Низложение

      — Тяжёлый день? — поинтересовался дружелюбный голос, стоило ему пересечь вход в подземную лабораторию.       Головная боль не покидала его с того рокового дня, когда он потерял самого близкого ему человека. Так глупо, так ужасно, так… больно. Но теперь, благодаря продолжающемуся развитию технологий и вот уже пятьдесят лет существующим сверхспособностям, он мог навещать его хоть каждый день.       — Что-то вроде, — он чуть улыбнулся, но улыбка быстро потухла. Гараки обернулся, уловив в голосе отзвуки боли и фальши, посмотрел на своего босса и поцокал языком.       — Рана всё ещё даёт о себе знать? Нам стоит ускориться с поиском регенерации, но вы и сами понимаете…       — Такого человека может не существовать вообще. Понимаю, разумеется, — Рен отлип от стены, расслабляясь. Единственное место, где он мог позволить себе расслабиться вообще: лаборатория. Иронично, чудовищно иронично. Вскоре, и покалывания от годовалой раны прекратились.       — Мне… оставить вас наедине? — он всегда это спрашивал, педантичный человек. И всегда получал один и тот же короткий ответ.       — Да.       Лишь шаги были ответом Рену.       Он сидел в глубинах лаборатории, открыв тайное хранилище, к которому имелся доступ лишь у тех, кто обладал ДНК его семьи или семьи Доктора. Длинная горизонтальная прозрачная колба, постоянно обновляющаяся питательная жидкость. Тело, окутанное проводами и истыканное трубками, поддерживающими жизнедеятельность организма даже после смерти владельца. Рен максимально следил за состоянием колбы, проверяя по нескольку раз работу механики и программ. Проверял аварийное питание, подключил три ступени резерва, чтобы ни на секунду ни отключилось ни единой системы, ни при каких обстоятельствах. Иногда приходил ежедневно, но чаще всего — лишь раз в пару недель: его занимали наружные дела, отвлекая от того, что было по-настоящему важно.       Было.       Он прислонился лбом к стеклу там же, где и находилась голова внутри, не стесняясь садиться в дорогом костюме прямо на пол: ему плевать. Чуть подергивающиеся веки и белые густые ресницы из-за непрекращающейся мозговой активности — электроимпульсы через подкожные проводки на висках. Плавно колыхающиеся в густой жидкости белые волосы. Бледное лицо с совершенно расслабленным выражением — при жизни Рен никогда у него такого не наблюдал. Только гнев. Страх. Ужас. Пустота. Решимость. Боль.       И любовь. Правда, не к нему.       Он сжал кулаки, но буквально спустя мгновение расслабился.       Переживать нечего, всё равно тот погиб, в попытке — тщетной — разобраться с противником, пожертвовав своей жизнью. Но Шигараки признавал силу лидера Сопротивления: один из немногих, кто мог бороться с ним и представлять опасность для жизни. И рана на боку служила прямым напоминанием никогда не переоценивать свои силы. Уж лучше перестраховаться, чем потерять в одной ошибке всё.       — Здравствуй, братец, — он нежно улыбнулся, поглаживая стекло. — Я вижу, у тебя всё хорошо.       Как жаль, что этот кошмарный шрам на груди никак не убрать. Даже напичканное уже скопированными причудами оборудование не помогало. Лишь регенерация была способна убрать любое повреждение… но её ещё надо найти. И скопировать достаточное количество раз — что тоже небыстрая процедура. Доктор дневал и ночевал в лаборатории, изредка выбираясь наружу для отчётов.       Гараки гений, но он не бог и не может уж совсем откровенно невозможного. Но невозможное — понятие многозначное. Сверхспособности открыли новую веху в реальности. Пусть не освоение космоса, как надеялись ещё поколение назад, но новые возможности для людей. Трансгуманизм, сверхлюди, аугментация… Уже сейчас генетика открывала новые возможности и реалии, а там уже недалеко и до полноценных воскрешений… Чудо, и только.       — Я найду способ. Обещаю, — Рен чуть судорожно вздохнул. — Я исправлю, что сделал.       Вначале всё складывалось относительно неплохо. Хотя он, конечно, предпочёл бы, чтобы его брат стоял с ним рука об руку в новом мире, который склонится перед единым сверхчеловеком, что способен воссоздать порядок в обществе, умирающем в хаосе. Способности никогда не были причиной зла — лишь спусковым крючком, отлетевшим замком, выбитой пробкой для накопившегося ужаса, который так тщетно скрывали власти.       Они пытались поначалу запирать «одарённых» людей в больницах, убивали их, исследовали их, вскрывали и выбрасывали. Никто этого не знал, не понимал, не видел? Вздор. Глупости от глупцов, что верили в стабильность. А он не делает подобного, никогда! Только мёртвые тела, что не могут ответить и будут нужнее науке. Те, чьи жизни сгнили, но обрели новый смысл на лабораторном столе. У каждого его подчинённого есть выбор, ступенька, разделяющая жизнь на «до» и «после». Кто-то желал избавления. Кто-то желал прощения. Кто-то освобождения. Власти. Силы. Понимания. Любви.       Люди остались людьми, какие бы изменения не произошли в их облике. Все их грехи остались теми же. И им, как и всегда, нужен был сильный лидер.       Рен честно попытался сделать всё «правильно», с точки зрения общества. Хаос хаосом, но социум всё ещё функционировал. Стадо, стоило лишь показаться хищнику, сплотилось бы и выступило против него единым скопом. Значит, ему нужно было быть хитрее и прозорливее.       И всё шло просто замечательно. В его руках сконцентрировались ниточки, за которые можно было ухватить всю Японию. Пятнадцать долгих лет он активной работой налаживал дела хотя бы в одном маленьком местечке всего мира.       Но.       Люди оставались людьми. Зависть, гнев, жадность. Все грехи остались при них — и, пусть и подпольно, полунелегально — образовалась группка, что вычислила его, Рена, кампанию. Маскировка и хитрость не помогли хищнику остаться незамеченным для жертвы, что, казалось, по самые уши увязла в паутине его планов. Один на миллиард, шанс. Рен не склонен верить в высшие силы — но даже если они и есть, то спустя такое количество лет удачи… эти самые силы отвернулись от него.       Сначала разрушенные лаборатории. Затем банкротства связанных с его именем — подставным, конечно — компаний, что поставляли необходимые средства для существования. И, наконец, наглый, бескомпромиссный, кровавый — штурм его основного убежища. Откуда, разрушив здание и перебив большую часть персонала и охраны… выкрали его дорогого брата.       Они повздорили за неделю до того. И спор, начавшийся в целом как обычно, перерос в высокие тона и… Рен закрыл лицо ладонью. Он мало о чём сожалел в своей жизни, придерживаясь мнения, что сожаление — это слабость и лишь подтверждение ошибки человека. Но то, что случилось неделю назад, неожиданно вошло в категорию «вернуться в прошлое и непременно исправить». Тогда, может быть, Йоичи не был бы столь слаб, чтобы воспротивиться. Может быть, его бы не забрали буквально на руках, как видел Рен, просматривая записи с видеонаблюдения, пытаясь найти лица нападавших.       Тогда, может быть, его брат был жив.       Он причинил Йоичи боль. Как же… невовремя. Случайно, неподходяще.       Идеальный шторм. Все маленькие детали сошлись в одну огромную ошибку, за которую последовала немедленная расплата. От последствий не оправилась ни одна сторона.       Рен вышел с политической арены, ведь его связи пошатнулись: но не исчезли совсем. Сопротивление выиграло множество битв, но проиграло в войне: потеряло и лидера, и главную базу. А про тех, кто остался, лично Рен уже и не волновался — меньшинству суждено быть раздавленным его хваткой, далеко не такой слабой, как они себе навоображали.       Жаль, конечно, что он привлёк к себе внимание властей — сверхсилы это замечательно, но даже ему — не говоря уже о его окружении — не справиться с обученной армией и элитными боевиками, посланными по его душу. Пока что. Нужно стать сильнее. Быстрее. Умнее. Нарастить свои личные силы, в том числе и военные.       А сейчас — исчезнуть. Залечь на дно, скрыться, раствориться в хаосе, что так активно процветал, несмотря на его старания.       Йоичи мог бы ему помочь. У него было кое-что, чего не хватало Рену. Чего он так сильно желал, чьему присоединению он был бы так счастлив. И кто мог бы обернуть всё по-другому.       У его младшего брата было сердце. Он бы смог завоевать доверие людей одним лишь разговором, не запугивая, не устрашая, не угрожая. Такой полезный. Такой родной. Ему бы Рен доверял без исключения всё: все тайны, все дела, каждый свой ход и каждую мысль. Ему нужно было только лишь согласиться.       Но он избрал его противников… нет, не так. Его брата заставили, принудили к сотрудничеству. Особенно надавливая на так и не успевшие зажить синяки и ссадины. Характерные синяки и ссадины — Рен смутно помнил напуганное, искажённое болью и мокрое от непрекращающихся слёз лицо Йоичи, который пытался вырваться, даже несмотря на своё полуобморочное состояние от голодания.       В ушах стояли его крики, а руки помнили, как приятно было трогать нежную кожу. И как приятно было потом. Как хорошо было знать, что только он один имел право обладать родным телом: от и до, полностью, без остатка, разумом, душой и физической плотью.       Но он перестарался, причинил слишком много боли в процессе. Его занесло, а самоконтроль ушёл в небытие. Впервые за всю жизнь. Очень невовремя. С чудовищными последствиями. И вместе с эфемерной нежностью его милого брата… вокруг была алая кровь, что на удивление хорошо шла бледной коже и белым волосам.       — Хотел бы стереть этот момент из наших жизней, братец. Сделать всё по-другому. Ты бы оценил, не испугался, не отталкивал меня, — Рен вновь коснулся стекла, ужасно желая прямого контакта с Йоичи, но нельзя — разрушение герметичности колбы почти мгновенно отразилось бы на состоянии тела. Технологии всё ещё были несовершенны — но это дело времени.       Которого у них теперь в достатке.