конец.
14 мая 2021 г. в 22:32
Примечания:
зло — электрофорез.
я умерла, всем приветик.
— но что, если жажда делать зло, станет чуть сильнее?
расплывчатые формулировки опиатных красок, согревают мысли в черепной коробке.
грубые мужские фаланги, с трепетом оттягивают отросшие пряди белого золота.
пропускает шелк сквозь пальцы, сверля взглядом, затылок своего мальчика.
его любимая длинноволосая бестия, чьи волосы, едва ли не касаются плеч.
вторая рука, бережно оборачивает его к себе, вглядываясь в мягкие черты лица, небольшые щеки, в особенности, внимание обращает на большие, голубые глазенки, обрамленные длинными, густыми ресницами.
— если зарядил ружье, значит уже поздно.
беловолосый, после слов своих, улыбается едва. оглядывает собственную квартиру.
когда-то скудные, голые стены, без обоев, теперь увешаны картинами в позолоченных рамках. на тумбе — новенький граммофон, в шкафу с тонкой стеклянной дверцей — десятки виниловой роскоши.
пластинки на любой вкус, правда, зарубежные только.
услада для ушей, аудиодорожки старинных альбомов.
гриша, последние пол года, ведет себя страннее некуда.
в их квартире, появляются вещи, недоступные простым смертным, на переферии бедности и дефицита в пост-советское время.
дорогая техника, драгоценности, переизбыток качественной продукции.
все имеет свою цену, роберт знает это, на носу зарубил.
спрашивать обо всем этом, боится, и больше всего боится, за гришу.
навряд ли он, честным способом зарабатывал это все, это просто невозможно.
грабеж, разбой, у б и й с т в а.
плаудис, лишь головой качает, беспокойным взглядом смеряя шатена.
тот регулярно приходит с фингалами под глазом, в крови, изрезанный.
все это, младшему едва ли по душе, но он молчит и терпит, со своим извечным холодом.
чего греха таить, его забавляет все это, но мысли о последствиях, все чаще посещают белокурого.
спать не хочется, а ляхов под боком, перестает действовать сонным опиатом.
жизнь припеваючи, совсем не радужная, гнетущая, словно могильный камень.
роберт носит импортные джинсы, катается на иномарках и жует «турбо», ящиками.
гриша любуется им с упоением, голодным взглядом, иногда испепеляя худые, бледные ноги, торчащие бедренные косточки в отметинах-засосах.
держит золотую цепочку на шее и пару колец на длинных фалангах.
деньги обесцениваются, как только перестаешь их считать.
с каждым разом их больше, плаудис приглядывается, днями, все чаще замечая как нервозно дергается кадык, а пальцы стучат по деревянной поверхности, с определенным ритмом, у ляхова.
посделки на балконе, ночами напролет, половина кровати прохладная и пустует постоянно.
гриша искренне верит что младшенький, сладко спит, под утро возвращась с балкона, полностью пропахший сигаретным дымом.
роберт правда не спит, чувстует на себе блуждающий взгляд, иногда мягкие касания грубых, но теплых рук.
интуитивно догадывается куда и как, смотрит мужчина рядом.
часов в пять, заводит традицию, провожать бессонницу шатена и поднимаясь, посменно следовать на балкон.
за пару месяцев пустого глядения на рассвет, плаудис берет в руки сигарету, наконец.
пачка красных мальборо, гипнотизирует парня, заставляя взять под свое крыло, чуть ли не единственную пакостливую привычку.
наверняка, это все нервозность, желание уйти от проблем, духовной недостаточности и паранойи.
мягкие ткани, окутывает озноб, кости самозабвенно хрустят.
в ушах все чаще звон, церковный.
тишина личностного роста, не предвещает ничего хорошего. с возрастом, лишь откат вглубь пучины апатии, осознанно-губительный образ жизни.
то ли ляхов ослеп, то ли не хочет видеть, внюхиваться в своего мальчика.
в какой-то момент, роберт ловит себя на мысли, что ему совершенно наплевать, если старший вдруг узнает о его дурном нраве и тяготе к подробным увечениям.
сидя на кресле, тот лишь подгибает под себя ноги, уместив локоть на колене.
в аристократичных пальцах, нашлось место сигарете, теперь уже из собственной пачке.
роберту едва исполняется двадцать два, по сравнению с гришей, он малыш.
ляхов к слову, старше его на двенадцать лет, следовательно, тот разминает четвертый десяток, своим тридцати четырех летием.
———
пока роберт мается своей паранойей, шатен решает все их проблемы.
проблем кстати не было, ну если только одна.
целомудрие покидает мужчину, лет в тридцать, как только они начинают встречаться.
роберту семнадцать, но он прекрасный манипулятор, ищущий выгоду во всем.
гриша не исключение, изначально, в своих планах, его хотели ободрать до нитки, получив двойное удовольствие, еще и от ухаживаний.
старший, и до сих пор, из разу в раз, разбивается в лепешку, ради него.
он одержим, до головокружения, влюблен словно школьник, вот уже больше четырех лет. мужчина спать укладывает, варит ему кофе, по утрам готовит.
господи блядь, чуть ли не на руках носит.
роберт так не считает.
вообще, не считает за просьбами остановиться.
руки на молочной, тонкой шее, окольцовывают мышцы, с силой сжимая.
придушивает.
парень снизу, давится слезами, кашяя, сжимает белые простыни в кулаки.
— кх.хватит…остановись, пожалуйста!
всхлипы и немой крик, когда сзади, на мольбы и просьбы, вбиваются сильнее, грубее и напряженней.
его оборачивают лицом к себе.
мерзость.
если бы в этот момент можно было бы ослепнуть, роберт бы, определенно сделал это.
все это продолжается долго, слишком.
до тошноты, до озноба.
роберт уже ничего не хочет, он болен, окружен и сломлен.
гриша не стоит на своем, дома появляется редко. блядует, приходит пьяным и обдолбанным, совсем не стесняясь этого.
у роберта тремор рук, кружи с кофе, ему держать тяжело, невозможно.
на запястье следы ожогов, от сигарет, ему все равно. уже все равно что он решит с ним делать, он останется, потому что плевать, да похуй вообще.
——
вытри об меня ноги, давай.
закинь свою грязную душу в мою, что бы я вымыл все.
— еще, ну же!
думаю, что ты не вспомнишь все
мои черты лица.
но я знаю, что твой дом
у трамвайного кольца.
ты красива, словно фьорд
как удар через себя.
я боюсь, моя любовь
слегка больна.
плаудис закидывает голову назад, хрипя, растягивает губы в едкой ухмылке.
облизывается, кончиком языка, стирая кровь из носа, над губой.
отросший белоснежный волос, растрепан, кадык дергается в смешке.
белая рубашка, в разы больше самого роберта, разорвана;
оголяет острые ключицы, молочную кожу груди, бледно-розовые кружки с бусиной посередине.
мышцы шеи дергаются жилками.
когда-то белая ткань, окрашена в алый, задернута, обнажая торчащие ребра, которые так хотелось пересчитать мужчине по-старше.
чуть ниже, из приспущенного белья, бедренные косточки, манят одним своим видом.
ой, кто-то плачет за стеной
может, это домовой?
кто-то вскрикнул за стеной,
мы повязаны с тобой