Монолог

Оливер смотрел на сидящего напротив Рихарда. Ничего не изменилось — он был морально убит. Они не виделись чуть больше двух недель, а психическое состояние Круспе оставляло желать лучшего. На него нельзя было смотреть без боли: с кругами под глазами, исхудавший, заросший щетиной и уставшим, тоскующим взглядом, направленным в пустоту. Рихард казался лишь тенью самого себя. Ларса передернуло. Уезжая, он взял с друга слово, что он перестанет медленно себя убивать, возьмет себя в руки… Не смог. Не сдержался. Нарушил слово. Олли догадывался и понимал, почему все это происходит с бывшим гитаристом их группы, и не мог его винить. На его месте, Ридель вел себя точно так же. Рихард достал сигарету и закурил. Сделал одну затяжку, вторую, третью. От душевной боли, терзающей его, они не помогали. Впрочем, как и в прошлый раз. — Прости, я сорвался, — тихо, с виной в голосе заговорил он. — Прости меня, Олли. Я не знаю, что на меня нашло. Первые дни сидел, спокойно наигрывал что-то для Emigrate, думал, хоть какие-то наработки сделаю… А потом как накрыло, словно очутился в тумане. Практически ничего не понимал, думал, все, кранты. Оливер слушал его внимательно, но душу басиста закрадывались нехорошие подозрения. Один раз Ларс уже вытаскивал Круспе из алкогольного дурмана, чуть меньше года назад. Тогда с ним был еще и Линдеманн, и они вдвоем смогли помочь другу. Но сейчас он один. — Наркотики я не принимал, если что, — Ридель чуть расслабился, — Я знаю, какая сегодня дата. Дай полчаса, я буду готов. Через полчаса, как и сказал Рихард, он был готов. Он все еще плохо выглядел, но был чуть по свежее: домашняя, засаленная майка сменилась чистой футболкой и джинсами. Они сели в машину Ларса, и все время их поездки, он мельком бросал взгляды на недвижимого Круспе и размышлял. Смерть друга, считай, брата, члена их музыкальной семьи, сильно ударила по ним. Но все же Рихард убивался сильнее всех. Еще когда Пауль был жив, он замечал между этими двумя недвусмысленные взгляды и какие-то намеки. Он догадывался, что между этими двумя что-то есть, но все же молчал. И теперь поведение Круспе за последний год только подтверждало эти подозрения По дороге, они заехали в какой-то цветочный, где Рихард купил три красные розы. Уже стоя у входа на кладбище, вместе с Ларсом, Круспе дрожащим голосом произнес: — Я не могу, Олли. Я… я просто не могу, — он не выдержал, и уткнулся в плечо басиста. Ларс приобнял его одной рукой. — Я не верю в это, это сон… Это все чертов сон. Я наверняка просто напился, и сейчас сплю у себя в квартире. — Это не сон, Рих. — Я не верю. Если я увижу могилу снова… Я хочу верить, что он жив, что Пауль живет где-то там, за границей, и у него все хорошо. — Пойми пожалуйста, — басист взял друга за плечи и посмотрел ему в глаза, — Чем раньше ты примешь это, и научишься с этим жить, тем легче тебе будет. Ему уже все равно, он мертв. Да, вас связывало нечто большее чем дружба, но ты жив, а он нет. Ты должен жить, Рихард, как минимум потому, что Пауль не хотел бы видеть тебя в таком состоянии. Рихард стоял какое-то время, полностью ошеломленный этими словами. Риделю даже показалось, что он немного переборщил с откровениями. Однако Круспе воспринял все услышанное нормально, коротко кивнул и первым пошел к могилам. Две минуты дороги до нужного надгробия показались вечностью. Оливер решил остаться позади, давая Рихарду возможность посетить могилу одному. Утром он уже был здесь, с Тиллем, Флаке и Шнаем. Рихарда они тоже хотели позвать, но помня то, что случилось с ним на похоронах, отказались от этого. Олли решил позже, днем, привезти Круспе на кладбище, если он, конечно, согласится. Да, не красиво получилось. Но они просто не решились на это. Не хотели увидеть того, кого знали самым эгоистичным и конфликтным, полностью разбитым. И Ларс их прекрасно понимал. Кладбищенская тишина успокаивала. Рихард стоял у надгробия, собираясь с мыслями, ощущая на свой спине взгляд Оливера. — В голове так много мыслей, а я даже не знаю с чего начать, — Круспе горького усмехнулся. — Ты всегда был прямолинейным, говорил то, что думаешь. Наверно это мне в тебе и нравилось. Да чего врать, мне все в тебе нравилось: твой смех, улыбка, нескончаемый позитив, вечные споры с тобой из-за ерунды… Мне этого не хватает. Рихард замолчал, собираясь с мыслями. Стерев сбежавшую по щеке слезу, он продолжил: — Узнав, что тебя больше нет, я начал пить. Наверное, единственный раз, когда я был трезвый, это был день твоих похорон. Ты был так красив, безмятежен, и вроде даже слегка улыбался. Когда ты лежал в том гробу, мне казалось, что ты просто спишь, и вот-вот проснешься, скажешь, что это розыгрыш. Я тогда едва сдержался — хотелось броситься к тебе, остаться в этой чертовой яме с тобой. Под конец, все же не выдержал. Не помню, что точно делал, но судя по тому, что мои руки были в грязи, я пытался тебя откопать. А на следующий день я ушел в запой. Я пил много, днями напролет рассматривал наши совместные фото и плакал, не веря в твою смерть. Меня пытались вытащить из него и ребята, и дочери, но было бестолку. Ты бы сказал сейчас что я дурак, что гробить свое здоровье — хреновое решение. Я знаю. Но тогда мне это казалось единственным способом заглушить всю эту душевную боль. От наркотиков я все же удержался — я помню и держу данное тебе обещание, — Рихард развернулся и бросил взгляд в сторону Оливера, ожидающего его неподалеку. — Знаешь, Олли сделал для меня многое, после твоей смерти. Фактически, я здесь только благодаря ему. Теперь я понимаю, почему вы с ним были близкими друзьями: он может поддержать даже просто своим присутствием, без слов. Не буду отрицать — он хорошо вправил мне мозги простыми словами. Рихард замолчал, слушая тишину. — Тебя уже год как не стало, вроде так много времени прошло, а я никак не могу тебя отпустить… Группы нет, парни смирились с твоей смертью, каждый нашел себе новое увлечение, новое дело. Мне тоже надо отпустить тебя, смириться с твоим уходом. Я просто хочу, чтобы ты знал — я любил и люблю тебя. С первого дня нашего знакомства, когда я влюбился, прям как юнец. Жаль, я не сказал тебе этого раньше, — по щекам нескончаемым потоком текли слезы, — Прости меня за все. Рихард положил цветы на могилу, прислонился лбом к мраморному надгробию и какое-то время сидел, не двигаясь. Олли даже забеспокоился, но как только Круспе встал, подошел к басисту и бросил «Я буду у машины», беспокойство отступило. Глаза Рихарда, пусть и были красными, но прояснились. В них не было той глубокой печали и беспомощности, что присутствовали еще утром. В них было смирение. Оливер подошел к могиле ближе, и постоял какое-то время просто смотря на надпись. Он развернулся, и так же направился к выходу с кладбища.