***
Когда-нибудь Чимин точно перестанет злиться на того, кто каждое чёртово утро оставляет на его столе отчёты, которые нужно непременно сдать в самый кротчайший срок. Как будто у него дел других нет. Ему в ближайший месяц нужно ошибку устранить, которую сначала ещё найти нужно, а тут ещё какие-то отчёты. Юнги уже три дня находится в штабе. Для него выделили отдельную комнату. Чимин каждый день приходит к нему, и они около получаса говорят о том, что только в голову взбредет, а потом профессор просто вкалывает ему препарат, заверив, что тот необходим для здоровья. Ложь, конечно же. На самом деле это просто подготовка к тому, чтобы он не сошёл с ума, когда будет вынужден терпеть адскую боль. Без этого перенести зачистку будет просто невозможно, а, как выяснилось, Юнги нужен центру. Для чего только, неизвестно. Трижды постучав, дав понять, что пришёл тот, кому он может доверять, зашёл в комнату без окон и дверей. Да, это было жестоко, но Чимина понять можно. Никто бы не согласился держать объект на всеобщем обозрении. Это бы кончилось в первую очередь плохо для самого Юнги. Его психика бы просто не выдержала постоянного допроса и изучающих взглядов, поэтому приходится держать его в этой комнате. В углу комнаты расположена узкая кровать, явно для одного человека, тумба, на которой стоять то и нечему, разве что подносу с едой, который приносят строго по расписанию, в другом углу раковина, зеркало и санузел. Скудно, но жить можно. — Добрый день, Юнги. — поздоровался Чимин, отвлекая парня от разглядывания дырок в стене, из которых явно дует, не очень теплый для поздней осени, ветер. — Прости, я задержался на пару минут. Совсем забылся и потерял счёт времени. Знаешь, эта штука такая странная, постоянно куда-то спешит. Ладно, — прокашлялся в кулак, — давай я вколю тебе лекарство. Всё как обычно, Юнги, просто сядь удобно и приспусти кофту на левом плече. В прошлый раз мы делали инъекцию на правом, и там ещё ничего не зажило. Не бойся, ты же знаешь, что я не причиню тебе боли. — пока. Чимин подошёл к кровати и опустился на неё, пододвинувшись к брюнету, что сейчас выглядел как ребёнок. Слишком наивный ребёнок. Но ведь он понимал, что без этого не обойтись, а потому терпел. Терпел, чтобы потом не страдать. Взяв шприц и вытащив колпачок, профессор повернулся к своему «пациенту» с доброй улыбкой на лице и глазками-щелочками. Перевернув шприц вертикально вверх, Чимин постучал по нему коротким ногтем, чтобы пузырьки воздуха поднялись. Свободная рука, облачённая в медицинскую перчатку, прощупала плечо, чтобы не попасть в уплотнения и узлы. Для Юнги это казалось вечностью, потому что ещё будучи человеком он не любил иглы. Просто на дух из не переносил, а теперь он обязан делать это хотя бы через день, чтобы быть подготовленным к…чему? Что вообще от него хотят эти учёные-психи. Первые двадцать дней его просто пытали. Не физически — морально. А это намного хуже, уж лучше бы конечности отрубали, но в мозг не лезли, от него итак практически ничего не осталось, лишь какие-то жалкие воспоминания, которые и улыбки на лице не позволяют появится. А её не было уже очень давно. Но стоило этому чудику в белом халате, представленным именем Пак Чимин, появиться в поле его радаров, как радость и волнение сами пришли. Они всегда твердили, что он ошибка, что она внутри него. Но сам Юнги не считал себя бракованным. Да, он немного отличается от других экспериментов, с которыми жил бок о бок, но зато, в отличии от них, он может чувствовать, может проявлять эмоции. Он может злиться, может радоваться, может огорчаться, раздражаться и, что самое главное, он знает, что такое любовь. В центре, там, где находятся ему подобные, у каждого «объекта» был номер своей ошибки, при которой, в случае её проявления, «объект» должен сам себя устранить. Но с ним такого не случилось. И именно поэтому все стали переживать, ведь он такой единственный. До этого таких промахов никто не допускал. Может это всё потому что Юнги по доброй воле согласился на весь этот бред, что сейчас творится вокруг него. Да, он собственноручно подписал себе смертный приговор. У него просто не было другого выхода. Говорят, что выход есть из любой ситуации, но вы попробуйте оказаться в шкуре человека, которому вы это говорите. Попробуйте, а потом всё же признайте, что оказались нихрена не правы. Не из всего можно отыскать правильный выход. Юнги нашёл его, но, видимо, не совсем удачный, а жалеть уже поздно. Время — штука неподвластная и назад уже не вернётся. Вот такое оно вредное. — Ты как? Не больно? — заволновался Чимин, заметив, что Юнги не двигается вовсе, а лишь тяжело дышит, свободной рукой оттягивая отросшие волосы. — Юнги, — сказал уже более строгим голосом, в котором чувствовалась сталь, — с тобой точно всё хорошо? Если тебе здесь, — обвёл рукой пространство в воздухе, — не нравится, ты только скажи мне, я обязательно что-нибудь придумаю. Я же профессор как-никак. Не стесняйся выражать свои чувства, ладно? — какого черта он творит? Ему же нельзя даже произносить эти слова рядом с Юнги, но глядя на то, как тот с каждым днем становится всё мрачнее, держа всё глубоко в себе, то становится его по-человечески жаль. — Хорошо, Чимин. Мне здесь не нравится. Тут одиноко. Мне страшно. Я боюсь одиночества, понимаешь? Я боюсь остаться совершенно один. Я боюсь себя, своих мыслей. Я боюсь их. — Кого их? — спросил Чимин, удивлённо приподнимая брови. — Кого ты боишься, Юнги? Говори прямо, потому что я не понимаю твоих недосказанностей. Юнги посмотрел на Чимина взглядом, в котором читался страх и отчуждение, будто бы тот находился не здесь. Профессор не понимал, что происходит с парнем. Сначала он кажется таким весёлым и жизнерадостным, даже пытается пошутить, что выходит у него не всегда удачно, а в другую секунду уже какой-то молчаливый и отстранённый. «Скорее всего это из-за функций и специальных программных установок, что встроены в четверть его тела.» — думал Чимин каждый раз, но то, как Мин порой смотрит на него, заставляет немного нервничать. Робот не может так смотреть на человека, и это пугает. Его предупреждали, чтобы не давал привязаться, и сам не привязывался. Свою роль он исполняет прекрасно, но вот первая, кажется, немного под сомнением. Но ведь и повода Чимин не давал: он был дружелюбен и не более. — Я сейчас похож на сумасшедшего? — повернув голову в сторону профессора, спросил Юнги с какой-то грустной улыбкой на тонких губах. — Я знаю, что ждёт меня в конце. Там, где я раньше обитал, мне много раз говорили о том, что я очень важный объект в сфере их исследований, постоянно внушали мне, что боль для таких как я — норма, а потом делали со мной то, чего не выдержит обычный человек, Чимин. — Пак дёрнулся от резкого обращения к себе. — Мне было очень больно, я ведь тогда только становился таким, — тыкнул указательным пальцем железной руки себе в грудь. — Во мне не было ничего сверхнового. Со мной обращались хуже, чем ты можешь себе представить. А теперь меня отправили сюда, потому что я испытываю то, чего не должен. Вы все наверное думаете, что я ничего не знаю, ни о чём не догадываюсь, но у меня есть глаза и уши, профессора вы мои любимые, а ещё я могу прислушиваться к себе. Вот такой вот я — бракованный. — развёл руки в стороны. Чимину нечего было сказать. Он будто бы язык проглотил. Молчал, как рыба об лёд, а в голове была просто дружина мыслей. Хотелось сказать Юнги, что тот не бракованный вовсе, а просто немного отличается от других — это его особенность, но другой частью своего мозга, той, что отвечает за сферу деятельности, в которой он работает, Чимин понимал, что тот прав. Раз такого не планировалось учёными, то это абсолютный брак. Но что-то во взгляде этого парня, что сейчас сидит сгорбившись, сжимая руки в кулаки и нервно дыша, заставило профессора поддаться вперёд и обвить руками наполовину железную шею. Юнги, видимо, не ожидал такого поворота событий, а потому вздрогнул, стоило его притянуть ближе к тёплому телу. — Не нужно так говорить. — прошептал Чимин на ухо, — Не поддавайся им. Даже если ты будешь самым неисправным экспериментом, — он не побоялся назвать его таковым, потому что знал, что тот всё прекрасно понимает. — это не значит, что ты бракованный. Просто ты немного другой. По ту сторону комнаты послышались шаги, и парням пришлось отстраниться друг от друга, хотя никто из них этого явно не хотел, но так нужно было. Проблемы бы тогда были не только у Чимина, но и у Юнги, а этого первый не хотел. Хватит, натерпелся уже. — Профессор Пак, время подошло к концу, Вам нужно в срочном порядке покинуть помещение. — басом сказал охранник. — Да, я уже иду. До свидания, Юнги. Я приду завтра. Жди меня, ладно? — получив положительный кивок головы, направился к выходу, чтобы около двери обернуться назад и получить взгляд полный доверия, преданности и привязанности. День 30.Процесс саморазрушения запущен.***
— Как обстоят дела, профессор? — раздалось на другом конце линии, явно ожидая того, что что-то пошло не так. — Всё просто прекрасно. Я колю ему препараты, что вы прислали, так что в скором времени Юнг… — прокашлялся, — объект будет готов к тому, чего вы так отчаянно желаете. — Я знала, что на вас можно положиться, Чимин. Надеюсь, вы всё ещё помните слова, которые вам передала моя ассистентка? — Не переживайте, память у меня отличная. А теперь прошу меня простить, но я вынужден прервать наш разговор. Мне нужно разобраться с бумагами. Всего доброго. Кто бы знал, как ему надоели эти бессмысленные разговоры. Каждый раз одно и тоже, будто бы у них других дел нет, Юнги ведь не один такой, скорее всего есть и другие, так почему они так сильно зациклены на нём. Скорее всего, дело в его ошибке, которую Чимин ещё не выявил, а спрашивать бесполезно, если не сказали ещё при встрече, то сейчас и подавно не скажут. Сложно всё это. Никаких бумаг у Чимина конечно же не было. Да и рабочий день уже давно подошёл в концу, но уходить отсюда не хотелось совсем. Впервые он почувствовал, что дома его никто не ждёт. А здесь, на нижнем этаже, находится тот, кто ждёт его возвращения больше всех на свете. Мысль, что появилась у Чимина в голове было немного абсурдной, безумной даже, ведь если его поймают, то проблем потом необерёшься, но с этим можно будет разобраться позже. Не сейчас, когда одна рука тянется к ручке двери, которая открывается с противным скрипом. Не сейчас, когда в нос ударяет ужасный запах сырости. Не сейчас, когда на кровати подпрыгивает парень и смотрит на него глазами преданного щеночка, прошептав такое отчаянно и тихое: «ты пришёл». Потом, не сейчас. — Прости, что так поздно, но домой мне сегодня совсем не хочется, а наверху очень скучно. Можно я посижу с тобой? Сонный Юнги выглядел очень мило. Растрепанные волосы, которые хотелось поправить, немного помятая щека, слюна, присохшая на самом краешке губ, но это всё было не очень-то и важно. Больше всего Чимина будоражил его взгляд. Почему тот смотрит на него так, будто во всей Вселенной они лишь вдвоём? Вдвоём в этой комнате, что больше напоминает палату в заброшенной больнице. Искорки в этих глазах, цвета тёмного шоколада, всё никак не дадут покоя Чимину. Он каждый раз вспоминает их. Его тянет к этому человеку. Но почему? Почему всё обернулось для них вот так? Почему Судьба не дала им возможности встретиться раньше. Задолго до того, как Юнги стал тем, кем является сейчас. Может быть, тогда бы они сейчас сидели в тёплой уютной квартире и, держа в руках тёплые кружки с какао, наслаждались друг другом, как… Как возлюбленные? Всё сложилось не самым лучшим путём, а лучшим для них является то, что они не станут проявлять никаких чувств друг к другу. Они просто профессор и его объект. Эксперимент, над которым должны ставить опыты, но почему при таких мыслях у Чимина слёзы на глаза наворачиваются и хочется защитить это беззащитное на вид создание. Хочется ударить себя по голове чем-нибудь тяжёлым, чтобы вызвать хотя бы временную амнезию и забыть его. Забыть, чтобы вспомнить тогда, когда будет совсем поздно. — Ночь сегодня беспокойная, — снимая по пути свой белый халат, садясь на кровать с помятыми ото сна простынями, сообщил Чимин, — а ты спишь, как убитый. Я даже завидую тебе. У меня вот практически никогда не выпадает шанса нормально выспаться. Мой максимум это часов пять, а в остальное время я работаю. Надоело мне всё это, если честно, но свой вид деятельности я люблю. Путаница какая-то, правда? — Я тоже сплю не всегда хорошо, но сегодня почему-то в сон весь день клонило, это из-за лекарств, что ты мне колешь? — Не знаю, Юнги. Не я их тебе прописываю, а люди, что сидят на верхушке всего этого, — покрутил в воздухе указательным пальцем. — Была бы моя воля, я бы не пичкал тебя этой дрянью, — «потому что это приведёт к ужасным последствиям» — осталось недосказанным. — А что ты там про беспокойную ночь говорил? — видя, как лицо профессора стало грустным, Юнги решил перевести тему. — Дождь сегодня. Очень сильный. В такую погоду я предпочитаю дома сидеть, а не здесь. Там я могу отдохнуть в своём любимом кресле-качалке и почитать какую-нибудь познавательную книгу или роман, не важно что. А здесь я просто сижу перед бумагами, пробирками или микроскопом. Хотя сидеть над микроскопом я люблю. Пожалуй, уберём его из списка. А тебе что нравится? — смотря прямо в шоколадные глаза, с улыбкой на лице, произнёс Чимин. — Должно же быть то, что тебе нравится. — Чувства. — коротко, но не ясно. — Чувства? — спросил Чимин, не понимая, к чему ведёт его ночной собеседник. — Чувства. — повторился Юнги. — Мне нравится испытывать их, пока есть такая возможность. Я могу чувствовать злость, радость, тоску, любопытство, удивление, раздражение, например к тому охраннику, который мне уже порядком надоел, страх из-за того, что ты больше не откроешь эту дверь и не скажешь мне своего фирменного «Здравствуй Юнги», — попробовал спародировать голос, что вышло смешно на самом деле. — обиду и даже стыд. Я чувствую всё это, но в то же время прекрасно понимаю, что совсем скоро этому всему придёт конец, а предотвратить это уже никому не по силам. Даже тебе, Чимин. В особенности тебе, — сказал чуть тише, опустив голову. Оба почувствовали, что обстановка накалилась до предела. Если бы в этой комнате была хоть одна щель, позволяющая звукам ночи пробираться сюда, то сейчас профессор и его объект слушали шум дождя. Такой сильный и громкий. Он поёт песню, смысл который понять подвластно только лишь ему. Утром взойдёт солнце, птицы начнут воспевать рассвет, про который говорят, что пережить его сложнее всего. Но сейчас, в данную минуту, мысли этих двоих заняты вовсе не этим. Каждый из них думает о своём, а именно: Юнги о Чимине, а Чимин о Юнги. Круг, выйти из которого никто не сможет, да и не хочет. Тишину, практически мёртвую, прервали шаги, что доносились с другого конца коридора. Вероятнее всего, это охранник решил сделать ночной обход, но, судя по всему, немного задержался, но работа есть работа, и выполнять её нужно, даже если с опозданием. — Чимин, — в голосе Юнги можно было уловить нотки испуга, скорее всего не за себя, а за того, кто прямо сейчас забирается под одеяло, прижимая к себе его тело, чтобы слиться с темнотой. Сердце почему-то стало биться слишком сильно. — что ты делаешь? Могут же заметить. — Тише ты! — прикрикнули на него шёпотом, а потом послышался лёгкий смешок. — Если будем вести себя тихо, то никто и не заметит. Просто ляг и притворись, что спишь. Только смотри, по-настоящему не усни, мне потом будет жутко трудно выбираться из-под такого здоровяка. Юнги еле успел лечь спиной на кровать и накрыть себя одеялом с головой, как дверь с тем же противным скрипом отворилась, и в помещение попал луч света. Охранник начал делать шаги в сторону кровати, а Юнги стал всё больше нервничать, пока Чимин прижимается к нему всем телом, пытаясь сдержать смех, зная, что если они попадутся, то плохо будет в двойном размере. Чимина скорее всего попрут с работы, а Юнги направят к более ответственному, синоним к слову неадекватному, учёному, который ни в коем разе не допустит подобного. Заметив, что здесь нет ничего странного, и что то, что лежит сейчас на кровати, спит, мужчина пошёл к выходу, определённо мечтая как можно скорее оказаться на посту, в своём удобном и мягком кресле, чтобы посмотреть телевизор и попить быстрорастворимый кофе. Замок щёлкнул. Комната вновь погрузилась во мрак. — Ты вообще понимаешь, что ты делаешь? — начал возмущаться Юнги, поднимая одеяло и чувствуя, что Чимим находится непозволительно близко. Даже в этой темноте Юнги может увидеть, как глаза его блестят, а смех наружу пробирается. — Зовёшься профессором, а ведёшь себя как ребёнок маленький. — Это же хорошо. Значит я не такой скучный, как кажусь на первый взгляд. Ладно, не буду тебя смущать. Я прям чувствую, как ты готов меня с кровати скинуть, лишь бы не находиться ко мне так близко. — Чимин начал отодвигаться от парня, но почувствовал, как его схватили за локоть, и послышалось тихое: «не уходи». Ну как он может? — Я не уйду, точнее уйду, но чуть позже, когда ты уснёшь, а сейчас я просто немного отодвинусь, чтобы тебе было больше места. Отодвинувшись, Чимин повернулся к парню, что смотрел на него взглядом, готовым на всё. Только вот профессору не нужно было это «всё», ему вообще не нужно ничего, что связано с этим парнем. Как и говорилось ранее, Чимин любит свой род деятельности, а к нему он просто испытывает жалость. Именно так он старается думать изо дня в день, когда перед глазами всплывает этот тёплый и буквально родной образ. А прошло всего ничего времени. Но обоих стоит табу. Нельзя, ничего с этим не поделать. Говорят, что правила созданы, чтобы их нарушать, но Чимин оказался слишком труслив, чтобы сотворить нечто подобное. Под этим подразумевается сблизиться с Юнги. Он бы предпочитал, чтобы они вообще относились друг к другу совершенно иначе. «Учёный — эксперимент» — вот такие у них должны быть отношения. Юнги должен его бояться, как огня, но происходит всё с точностью да наоборот. Тот тянется к нему. Не позволительно сильно тянется, и это пугает. Заметив, как глаза у Юнги закрываются, а тот, что железный, и вовсе перестал светиться и функционировать, Чимин поднялся с кровати, словив печальный взгляд, улыбнулся мягко, схватив того за лодыжки, потянул вниз. Обойдя кровать и встав сбоку, он натянул одеяло до груди. — Засыпай, я посижу здесь. — потрепав по мягким волосам, сказал Чимин. А Юнги послушался, как пёс верный своему хозяину. Когда-нибудь это плохо закончится. Когда-нибудь каждый из них будет жалеть о том, что один позволил себя чувства, а другой привязаться. День 44.Объект эмоционально не стабилен. Проявляются инстинкты самосохранения. Порой гнев затмевает его разум. День зачистки совсем скоро, осталось только подождать, но времени осталось совсем мало. Скорее всего, объект не доживёт до дня Х. Вся надежда была на профессора Пака, но тот похоже не справляется с поставленной задачей. Чимин всё чаще стал замечать, что Юнги ведёт себя слишком странно. То улыбается и смеётся, то злится непонятно почему и требует, чтобы все оставили его в покое, раскидывая вещи по комнате, в которой он до сих пор находится. Но больше всего Чимина удивило, что тот чуть не ударил его. Это случилось несколько дней назад, когда профессор снова пришёл ставить ему укол, но в этот раз почему-то попросили утроить дозу, что по сути являлось очень опасным, но спорить он не стал. Тогда Юнги откинул его руку, а шприц полетел в противоположную сторону. Увидев, какое количество ему собирался колоть Чимин, тот просто пришёл в ярость, сжав его руки до фиолетовых отметин, что до сих пор красуются на его запястьях, прошипел, глядя ему в глаза, чтобы тот убрался от туда и не смел больше приходить к нему, но в итоге, на следующий же день плакал и просил, чтобы к нему привели Чимина. С ним определённо творилось что-то странное. В лекарствах ли дело, или нет, но Чимин уверен, что тут всё не просто так. Даже если Юнги и не совсем человек, он прекрасно всё понимает, раз так отреагировал на то, что собирался сделать Пак. Ему было больно. Очень больно. Он понимал, что с ним хотят сделать и пытался предотвратить это, но тщетно. Ничего его не спасёт, и никто ему не поможет. Даже Чимин, если захочет, то не сможет. Не в его это власти. Близился момент, когда нужно было сделать зачистку. Точнее, до него оставалось восемь дней. И всё бы ничего, но этого очень сильно не хотелось. За эти три недели, что Юнги провёл в штабе, они сильно сблизились. Бывали дня, когда Чимин оставлял того у себя на ночь, но и не забывал наведываться к нему, чтобы было не так скучно. Некоторые учёные тоже стали хорошо относиться к Юнги, несмотря на то, что с самого начала вообще на него внимания не обращали, сторонились его, смотрели на него с опаской, будто бы он что-то плохое может им сделать. Да, бывает, что тот злой, и не контролирует свои приступы гнева, но он добрый и отзывчивый человек. Вот только жаль, что далеко не все это понимаю так, как Чимин. Далеко на все. С центра теперь звонят намного чаще, спрашивая, каково состояние объекта. Была бы их воля, они бы сделали эту чёртову зачистку намного раньше, но тогда бы объект просто-напросто не выдержал. Поэтому на подготовку и отводится месяц, а что с ним будет дальше, никто не знает. Скорее всего, он будет находиться в центре под наблюдением, где над ним продолжат ставить различного рода опыты. Как говорил Юнги, он давно привык к подобному, но это было ложью. Чимин его уже как самого себя знает, может быть даже лучше, и точно может сказать, что ни черта он не привык. Притворяется, пытается доказать не только окружающим, но и себе, что всё в порядке. За всё время, что они провели вместе, Чимин ни разу не спросил, почему тот согласился на такое. Что заставило его так поступить? Чимину очень хотелось узнать, но каждый раз, когда вопрос крутился на языке, становилось неловко, ведь это скорее всего очень личное. Юнги бы рассказал, если бы это не было бы его секретом. Он всё ему рассказывает, ничего не утаивает. И в этом его слабость. Очередной звонок прервал Чимина от наблюдения под микроскопом жидкого кристалла, над которым он трудился уже целую неделю. Раздраженный тем, что ему не дают уже в который раз закончить свою работу, он взял телефон в руки и посмотрел на входящий вызов. — Слушаю. — Добрый день, профессор Пак. Я звоню, чтобы сказать, что зачистку нужно провести раньше дней на пять. Думаю, что оставшегося времени вам хватит, чтобы подготовить всё к этому. — Но это же через три дня! — воскликнул Чимин. — Как я подготовлю его за три дня? Он ещё не готов! Абсолютно не готов! — он перешёл на крик. Истерика накрывает его с головой. Как они могут? Он же не выживет! Не при таких обстоятельствах. Это жестоко. Это бесчеловечно. — Профессор Пак, почему Вы кричите? Успокойтесь. Мы решили, что он нам больше не нужен. Объект неисправен, и мы вынуждены избавиться от этого мусора. Вы проведёте полную зачистку. После этого вся его система отключится и он больше не откроет глаза. Вам всё понятно? У вас есть три дня. Мы навестим Вас. Раздались тихие гудки, но казалось, что их слышно во всех частях Вселенной. Чимин замер с телефоном в руках, а на глазах наворачивались слёзы боли. Как же так? Почему он должен убивать собственными руками того, кого любит? Почему? Отбросив телефон в дальний угол комнаты, он завыл. Так протяжно, как волки воют на полную Луну. Ему стало невыносимо больно. А ещё образ Юнги перед глазами. Эти глаза, что светятся как самая яркая звезда, улыбка, что вскружить голову может за считанные секунды, смех, что полон счастья. Всё. Чимин любил Юнги всего. Даже такого неполного, неправильного. Для него Юнги самый красивый, самый правильный. И плевать ему, что одна сторона его железная, плевать ему на всё это. Три дня. У Чимина осталось три дня. Это ничтожно мало. Это слишком много. День 47.До дня Х осталось три дня. Юнги чувствовал, что с ним происходит что-то странное. Это совсем на него не похоже. Он не может быть таким агрессивным. Не может причинять людям боль, мечтая сломать их тонкую шею и услышать звук сломанных костей, который, как ему временами кажется, будет самым лучшим, даже смех Чимина затмит. Он чувствовал себя безумцем. Ему стало страшно находиться наедине с собой. Порой его охватывает такой сильный гнев, что сдерживаться просто бесполезно, и тогда он рушит всё вокруг, не подпуская к себе на близкое расстояние, чтобы ненароком никому не навредить. Не хочет он этого. Он хочет остаться человеком до конца своих дней. Жить ему осталось надолго. Юнги чувствует это. Не зря тогда Чим н собирался вколоть ему тройную дозу лекарства, что предназначалась для зачистки. Да, Юнги прекрасно осведомлён об этом. Ещё в центре он подслушал разговор двух профессоров об этом. Только вот не догадывался, что для него это предназначалось. Зачистка — это смерть. Зачистка — это его единственный выход. День 48.До дня Х два дня. — Юнги, позволь мне войти. — умоляющим голос просил Чимин. — Мне это нужно, пожалуйста, открой эту дверь. Юнги, пожалуйста… пожалуйста. Чимину нужно больше Юнги. Ему нужно говорить с ним днями и ночами. Понимает, что лучше бы им вообще не видеться, лучше бы не слышать друг друга, но не может так. Не может бросить того к кому привязался, и кого привязал. — Чимин, уйди. Ты же знаешь, что нам обоим будет больно, зачем ты делаешь ещё хуже? Пожалуйста, уйди. Оба просили. Оба умоляли. Но каждый хотел другого. Чимин не уйдёт, Юнги это знает. Юнги не пустит, Чимин это понимает. — Я хочу поговорить. Пожалуйста. В последний раз. Я хочу поговорит с тобой в последний раз. Больше я к тебе не подойду, обещаю. Ты только открой. Я хочу обнять тебя. Почувствовать твои холодные руки на своей спине. И Юнги открыл. Взял его за руку и затащил в комнату, чтобы прижаться к нему всем телом. И плакать. Громко плакать, зная, что его поймут. Чимин прижимает к себе исхудавшее тело, вдыхая запах металла, и слушает. Слушает, как тот роняет горькие слёзы, не в силах что-либо сделать. Он может только обнять, подарить ему своё тепло. Вот только не нужно оно вовсе. Но он готов и сердце своё вложить в эти руки, что стали родными. Уже вложил. Доверил самое ценное и самое хрупкое. Чимину хочется поцеловать Юнги. Поцеловать со всей любовью, на которую только способен, но понимает, что нельзя. Нельзя, иначе тот с ума сойдёт, потому что понял. Знает, какая у Юнги ошибка. Ему только остаётся взять обе руки в свои ладошки и прижаться к ним своими губами, даря любовь таким способом. Сегодня им можно побыть слабыми. Сегодня им всё можно. День 49.До дня Х остался один день. Остался один день. Один лишь чёртов день. Подготовка идёт полным ходом. Чимин как и обещал, к Юнги больше не подходит. Только лишь издалека наблюдает, пока того ведут из кабинета в кабинет, вкалывая препараты в максимально больших дозах. Юнги уже выглядит как труп, и за это хочется подорвать тут всё к чёртовой матери, чтобы камня на камне не осталось, и убежать. Убежать, держа руку Юнги в своей. День 50.День Х. Чимин в бешенстве. Его поставили наблюдающим. Ему даже не дали последней возможности побыть рядом со своим возлюбленным. Его лишили всего. Эти бессердечные скотины продумали всё до мелочей. Они знают обо всём. Знают, и лишь любуются издалека, тихо посмеиваясь над картиной, что предстаёт перед ними. Чимин стоит за стеклом. Смотрит. Смотрит на то, как к Юнги подходит девушка в белом халате, что уже глаза мозолит, и ставит последний укол. Слишком большая доза. Скорее всего Юнги отключится до того, как произойдёт самое главное. Но тот лишь сидит, привязанный проводами, что окружили его, и ничего не делает. Кажется, что даже дышит через раз. Мечтает, чтобы этот кошмар поскорее закончился. — Я ведь предупреждала Вас, профессор Пак. — сказала ему девушка в белом халате, с тугим пучком на голове. — Разве сложно было запомнить мои слова? Вот теперь и пожинайте свои же плоды. Юнги чувствует, что Чимин рядом. Протяни руку, и тот переплетёт ваши пальцы, но не делает этого. Не потому что не хочет, а потому что не может. В нем просто огромное количество разных веществ, что грузят его организм уже не первые сутки, позволяя ему кое-как держаться на этом свете. Чимин позволяет. Юнги поднял взгляд. «Не плачь.» — говорят за него глаза. — «Со мной всё хорошо» — а изо рта идёт тонкая струя крови, когда его подключают к аппаратам. Лопатки прожигает огнём. — «Ты сильный, Чимин. Не позволяй им сломать себя.» — глаза еле открытыми держит. Всё говоря ему то, что будет понятно только им двоим. Говорит и медленно умирает. «Я люблю тебя» Чимину больно, что-то внутри него треснуло, когда Юнги закрыл свои шоколадные глаза. Чимин закричал, когда тот обмяк, не в силах больше дышать. Чимин сошёл с ума, когда ему сказали, что всё закончилось. Чимин умер, когда тело волокли безвольной куклой по холодной плитке пола, как какой-то мешок с мусором. — Я люблю тебя. — тихо произнёс Чимин. — Всегда. Я всегда буду любить тебя. День 50.Сердце объекта перестало биться. Он прожил ровно пятьдесят дней, познав, что такое любовь, боль и сострадание. Он увидел это всё в глазах того, кого считал своим центром. Он закрывал свои глаза, глядя в другие, напротив, и улыбался так счастливо, будто бы он просто засыпает, а на утро они проснутся в тёплых объятиях, а всё это просто окажется плохим сном, про который они вскоре забудут. Пятьдесят дней. Это ничтожно мало. Это слишком много. Любовь это ошибка, название которой «6».