Стерпится-слюбится

Холодный нудный дождь барабанил по стеклу, шумел за окном. Крупные капли прибивали траву к земле, а в ложбинках между плитками тротуара уже струились быстрые ручейки. Вода грохотала по жестяным подоконникам, наводя на людей странное ощущение: то ли тоску, то ли, наоборот, своеобразное спокойствие. В полутёмном помещении горело всего две лампочки: одна над старым потёртым столом, а другая — у самого выхода из зала. Припозднившиеся служители закона уже как час сидели почти в полной темноте. Благо, мыслительному процессу это маленькое недоразумение не мешало. Скорее, наоборот, скрывало от глаз людских всё ненужное. Следуя размышлениям Грома, выходило, что лишним тут было его лицо. Не то чтобы его гладко выбритый подбородок был особенно ужасным — разве что, фетишисты на бороду остались бы недовольны — но праведнику всея питерского МВД хотелось от него избавиться. От лица, конечно. Не от полицейского участка. Работу свою, отнимающую время и нервы, он, тем не менее, трепетно любил, чего нельзя было сказать о лице. Как сказала бы, давясь от смеха шавермой, Юля: «Нет более абъюзивных отношений, чем взрослый человек и работа». В этом Игорь, на удивление, был полностью с ней согласен. Истину глаголила эта весёлая, беспринципная и храбрая девушка. Разве что насчёт взрослых людей бы побеседовал чуть подробнее, чем полагалось бы. Хотя бы потому, что последнее время с этой самой взрослостью всё шло наперекосяк. Он бы даже не заметил этого, если бы не состоявшийся накануне вечером разговор. Разговор был семейный, долгий, как и лепка вкуснейших пельменей, и очень-очень странный. — Ну что, Игорёш? — поинтересовался как всегда суровый бас Прокопенко, восседавшего на противоположной стороне маленького столика. — Девушку-то себе нашёл? — Ну к чему такие вопросы? — слабо запротестовал Гром, в душе улыбаясь этому вопросу. Это стало своеобразной традицией, а в последнее время и вовсе стало принимать всё более комичный характер. Эх, хотелось бы майору выйти из-за стола, ухмыльнуться в пушистые усы — наследство, блин — и заявить: «Ну зачем же мне девушка, я вот парня одного люблю!». Но этого, разумеется, делать было нельзя. И потому приходилось, пряча улыбку, отвечать шуткой, встречным вопросом, или не отвечать вообще никак. Но сегодня глава полицейского отдела был на редкость в весёлом настроении. — Ну давай, колись, — ухмыльнулся Фёдор, хитро поглядывая на Игоря, — то-то ты всё время стал проводить с девушкой одной. Блогерша, вроде. Она мне сначала не понравилась, уж больно настырная. Но потом смотрю… — Чайку налить? — раздался из комнаты родной и тёплый голос. — Будем благодарны, — откликнулся майор и вопросительно уставился на старшего по званию. — … Потом смотрю, а она тебя ждёт после работы, не мешает, всё время вместе куда-то ходите, — продолжил он свои размышления, — и Дима с ней. Тихо тикали настенные часики, повествуя о времени, которое Игорю предстояло высидеть и, желательно, не умереть. Губы его скривились, говоря о попытке мужчины не улыбнуться. О напарнике хотелось говорить меньше всего. Дима был чем-то слишком личным, тем, что хотелось запрятать под замок и никогда не выпускать. Маленьким камнем бесконечности. Странное сравнение, но Игорю оно нравилось как ни одно другое. И обсуждать столь личную тему, как взаимоотношения с этим маленьким солнышком, ни с кем не хотелось. Тем более в контексте «Ну, Игорь, я же знаю, что вы не ладите, и мне это не нравится». Да ладили они! Прекрасно ладили! Настолько, что Дима был не прочь всучить забывчивому майору свою куртку и так отправить его домой. А Гром потом, не в силах с собой что-либо поделать, сидел ночь напролёт у окна, с воспалёнными глазами и прижимая к лицу вещицу подкладкой вверх. Настолько, что приходилось стоять под холодным душем, который он терпеть не мог, лишь бы прошло болезненное возбуждение при одной мысли об осторожных руках и весёлых глазах паренька. «Вы разные, Гром, разные. И ты не знаешь, чем обернётся эта любовь». Чем она обернётся, Игорь не знал. Но чисто инстинктивно старался избегать ситуаций, в которых приходилось оставаться с Димой наедине. Собственно, это-то и замечал начальник отдела и этому удивлялся. В целом, логику Прокопенко было отследить весьма просто: появился новенький — забавный, как лопоухий щенок, и столь же беззащитный перед нападками язвительного Грома — и сам Игорь принять его изначально не желал. А тут вдруг даже принял — или сделал вид, что принял, — но затем стал резко «морозиться». Слово-то какое молодёжное, тьху. Выходит, зря он понадеялся на лояльность и здравомыслие майора: Игорь только притворился, что принял напарника, а сам втихаря решил от него избавиться. Обидеть, подставить… Нет, на такое прямолинейный следователь не пошёл бы. Но вот заставить самому перевестись вполне мог вынудить. Логика была идеальна, если не брать во внимание одного факта: причину. А причину звали Дима, и крылась эта причина в очаровательных светлых глазах и милой улыбке последнего. То была не ненависть. Причиной стала любовь. — Дима… — протянул в неком смятении завсегдатай холодных питерских улиц и шаурмичной за углом, — а что Дима? — Это я тебя спрашиваю, — Прокопенко фыркнул, поднимая брови. «Совсем в облаках витает юнец». — Раз про девушку отвечать не хочешь, ответь про Дубина. Зачем парнишку шугаешь? — Я? — Гром аж задохнулся от удивления. Ему никогда бы не пришло в голову, что его поступки можно трактовать именно так. — А кто ж ещё, — проворчал неодобрительно подполковник, — зря ты. Мальчик он хороший. Присмотрись, авось, стерпится-слюбится. Гром задохнулся. Повисла густая, липкая тишина, как перед грозой. Игорь чувствовал, — да нет, даже знал: по скулам медленно расползаются красные пятна. Предательская краска заливает лицо, полыхает на кончике носа. Требует: «признай уже — ты просто влюблён» Но Игорь ведь не такой. Игорь — настоящая поисковая собака. Игорь гордый. И потому есть кухня, дышащий паром чайник и краснеющий, как будто ему снова 15, майор. Очень опрометчиво было со стороны полковника использовать такое выражение для обозначения дружбы между двумя мужчинами. Но время назад не отмотаешь. И потому Гром краснеет снова, когда пытается соврать, и быстро собирается домой, молясь, чтобы отрубилось электричество в старой питерской панельке, и никто не заметил его румянца и не связал с темой разговора и поспешным бегством. Может, позже ему станет стыдно за враньё, за побег от самого себя и за неумение решать проблемы, когда дело касается чувств, но не сейчас. Сейчас есть вечер воскресенья и твёрдая необходимость дожить до понедельника. … Майор со стоном поднял голову от кипы листов, в которую пялился невидящим взглядом уже минут тридцать. То был вчерашний день. Звучало пафосно, но уж точно лучше, чем «вчера было воскресенье». Вторая формулировка казалась откровенно скучной. Зато вся эта тягомотина с бумагами, днями недели и воспоминаниями позволяла немного отвлечься от такой вещи, как многострадальное лицо Игоря. А лицо было откровенно разбитым. В лепёшку, как блин. Синяк под глазом, ещё один — на скуле, разодрана в кровь губа от удара железной скобой на ботинке одного из уродов. Жалкое зрелище. Гром был откровенно измотан, но сидел, как всегда, до последнего. Он был даже рад, что Дубин не видит его в таком состоянии. Напарники, следуя громовскому плану «порознь — и проблем меньше», (своеобразная интерпретация поговорки «с глаз долой — из сердца вон») разделились при обходе участка. Майор, как истинный гроза улиц, ушёл проверять наркопритон и по пути заглянул в местный бар — опросить возможных свидетелей. Там-то его и схватили. Били сильно, метко и хлёстко. Как будто цель была у них такая: покалечить, не убивая. Дима об этом не знал. Убежал опрашивать жилые дома, требовать записи с видеокамер и помогать Игорю тем, что хотя бы не мешался. Гром берёг любимого. Как мог, в условиях суровых криминальных районов «Северной столицы». Вот и получил. Теперь, когда первые болевые ощущения поутихли, оставалась только ноющая резь под рёбрами, и неприятно саднили места ударов. Гораздо сильнее болели душа и втоптанное в землю самолюбие. Даже, наверное, хорошо, что Дима не видит его сейчас — потрёпанную бойцовскую псину. Псину жалкую и побитую. Злую. За окном опять провыл ветер, шелестя ветвями и листьями. Хлопнула входная дверь и загремели чьи-то шаги. Раздались приглушённые голоса — видимо, охранник знал позднего гостя их маленького участка. Игорь даже не успел задаться вопросом о том, кто бы это мог быть. Другая, разделяющая зал и тамбур, дверь распахнулась. С улицы повеяло сыростью и пахнуло холодным воздухом. — Гро-ом, — протянул чёрный силуэт, пока его обладатель нащупывал выключатель. Майор поджал губы и зашипел про себя. Лёгок на помине. Конечно, это мог быть только Дима. Неужели это была кара? За грубость с подозреваемыми он расплачивался нынешней неловкостью. Игорь даже удивился собственным мыслям, предательски лезущим в голову. Какая ещё карма, майор? Совсем кукушечкой — да простит его Птица — поехал? В мистику бы ещё поверил, балда. Однако такое «везение» не могло не наталкивать на подобные подозрения. В темноте что-то свалилось и от души приложилось об пол. Раздалось неловкое «я случайно!», и Дубин, видимо, пытаясь поднять упавшее нечто, сам чуть не свалился у порога. Гром не позаботился о том, чтобы включить свет заранее, а когда стемнело, включил настольную лампу и преспокойно работал себе дальше. Однако, как показала практика, это было ужасным решением. Игорь, поспешив на помощь неумелому помощнику, сам чуть не споткнулся о кипу набросанных тут и там документов. Как всегда Прокопенко велел что-то разобрать, а его любимые сослуживцы не желали утруждать себя уборкой. Не царское это дело, видите ли. До выключателя они добрались почти одновременно и чуть не столкнулись лбами, нагибаясь за упавшей с чьего-то стола авторучкой. Неудача в квадрате. — Прости, — Дима поднял руки вверх, и прядь мокрых волос на затылке блондина качнулась в такт движению головы, — я опять что-то делаю не так. — Слишком… — Гром отряхнул руки, опустив голову на грудь и силясь скрыть полученные ранения, — слишком часто извиняешься. По открытому рту Дубина ему отчётливо стало видно, что юный полицейский хотел было и тут извиниться. Но судя по тому, как к светловолосому пареньку пришло осознание, рот его закрылся, а сам он принял ещё более неловкий и смущённый вид. Хотел бы Игорь понять, что у него в голове! За это он был бы не прочь отдать душу, сердце… И даже значок впридачу. Дубин был кем-то, кто был выше его понимания. Мягким, тёплым, родным. К его рукам хотелось пригреться и замереть навечно. Игорь намного его старше. Игорь оброс твёрдой шипастой бронёй, и она всегда была с ним, как строгий ошейник на шее цепной собаки. Ему было необходимо это тепло. Грому был нужен кто-то, кто бы смог ласково погладить по загрубевшей от шрамов коже. А Диме был нужен Гром. Суровый пёс, который не подпускал к себе близко, но если дал приблизиться хоть раз, то уже был верен до конца. Дубин видел в беспринципном и порой жестоком напарнике этакий бесконечный источник энергии. Заводной, как стальная пружина, майор был для него светом в окошке. Харизма, некоторая властность и умение добиваться своей цели любыми путями — всё это не могло не притягивать. И одновременно с этим, бродя в поздние вечера по питерским улочкам, Дима не раз бросал жалостливые взгляды на уставшего, но очень упрямого Игоря. Сердце полицейского обливалось кровью при виде того, как его напарник совершенно не жалел себя, порой загоняв до выгорания. И это же чувство порождало в нём какую-то болезненную нежность к майору, желание оказаться под его крылом и согреть его одновременно. Сейчас он смотрел на Грома во все глаза, потерявшись в тёмных расширенных зрачках. Когда тот отвернулся, Дубин успел заметить на его щеках тёмно-фиолетовые пятна. Разбитую губу он не разглядел, но ощутимо напрягся. — Что-то случилось? — это было скорее утверждение, чем вопрос. — Забей, — беззлобно огрызнулся мужчина, отходя от двери и щурясь на неожиданно ярком свете. — Обработал? — светловолосый парнишка даже не знал, откуда у него взялась смелость допрашивать старшего напарника, но решил стоять до конца. Майор отрицательно покачал головой. Понурившись, как провинившийся ребёнок, прошёл обратно, до стола. Сгрёб в охапку бумаги и выдернул флешку из порта ноутбука. Машина загудела, открывая на экране цветные пятна замедленной съёмки, которые он просматривал с ближайшей камеры. — Я пробил их машину и нашёл её на записи. — А по месту жительства владельца? — Уточнил Дима, уже зная ответ на свой вопрос. — В угоне уже месяц как, — безразлично парировал майор, осторожно прикасаясь к распухшей губе. Стрельнуло болью, но она была даже приятной: то самое дурацкое чувство, когда мозг требует убедиться, что повреждённый участок кожи всё ещё болит. Этот механизм он не мог объяснить. — Я свидетелей нашёл, и тех, кто знал бывших владельцев машины. Дубин старался не смотреть на него, пряча глаза и комкая в ладонях край собственной футболки. — Это и я могу, — Игорь склонил голову на бок. Неловкая тишина, повисшая между напарниками, никак не хотела исчезать. Какая-то недосказанность витала в воздухе, мешая им начать разговор. Мужчина не хотел отталкивать друга, но и не мог ничего сказать в ответ. Дима слишком о нём заботился. Гораздо больше, чем стал бы просто друг. Это заставляло мысли путаться, а самого его мучительно краснеть невзирая на напускную суровость. — Я узнал немного больше, — Дубин вынул из-за пазухи помятый листочек с записями и осторожно положил на стол. Ткнул пальцем в неаккуратно выведенные буковки. — Тут те, кто мог быть замешан в похищении и передать машину в пользование грабителей. — … Надеюсь, ты не будешь требовать от меня полного отчёта, — юноша устало улыбнулся. Так искренне и по-домашнему, что у Грома сладко защемило сердце. — Нет, — фыркнул он, демонстрируя циферблат наручных часов, — первый час. Нас не выгнали отсюда только потому, что Прокопенко привык к моим посиделкам. Он помолчал, а потом махнул рукой: — Пошли по домам. Паренёк подскочил, чуть не свалив стул, и Грому пришлось ловить сей злополучный предмет мебели. Странная радость распирала грудь светловолосого паренька. Игорь сказал: «Пошли». Он не сказал «Я пойду». Он, фактически, позвал его с собой. Глупый, странный повод для радости, но влюблённое сердце требовало забыть обо всех формальностях. Глупость — значит, глупость. О да — Дима был влюблён. В первый раз трепетно любил кого-то, и оттого хотелось закричать на всю чёртову вселенную: «Я люблю его!». Это была та самая, наивная и чуточку эгоистичная в своих проявлениях первая любовь, от которой руки тряслись, язык заплетался, а в глубине глаз поселился тихий счастливый огонёк. Как сказала бы проницательная Пчёлкина: «Ты весь светишься изнутри». Это было правдой. Пока старший по званию неторопливо проверял, выключены ли все электроприборы, Дубин мялся около двери, не решаясь подать голос. Смотреть без жалости на тёмные пятна было невозможно. Судя по тому, как морщился порой его напарник, ссадины и синяки до сих пор причиняли ему немало мучений. — Гром? — тихий, но твёрдый голос вырвал задумавшегося майора из его мыслей. — Да. В горле пересохло. Уже второй раз за день Дима звал его не по имени, как обычно, а сугубо по-деловому, как будто хотел сказать что-то очень важное. — Эх… — паренёк сглотнул, собираясь с духом, а потом выпалил: — Идём ко мне. Обработаю тебе лицо, а то у тебя даже лёд в холодильнике вряд ли найдётся. Игорь хмыкнул, сдерживая смешок. Вот он, снова инициативный, неравнодушный к чужим проблемам Дубин. А то он уже начал волноваться — какая Птица утащила прежде не замолкавшего ни на минуту Диму. — Плохая идея, — сразу отсёк он, мысленно вздыхая, — никогда я не ночую у кого-то, не обессудь. «Я просто не усну в том месте, где всё будет пропитано его запахом». Судя по тому, как прищурился белобрысый, сдаться сегодня предстояло именно Грому. Майор смерил его быстрым взглядом, уже стоя в тамбуре и передавая ключи охраннику. Упорный. Даже немного стыдно было отказывать искренней заботе — особенно когда сердце выстукивало: «не смей». Глоток холодного ночного воздуха отрезвил, помог стряхнуть все мысли и собрать их в кучу. Полицейские зашагали по улице, блестящей каплями дождя под светом фонарей. Город дышал прохладой, горечью далёкого дымка и воспоминаниями. Вот там, далеко, за какой-то церквушкой, Дима бежал за Громом с зонтиком, уговаривая не соваться в неприятности. Тут, уже ближе, Игорь вытащил Пчёлкину из лап насильников. Друзья остановились на перекрёстке, совершенно не желая прощаться. Жадно вдыхая терпкий неповторимый запах Питера, который никогда не мог им приесться, Игорь и Дима старались не смотреть друг на друга. Зубы уже начинали выстукивать дробь, — пора было расходиться. Эта ночь оказалась на удивление холодной по сравнению с тёплыми утренними и дневными часами. — Я тебе на почту скину, что нашёл, — слова улетели в пустоту, и Гром замолчал, понурив голову. В груди что-то ныло, как будто нечто невидимое нажимало на рёбра изнутри. Что он мог ещё сказать? — … Осторожно! Громкая музыка оглушила, не дав возможности опомниться. Вылетевшая из-за поворота иномарка проскочила перекрёсток и окатила двух близко стоящих людей целой Ниагарой дождливого Питера. Дождевая вода, скопившаяся за этот вечер в луже, хлынула на напарников, мгновенно проникая до костей. Была и другая опасность: бампер машины обязательно задел бы стоящего посреди дороги Диму. Предотвратил такой исход Гром: мужчина среагировал моментально, дёрнув парнишку на себя и оттащив с проезжей части. — Вот… Урод. — Кажется, это было всё, на что Дубин сейчас был способен. Мокрый насквозь, он безуспешно стряхивал с рукавов пальто потоки дождевой воды. Майор замер, злобно зашипев что-то очень нецензурное себе под нос. Ни марки, ни номера лихача он, конечно же, не запомнил. Дай Боже, если завтра удастся по камерам найти того, кто это сделал, и номера не будут замазаны. Дьявол беспонтовый. Летать не меньше 130 километров в час в черте города! Сил его на это не было. — Тебе далеко до дома? — Игорь старался не показывать, насколько важен для него этот вопрос. — Полчаса где-то, — Дима переступал с ноги на ногу, пытаясь согреться на ветру. — Автобусом быстрее, но они уже не ходят. — Замёрзнешь, — мрачно резюмировал Гром и потянул неожиданного гостя за рукав, — Ладно уж, идём. Надеюсь, потерпишь ночку в моей скромной обители. Затаскивая остолбеневшего Дубина в подъезд, мужчина отметил лихорадочно сверкавшие глаза юноши, но списал всё на шок и ярость. Не мог же Дима радоваться тому, что всю ночь проведёт в его старой квартире…?

***

— Тут ещё более мрачно, чем когда я в первый раз к тебе пришёл. В хорошем смысле мрачно, — быстро поправился Дима и окончательно прикусил язык, опасаясь, что наговорит глупостей. Широкий коридор встречал темнотой и завалами раритетной, но очень потрёпанной мебели. Какие-то стопки книг, которые валялись по всей квартире, старый диван и даже, кажется, строительные балки в углу. В первый раз Дубину не было нужды в том, чтобы особенно досконально рассматривать окружающее пространство, но сейчас случай был иной. Ему предстояло провести тут ночь с самым горячим мужчиной из всех, кого он только знал. Это наводило лёгкий мандраж и поневоле обостряло внимательность до максимума. — Спасибо, — его сослуживец повернул ключ в замке и ловко отправил вещицу в полёт. Звякнуло тяжёлое колечко, и предмет точно приземлился на полочку, в отведённое ему место. — … Раздевайся, проходи. Я имею в виду… — Гром замолчал, сглатывая густой ком в горле от одной мысли о том, что парнишка будет раздеваться перед ним. Дима ведь даже не догадывается… — Душ направо по коридору. — Я думал, у тебя только та ванная, — улыбнулся Дубин, вешая на крючок куртку. — Это только на случай отходняка с пьянки, — прыснул Гром, немного успокаиваясь и передавая гостю полотенце. «Какой я молодец», — самодовольно промурчало эго, приласканное хорошей идеей своего владельца. Сам же человек осторожно водрузил водонепроницаемую папку с документами на какой-то выступ и только потом с облегчением прислонился к стене. С душем он хорошо придумал. Заодно не пришлось объяснять самому себе повисшее после его «раздевайся» неловкое молчание. Он хотел бы его раздеть. Сам. Стащив футболку через голову, целовать податливого мальчишку с ног до головы и следить за тем, как Дима закатывает глаза от удовольствия. Тело как будто прострелило током, а пальцы рефлекторно сжались в кулак. Майор открыл глаза. Из-за стенки доносился шум воды, а сам он сидел на полу, опираясь спиной о стенку. Его фантазия, его наваждение. Со светлыми волосами, небесно-голубыми глазами… И этот свет порождал в нём самые тёмные мысли. Скрипнула отворяемая дверь. В громовской футболке Дубин выглядел забавно и очень уютно, а по тому, как топорщились на голове мокрые чистые волосы, и вовсе напоминал подростка. — Я аккуратно вещи сложил… Гром кивнул. — Все твои вещи тоже. Гром усталым взглядом постарался дать понять, что он думает насчёт диминой манеры приводить всю его жизнь в порядок. Но не сдержался — прыснул, подходя к гостю и протискивась мимо него в душевую: — Ох уж эта твоя манера «причинить мне добро». Дубин хмыкнул, постарался по-дружески подмигнуть и исчез куда-то в комнату. Благо, на его счёт Игорь был спокоен: этот не станет тырить эскиз костюма — в крайнем случае, нарисует его сам. Так вот, с шуточками, и успокаивая самого себя, Гром переместился в кабинку и задёрнул за собой шторы. Зашипел кран, потоки горячей воды хлынули сверху, унося мужчину в иной мир. Стало жарко, по коже побежали приятные мурашки. Игорь довольно хмыкнул, сползая по стене и расслабленно вытягивая ноги. Сидеть у стенки душевой под ласковыми каплями было, наверное, лучшим чувством на свете. Тревоги уходили, глаза заволакивал блаженный туман. Жару Гром не любил, но вот понежиться под душем, горячим, как портал в ад, было истинным наслаждением. Взгляд полицейского лениво скользнул по стопке сложенного белья. По шее потекла капелька пота, смываемая струйками воды. Горячий воздух обдавал паром, мысли приятно плыли. В уголке подсознания мелькнуло опасное: «а что, если…», и Игорь, помедлив, выхватил из стопки мокрую футболку друга. «Всё равно её стирать нужно» Жалкая отмазка, оттягивающая момент признания. Ему нужен был Дима. К парнишке тянуло с невообразимой силой, а его запах стал неким наркотиком. Он, как Эдвард, с трудом себя сдерживая, прижимал к лицу футболку. Кожу покалывало желанием прикосновения. Закрыв глаза, майор вздрагивал от падения на спину особенно крупных капель и не мог избавиться от навязчивого наваждения. Воображение как назло подкидывало самые жаркие и милые образы любимого очкарика. То, как он однажды грохнулся перед ним на колени, умоляя не трогать свидетеля. Этот Димин поступок возымел тогда действие — Игорь замер, как изваяние, и медленно разжал руки на шее жертвы. Бандит сполз на пол, вдыхая долгожданного воздуха. А Дубин продолжал сидеть, поджав губы и глядя как-то по-особенному. Может, тогда-то Гром и влюбился окончательно. В серьёзный взгляд и доброе сердце, в эту его позу — он просил искренне, ничуть не умаляя собственного достоинства. Не было в этом жесте истеричности или надлома. Юноша поступал так, как считал нужным. Вообще Дима сам был таким: храбрым, сострадательным, честным с ним и с самим собой. Этому Игорь хотел бы у него научиться. Сейчас майор сидел под душем, зарывшись носом в окончательно промокшую ткань, и готов был умереть со стыда. Во рту давно пересохло, кожа горела огнём. Жаркое тянущее чувство внизу живота никуда не пропало, а только усилилось. Чёртов клочок ткани, пропитанный как будто самим присутствием Дубина, вытягивал из него все силы. Рука майора сама собой скользнула по бедру. Не смущала даже возможность быть услышанным — крышу сорвало напрочь. Кусая собственную ладонь, чтобы не издать ни звука, Игорь прикоснулся ко внутренней стороне бедра. Обхватил возбуждённый орган пальцами, провёл ладонью. Член под прикосновениями дёрнулся, воспалённый мозг обожгло острым удовольствием. Гром заскулил про себя, лаская твёрдую влажную плоть. Никогда ещё Димкины вещи не действовали на него таким образом. Даже та, другая куртка. К ней было просто приятно прижиматься лицом. Другое дело — нательная одежда. Она источала особый — его — аромат. Перед глазами поплыли диковинные круги. Член под ладонью сочился смазкой, горячая вода обостряла все ощущения, отключая мозг. Бёдра свело судорогой, и Гром глухо зарычал, оттягивая своё удовольствие. Как бы он хотел, чтобы это были руки Димы. Чтобы парнишка смущался, но всё же касался его — так ласково и трепетно, как умел только он. Поясницу прострелило острым наслаждением, и майор зашипел, не в состоянии сдерживаться. Убрал руку со рта, хрипло простонав имя напарника и кончая в водосток. Господи. Что с ним творилось? Постепенно в шуме воды проступали звуки окружающего мира. Сердце переставало стучать как бешеное, а потом глаза получилось разлепить без «вертолётов». Игорь с трудом всполз по стеночке обратно. Быстро ополоснулся и завернул кран. Больше сидеть тут не хотелось. За дверью раздались поспешные шаги. Гром напрягся, обматываясь полотенцем и завязывая его на бёдрах. Раздался нерешительный стук. — … Можно? Игорь растерянно прислонился к раковине и быстро закинул мокрую футболку Дубина в корзину. К дьяволу. — Ты уже одетый? — Юноша явно нервничал, не решаясь открыть дверь. — Почти… — майор даже улыбнулся. Видимо, в этот раз умение Димы лихо стирать чужие личные границы отступило. Прямо чудо какое-то. Видимо, и юноше было не по себе от соседства и нарастающей неловкости. — Заходи. — Собственный голос показался мужчине хриплым и каким-то неестественным. В проёме возник, как в участке, бледный и очень решительный напарник. Гром криво улыбнулся, стараясь не смотреть на тонкие ключицы в прорези футболки и аккуратные очки на носу. Он-то думал, что Дима в линзах. Дубин помахал над головой чем-то белым и ухмыльнулся: — Будем лечиться. — Надеюсь, ты не будешь так же жесток ко мне, как Чумной Доктор. Шутка разбавила густую тишину, заставила рассмеяться, вспоминая прошлое. — Не-ет, — протянул напарник, раскладывая на ободке раковины йод, найденный незнамо где, лёд и ватные диски. — Больно будет? — совершенно серьёзно поинтересовался Гром. — Может быть, — честно признался Дима, вставая на цыпочки. Рука легла на плечо майора, слегка надавливая, — Не дёргайся, пожалуйста. Сердце рухнуло вниз, куда-то в желудок, а губы задрожали. Игорь готов был проклясть самого себя. Почему одна только близость этого юноши вызывала такую дрожь во всём теле? Дима неловко прислонился, обжигая дыханием шею и промакивая ватным диском нижнюю губу напарника. Зашипела перекись, и Гром зажмурился, терпя пощипывание на открытой ранке. Дубин был предельно осторожен, но боль была ощутимой — сильно ему губу разодрали. Раздался щелчок, и в ванной запахло терпким йодом. Игорь приоткрыл один глаз, следя за тем, как друг выливал коричневую жидкость на ватку, и зажмурился обратно. Суровый майор с детства терпеть не мог обрабатывать царапины. Неожиданно тяжесть с его плеч исчезла, а на руку легла тёплая димина ладонь. Дубин обошёл напарника, становясь перед ним. Поднял руку, обрабатывая кожу, которую кольнуло от мерзкой жидкости. Игорь дышал уже через раз. Знал твёрдо: если откроет глаза, увидит перед собой сосредоточенную любимую мордашку. Но всё же открыл. Они встретились глазами. Во взгляде Дубина плескалась какая-то болезненная нежность к нему, не подходящая под описание дружбы. Вообще не подходящая. Гром будто бы окаменел, боясь шевельнуться. Зачем, зачем он так смотрит? Зачем возится с ним? Зачем… Подбородка коснулось чужое дыхание, а потом Дима что-то тихо пробормотал и поцеловал Грома. Коснулся губами уголка его губ, как будто пытаясь забрать его боль и страх. Прикрыл глаза за стёклами узких очков, обнимая мужчину за плечи. Майор хрипло выдохнул, не до конца ещё веря своему счастью. Руки, неподвластные сознанию, оказались на талии парнишки, прижимая его к Игорю. Поцелуй получился неловкий, очень смазанный и робкий — ни один из напарников не мог совладать с собой. Дубин первый разорвал поцелуй — спустя несколько секунд испуганно толкнул Грома в грудь и отступил на шаг. Заморгал, сжимаясь и пытаясь слиться с панорамой квартиры. Хотел сбежать, но не успел — Игорь схватил за руки и сжал запястья. Несильно, достаточно бережно, но крепко. Полотенце на бёдрах предательски скользило, грозясь свалиться окончательно. Чуть смазавшийся на подбородке йод создавал впечатление растительности на лице. Игорь вцепился взглядом в лицо Димы, отметил про себя коричневую йодистую сеточку на губах любимого и отстранённо подумал: «Значит, и я не лучше». Это уже не имело ни малейшего смысла. Парнишка шумно вздохнул, когда его подтащили к широкой груди майора. Руки не слушались, и, чтобы не сбросить случайно чужое полотенце, юноша пристроил их на рельефном торсе Игоря. Кожу последнего обожгло прикосновением, сладко заныли старые синяки под рёбрами. Глаза в глаза. Мужчина склонился к кусающему губы Диме, требовательно ухмыльнулся. Запустил одну руку в светлые волосы, чуть сжимая пряди у основания, а вторую оставил на запястье Дубина. Чтобы не сбежал. … Не сбежит. Никуда он уже не денется от жарких игорёшиных поцелуев, неожиданно севшего голоса, горячих рук. Время замерло, как будто неумолимый Хронос вдруг взглянул на двоих людей и махнул рукой: «будьте счастливы». И они были. Целовались исступлённо и жадно, прижимаясь друг к другу. Гром даже не следил уже за полотенцем: улетит — да и чёрт бы с ним. Покусывать нежную кожу, слушая чужое отрывистое дыхание — вот что было истинным наслаждением. Языком мужчина скользил по димкиным губам, заставляя всё активнее отвечать на ласки. Быстрые рваные укусы-поцелуи. Напористые, с долей нежности и непреодолимой страсти. Светловолосый парнишка послушно приоткрыл рот, впуская язык Грома, и удивлённо распахнул глаза. Видимо, ему ещё не доводилось ни с кем так целоваться. Игорь довольно мурлыкнул от такого осознания: его собственническая натура ликовала, пока его руки прижимали к нему «своего» человека. Дима тихо застонал в поцелуй, когда по нёбу прошёлся чужой язык. Ответил, не сопротивляясь больше и не пытаясь с позором сбежать от нового опыта. Майор оторвался от чужих губ, быстро смерил взглядом растрёпанного Дубина и хотел отстраниться, но руки напарника неожиданно сомкнулись за спиной. Взъерошенный и нетерпеливый, Дима ткнулся подбородком ему в грудь, поднимая глаза: — Игорь… Возьми меня. Пожалуйста. Затуманенный разум мужчины не смог выдать не малейшей верной ассоциации с этими словами. Сбитый с толку, Гром нервно облизнул губы: — Куда? Только по тому, как обидой сверкнули любимые голубые глаза, всё понял: — Извини. Да, я… Сейчас. Паренёк с нервной, немного испуганной улыбкой наблюдал за тем, как напарник нагло выворачивает ящик с лекарствами и достаёт что-то. Видимо, обнаружив искомое, Игорь резко развернулся, подхватил любовника под бёдра и поднял, услышав в ответ слабый писк. — Ты чего, Игорь… — Ничего, — рыкнул мужчина, утыкаясь носом в димкину шею и вынуждая откинуть голову назад, — Я не допущу, чтобы твой первый раз был в чёртовой ванной. Дубин хотел было возразить, но сказать ему ничего не дали — майор ощутимо прикусил кожу у основания шеи, призывая замолчать. Наглость, граничащая с пошлостью и оттого ещё более приятная. Приказ подчиниться. Тихий измученный ожиданием стон. Диму мягко опустили на постель, не давая опомниться. Гром навис сверху, осторожно вжимая юношу в матрас, жадно целуя и без того искусанные губы. Дубин неумело отвечал на поцелуи, видно было — стесняется парнишка. Подавался вперёд, обнимая за шею, порой чуть царапая ногтями кожу. Ему очень хотелось провести пальцами по верхней губе Игоря, зарыться носом в пряди тёмных волос. Собственное тело не слушалось, и Диму бросало то в жар, то в холод. Сердце готово было выпрыгнуть из груди. Его Гром, обычно неразговорчивый и мрачный, смотрел сейчас на него с неописуемой нежностью. Это удивляло и сладко отдавалось где-то в сердце. Как раскалённый нож по нервам. Его Гром. Его сейчас целует неприступный напарник, его обнимает и от его ответных ласк рычит. Его человек. Полотенце уже размоталось и сползло на пол. Игорь хрипло выдохнул в шею любовника, вцепился в футболку, стягивая её с Димы, обнажая худое, немного нескладное тело. Парнишка дышал часто, голубые глазки блестели азартом и желанием. Кадык его подрагивал, пальцы непроизвольно сжимались, когда он, распластавшись на постели, откинул голову назад. Игорь не преминул этим воспользоваться — поцеловал в щёку, уголок губ, под подбородком. Коснулся языком горла, сомкнул зубы на шее. Завтра Дубин будет краснеть от смущения, поднимать воротник рубашки и тихо ругать его, но это будет завтра. Сейчас он краснеет от удовольствия, неловко шарит руками по его телу, гладит пресс и пытается куда-то деть ноги. Мужчина рычит, перехватывая его колени, разводя бёдра в стороны, устраиваясь между ними. Невесомо целует ключицы и гладит пальцами по щеке. Дубину очень хочется облизать эти пальцы, и он не выдерживает — поворачивает голову, касаясь кончиков губами, облизывает, забирая в рот. Слышит удивлённый вздох и стонет от наслаждения. Гром хрипло рычит, опускается до груди и прикусывает за сосок. Влажным языком облизывает, вызывая у любовника уже не стон, а самый настоящий всхлип. Димка дрожит, ластится к руке на своих бёдрах, выпускает чужие пальцы изо рта. Игорь выводит замысловатые узоры из укусов и поцелуев на бледном животике, подхватывает чужие бёдра и стягивает с Дубина штаны. Ухмыляется, глядя на то, как юноша смущается и закрывает лицо руками. Знает твёрдо: долго эта притворная скромность не продержится. У самого Грома уже стоит колом, и он прижимается животом к постели, оставляя на простыне влажные пятна. Смазка сочится, пачкая бельё, и воздух раскаляется до предела. Дима шёпотом просит перестать, и Игорь усмехается, закидывая худые ноги себе на плечи: — «Перестать» что? — Целует внутреннюю сторону бедра. — Пожалуйста… — вместо ответа выстанывает юный любовник, когда влажную головку обжигает горячим дыханием. Жмурится, отнимает руки от лица и от преизбытка эмоций вцепляется в простынь. Комкает ткань, дрожа и чувствуя, как Игорь смыкает пальцы в кольцо, обхватывая напряжённый член. — Что «пожалуйста»? — касается губами димкиного живота, удерживает его бёдра рукой. Другой проводит вниз-вверх по возбуждённому органу любовника, кусает губы от острого желания. Нужно подождать, пока паренёк расслабится, и только потом думать о себе. — Пожалуйста, не медли… — тихие слова, сказанные с неописуемой страстью, отзываются чем-то терпким в душе Игоря. — Конечно, любовь моя, — Гром рычит, взглянув на Диму снизу вверх. Улыбается при виде раскрасневшейся мордашки и прикрытых век. Языком обводит головку, смыкает на ней губы. Любовник дёргается, выгибает шею и сладко стонет от прикосновений. В голове Дубина мельком проносится: «Ещё и своей любовью назвал… То ли издевается, то ли серьёзно…», но все мысли мгновенно сносит потоком наслаждения. Пот стекает по вискам, сердце стучит слишком часто. Майор скользит губами вдоль члена, слизывает терпкую смазку. Забирает орган в рот, отчего Дима выгибается с бесстыдным стоном, уже не пытаясь сдерживаться. Помогает себе рукой, плотно сжимая и лаская языком выступающие венки и пульсирующую головку. Заглатывает почти до основания, сдерживая кашель. Дима скулит, жмурится и пытается двигаться навстречу. Комкает влажные простыни, пока перед глазами всё плывёт от удовольствия. В животе как будто плавится лава, разом задевая все чувствительные точки. Хочется больше, смазка стекает по бёдрам. Жадные стоны и дрожь во всём теле. Кажется, что от приближающегося оргазма он просто отключится. Никогда ему ещё не было так хорошо. Игорь осторожен, его ласки уносят в неземные просторы. Он смыкает губы на члене любовника, дразнит языком головку, ускоряет темп. Дима выгибается, пытается свести ноги вместе, но Гром не позволяет. Свободной рукой царапает ягодицу, требуя подчинения. Чувствует, как напрягается поясница под его руками. Ещё несколько рваных, коротких движений головой — и паренёк прогибается в спине, выкрикивая тягучее: — И-игорь… Выплёскивает белую чуть горьковатую сперму и замирает не в силах пошевелиться. Ему хорошо. Прекрасно. Так хорошо, что плывут все очертания перед глазами. А Гром и не думает остановиться. Облизывает губы, оставляет влажный поцелуй где-то около колена и снова склоняется ниже. Заставляет напрячься и задрожать, когда неожиданно касается языком плотно сжатых мышц. Отрывается, смотрит лукаво и нежно, подхватывает за поясницу. Нагло толкает лицом в постель, подтягивая к себе Димкины бёдра. У Дубина от осознания того, что именно собирается сделать Игорь, краска заливает лицо. Парнишка шипит и смущённо утыкается в скомканную ткань, лишь бы исчезнуть, сделать вид, что он не сейчас и не здесь. Юноша ощущает поцелуи на ягодицах, по позвоночнику и вёрткий горячий язык у самого входа. То, как мужчина проникает языком внутрь, сжимает в широких ладонях бёдра. Слишком жарко, слишком много для несчастного Димы, который скоро голос сорвёт от сладких стонов и возненавидит себя окончательно за свою же пошлость. Острое возбуждение накрывает снова — его, не опомнившегося от предыдущего оргазма, буквально трясёт. Ноги дрожат, член снова встаёт, подрагивая от напряжения. Юноша скулит, прячет лицо в простынях, жалобно стонет. Пальцы, смазанные чем-то приятно липким, сменяют юркий язык. В разомлевшее тело два пальца проникают почти без труда, но Дима удивлённо охает от нового ощущения. Игорь удовлетворённо мурлычет что-то, целуя бледную кожу на пояснице. Осторожно погружает пальцы в узкое нутро, добавляя ещё смазки. Не оставляет и себя без внимания — обхватывает член у основания, мысленно выдыхает: спокойно. По правде говоря, он готов кончить уже от одного только открывающегося ему вида. Старается не думать о том, каково это — оказаться внутри парня. Сколько бы он ни читал литературы на столь щекотливую тему, а воочию представить не мог. Знал одно: ни за что и никогда не позволит себе забыть о чувствах своего мальчика и причинить ему боль. А Дима сам подаётся к нему навстречу, закусывая губу. От двух согнутых пальцев внутри становится удивительно хорошо, и он тянется за новой лаской, прося повторить это ощущение. Майор замечает такую отдачу и ухмыляется. Толкается так, как того хочет любовник, и срывает с его губ ответный жалобный всхлип. Дубину хорошо. Игорь задевает внутри какую-то точку, отчего всё тело простреливает током. Ни с чем не сравнимое острое удовольствие. Хочется больше его, хочется ощутить самого Грома внутри себя. И Игорь исполняет его желание, высказанное сквозь стоны и прокушенные губы. Подтягивает паренька к себе, заставляя смотреть в глаза. Гром ловит его жадный, почти безумный и в то же время испуганный взгляд. Притягивает к себе, целуя в висок и в подбородок, как бы успокаивая. Нависает над ним, позволяя устроиться как Диме удобнее. Тот закидывает ноги на поясницу любовника, серьёзно кивает: дескать, я готов. Получает ещё один поцелуй — в переносицу. Игорь распределяет смазку по члену, закусывает губу. Толкается внутрь — медленно и плавно. Дима скулит и откидывает голову назад, плотно сжимая губы. Большая разница — ощущать внутри себя пальцы или немаленький орган партнёра. Старается не зажиматься, но получается плохо — мышцы живота непроизвольно сокращаются при попытке мужчины начать движение. Гром замирает, в кровь кусая щёку изнутри, — жарко, узко, влажно. Это буквально сводит с ума, но майор твёрдо держит в голове: думать и о чужом удовольствии тоже, не навредить напором и желанием с ходу взять быстрый темп. Спустя несколько секунд выскальзывает из чужого тела, ловит тихий вздох и гладит любовника по животу, груди, пояснице — везде, где достаёт. Везде, где не может дотянуться поцелуем. Снова входит, чуть глубже, слышит частое Димкино дыхание и толкается в податливое тело. Первый протяжный стон. Парнишка обхватывает его за шею, неловко прижимается губами к щеке, пытается двигаться навстречу. Медленно, долго, сладко. Пока Дубин не начинает выгибаться под ним. Дискомфорт сменяется нарастающим удовольствием. Светловолосый юноша не может удержаться от хриплого вздоха. Игоря слишком много, кажется, что это ощущение распирает где-то в районе рёбер. Но с каждым новым толчком, с каждым движением внутри себя это чувство наполненности приносит всё больше наслаждения. Двигается майор резко, жадно, как будто хочет подчинить, забрать себе всего и целиком, не понимая, что Дима и так его. Полностью и бесповоротно. Паренёк подмахивает бёдрами, часто и неровно дышит. Чувствует влажные губы на своей шее и закрывает глаза. Новые, непривычные ощущения. Пошлые стоны и хлюпанье смазки. Полувздох-полурык Игоря, когда он целует и кусает шею, плечи, ключицы. Дима не остаётся в долгу — от преизбытка чувств не сдерживается: расцарапывает до красных полос плечи Грома, зарывается пальцами в тёмные волосы. Приближающийся оргазм оба чувствуют подсознательно, и жаркая дрожь только усиливает все эмоции до предела. Хотя, казалось бы, куда уж сильнее. Майор двигается размеренно и сильно, чуть сдерживая себя. Хочет, чтобы первым кончил любовник — странное у Игоря чувство собственничества, но Диме приходится лишь мириться с этим. Да и ему только лучше — выстанывает «люблю» в поцелуй, дрожит и насаживается на член Грома. Прогибается до искр перед глазами от нового оргазма, чувствуя, как сжимаются мышцы на чужом органе. Следом кончает Игорь, со стоном сжимая простынь одной рукой и димкино запястье — другой. Круги плывут перед глазами от удовольствия, пот стекает по лицу. Только тихое шипение повествует о том, что хватка у майора нехилая, и надо бы чужую руку отпустить. Мужчина бормочет что-то вроде извинения и падает на жалобно заскрипевшую кровать. Сил нет не то, что снова тащиться в душ или в ванну, а банально натянуть одеяло. Так и уснули герои-любовники: в обнимку, завернувшись в многострадальную простыню. Им было не холодно в отапливаемой квартире под боком друг у друга. Грели двух напарников простыня, жар собственных тел и любовь.

***

— Игорь… Прокопенко мрачно захлопнул очередную папку с делом и прислушался. В тихий обед вторника в офисе было на удивление спокойно и тихо. Даже подозрительно тихо. Никто не делал ставки, Игорь не бычил на всех и вся. Более того — вообще не показывался на глаза. Появился под утро в на удивление приемлемом настроении, продемонстрировал свежие пластыри на лице и куда-то исчез. И ладно бы исчез на дело, бегать по питерским улочкам. Так нет же — засел где-то в участке вместе с этим. Как его. Точно, — Фёдор Иванович хлопнул себя по лбу, — с Дубиным. Может, оно было и к лучшему: значит, внял его совету относиться к пареньку поласковее. Прокопенко отложил бумаги в сторону и крепко задумался. На Грома это вообще не было похоже. Чтобы самый упрямый и нахальный сотрудник просто взял, да и прислушался к его совету — да это прямо нонсенс какой-то. В подсобке прямо за стенкой что-то с грохотом свалилось. Отодвинув стул, начальник полиции мрачно сдвинул брови и вышел из кабинета. Пора было прекращать этот балаган, и заодно удостовериться в том, где сейчас обитает мистер «я-делаю-как-хочу-потому-что-я-могу». И только на подходе к двери крохотной комнатушки стало явно слышно, что один из голосов как раз принадлежал Игорю. Прокопенко даже поначалу решил, что у него в ушах зазвенело. Майор, который шастает по подсобкам и посмеивается — кто-нибудь слышал, как Игорь смеётся на работе? Нет? Ну вот он тоже не слышал — да ещё и с кем-то. Стук в дверь заставил любовников растерянно замолчать. Прижатый к шкафу с химикатами Дима распахнул глаза и прошипел в шею любовника, боясь повернуть голову: — Нам конец… — Может быть, — фыркнул Игорь, нервно сглотнув густую слюну, — Доигрались. К сожалению, Дубин не успел сказать, что он про всё это думает. Не успел он сказать и того, что Гром — эгоистичная свинья, и то, что он, вообще-то, предупреждал, что это плохая идея… Дверь распахнулась. — Я тут… — Прокопенко замер, бессильно переводя взгляд с Игоря на Диму и обратно. В особенности, на искусанную, всю в пятнах димкину шею под расстёгнутым воротником формы. И на Игоря, который своего ненавистного напарника за талию обнимал. И на штаны Игоря. Благо, на этом моменте Фёдору Ивановичу хватило такта прикрыть глаза рукой и пробормотать: — Всё, не смотрю. Игорь… — Мы извиняемся… — сипло пробормотал Дубин, окончательно смутившись и потеряв возможность говорить. — Игорь… — Прокопенко оставил щёлочку между пальцами и дал возможность этому подобию своего родича застегнуть штаны и оправить рубашку, — Игорь, я рад за тебя. Я рад за тебя, в любом случае… Ты мне только объясни, что происходит? — Фёдор Иванович… — Игорь. — Понимаете, — в прорезь ладони стало видно, как Гром улыбается какой-то неловкой и дурацкой улыбкой, сгребая в охапку сразу и Диму, и папку с новым делом, — Вы сами сказали, что стерпится-слюбится… Вот… Кхм… Так оно и вышло.