятно подвижную мимику, на совершенно непосредственное выражение лица, на яркие интонации. Он не лезет в разговор, слушает только, и в груди у него творится что-то непонятное. Что-то тёплое и мурчащее сворачивается под рёбрами. Словно котёнок. Лисёнок. Прямо как тот, что сидит перед ним и смотрит огромными голубыми глазами, воодушевлённо рассказывая о своих программах.       Игорю требуется ещё несколько встреч, прежде чем он соглашается остаться на ночь. Встреч, которые сложно назвать неформальными и домашними для установления каких-либо доверительных отношений, но которые оставляют в его душе неизгладимый след чего-то совершенно нового, для осознания того магнетизма, которые эти двое успели в нём зародить за короткий промежуток времени. И стоило сразу подумать, что это почти признание собственной капитуляции, да только гений Игоря вот уже почти на протяжении месяца стабильно остаётся в полицейском участке, а в квартире-офисе на последнем этаже стеклянной высотки у него абсолютно неуместные встречи с людьми, так отличающимися ото всех, кого Гром встречал прежде, людьми, которые сделали его частью своего плана без суда и согласия, и методично затягивают в свои сети без единого шанса вырваться. Полиамория, кажется, их ни в коем образе не смущает.       Гром привыкает сидеть на просторной кухне, пить эрл-грей и время от времени присоединяться к беседе, которая то изысканно-светская — про картины Боттичелли и симфонии Моцарта, то почти научпоп с очередными обновлениями и программами, а иногда — когда слово берёт Волков — почти как со старыми друзьями — армейские байки, советские фильмы, и в такие моменты Игорь совершенно забывает где находится и с кем говорит. Всё как-то… душевно. Он постепенно привыкает бродить по просторному помещению, всё ещё напоминающему ему страницу журнала, но теперь из каждого угла сквозит не холодное безразличие, а Серёжа с Олегом, которые в это место вложили свои непохожие на других души.       Лишь одна дверь огромного офиса-квартиры остаётся для Игоря закрытой, вернее — прикрытой, потому что от него не отгораживаются, не устанавливают каких-либо границ, ему просто открывают всё постепенно, и в этом плане нельзя не признать какого-то своего коварства. Потому что Гром во всё это больше и больше влипает, втягивается сильнее, наблюдая и вспоминая потом почти каждый день, как широкие ладони опускаются на хрупкие тонкие плечи, как ласково ерошат рыжие волосы, как обнимают бережно, нежно и осторожно. Игорю уже тридцать, но он никогда прежде не видел, чтобы люди целовались так чувственно, что дыхание спирает уже только смотреть на них.       Приоткрытая дверь в спальню — новая степень доверия между всеми тремя.       Первое, что бросается в глаза — кровать — непомерно большая, застеленная серым шёлком-ну-ещё-бы-блядь! и наверное, это можно было себе представить ещё в тот самый момент, когда чашка с эрл-греем впервые согревала ладони. Ткань, наверняка, снова безумно дорогая — скользкая, нежная, приятно холодит ладони, и Игорь проверяет пальцами, не поставил ли затяжек, когда садился на край кровати в потрёпанных джинсах. Он чувствует себя всё ещё капельку неуютно, оглядывается, рассматривает интерьер, не особо отличающийся от всего остального офиса-квартиры. У него совсем немного времени на себя и свои мысли, пока Олег в душе, а Сергей стучит пальцами по клавиатуре ноутбука, расположившись прямо на постели в какой-то до смешного огромной пижаме — рубашка постоянно скатывается с плеча, обнажая острые ключицы, и сам он то и дело трёт глаза и широко зевает. Игорю отчего-то хочется сказать, что он с двенадцати не особо изменился, хотя по паспорту скоро бы уже должен стукнуть тридцатник, только ему ли об этом говорить, не видевшему в глаза маленького Разумовского? — Я тебе сказал, чтобы он технику в постель не тащил, — Волков вырастает словно из-под земли, слегка влажный после душа, с недовольно изломанными бровями и укором во взгляде. — Надо закончить, тут отчёт инве... Сергей подаёт голос, а Игорь снова остаётся не у дел, потому что Олег в долю секунды оказывается рядом, сам захлопывает ноутбук, убирая на стол в другом конце комнаты, и приносит стакан воды вместе с горстью разноцветных таблеток. — Ты не собираешься ложиться? — Сергей вопросительно вскидывает бровь, смотря поверх кромки бокала, и полицейский перед ним натурально теряется. Потому что всё это до сих пор странно до одури, дико, но вместе с тем как-то… Да к чёрту! Он раздевается, скидывая всю одежду на стоящий рядом стул и игнорируя недовольный взгляд Олега, перемещающийся то к его голому животу, то к груде небрежно сброшенного тряпья. Он укладывается с правой стороны от Разумовского, уже вытянувшегося под тонким одеялом, и тот тут же прижимается к нему спиной, беря его руку в свою и укладывая к себе на пояс. Сергей с первой их «неформальной» встречи не скрывал, что хочет Грома третьим углом их прекрасной полиаморной лав-стори. Разумовский щуплый, даже через ткань пижамы чувствуются все рёбра и острые кости таза, которых то и дело касаются широкие ладони, поглаживающие медленно и уверенно. Волков выключает свет и подкатывается к ним вплотную, настолько близко, что рыжеволосого буквально зажимает между двух горячих тел, но тот лишь вминается в обоих одновременно и глухо стонет в подушку от удовольствия. Ему тепло, комфортно, уютно, совершенно безопасно. Он с удовольствием укладывается в объятиях сразу двух пар рук, хотя спать не сказать, что хочется — он не особо-то жаворонок, но когда с ним в постели сразу двое любимых мужчин… Разумовский ластится то к одному, то к другому, тянется всеми конечностями, и его подпирают так, что дышать в какой-то момент становится тяжело, лёгкие до отказа забивает аромат двух парфюмов вместе с запахом соли двух человеческих тел. Игорь наблюдает то за Сергеем, то за Волковым, и всё равно до глубокой ночи не может сомкнуть глаз. Он рассматривает медные волосы, растрепавшиеся по подушке и его груди, слышит уверенное спокойное сердцебиение, чувствует, как холодные пальцы то и дело касаются его лодыжек. — Поэтому ему нужно постоянно напоминать про носки. И витамины, — едва слышно раздаётся в тишине комнаты, и взгляд Олега глаза-в-глаза, без тени сонливости. Игорю требуется пара коротких секунд, чтобы переварить услышанное, а потом осознание происходящего обрушивается на него словно снежная лавина. Остро хочется засмеяться, и всё напряжение разом испаряется. Становится как-то легко-легко. Потому что всё вдруг встаёт на свои места. Оказывается, его не просто хотели втянуть — ему позволили самому втянуться в эти странные отношения, которые-не-дружба-не-любовь-и-не-товарищество. Он смеётся беззвучно, пододвигается ближе, крепче прижимает к себе Сергея, тихо сопящего прямо у его груди, чувствует руку Волкова поверх своей, и тепло обоих действует на него словно снотворное.       Спать в огромной кровати, начинать разбираться в искусстве, брать на работу домашний обед в прозрачном контейнере и следить, чтобы Разумовский хоть иногда выходил на улицу быстро входит в привычку. Так быстро, что понять сложно, потому что вчера он ходил с осторожностью по огромной квартире-офису, а сегодня у него в этой самой квартире своя кружка, зубная щётка, своё место в кровати, и с его стороны, оказывается, намного удобнее подкармливать Серёжу салатом. У него в жизни теперь кроме погонь и участка есть презентации, есть вечера, когда надо быть в дорогом костюме, а есть тихие и спокойные — перед телевизором, с головой Разумовского на коленях и нескончаемым хрустом поп-корна-Гештальт-он-блядь-закрывает!       И всё это до сих пор кажется странным, диким даже. Вот только, чувствуя по ночам сразу две руки, сжимающих его собственную крепко-крепко, Игорь уверен, что это наконец-то правильно.