Если кругом пожар, я не хочу бежать.

В какой момент ситуация в корне изменилась? Когда примерный сын отца-академика и матери-авиаконструктора решил, что не будет учителем, врачом или адвокатом? Будь на дворе девятнадцатый век, Яшка бы ушёл с цыганским табором. От родителей не получалось долго скрывать, что он бросил институт. Зато до этого почтенная чета Шершанских не знала о тайном хобби сынка: Яшка учился барабанить. На чём угодно: кастрюлях, табуретках, бочках от воды, что в изобилии имелись на даче. Кто знает, может быть, в тот момент, когда он сделал первый удар палочкой, птичка-душа его вырвалась из клетки? Роза-Робот, а именно таким было прозвище у косматого и грубоватого парня-сверстника, казался Яшке единственным настоящим другом. Одноклассники общались с Шершанским лишь из-за статуса его родителей, шанса угоститься дефицитными конфетами и попасть на день рождения. Роза был иным. Яшка думал, что за постоянным сквернословием и развязностью гитариста крылась душа столь же ранимая, как и у него самого. Просто по-разному спасаются: Роза-Робот отрастил броню, а Шершанского легко гнуть. Новый приятель не был похож ни на заносчивых отличников, которые дальше своего носа и жёлтых страниц учебников ничего не видели, ни на тупых амбалов. Может, Роза имел сходство с виденными Яшкой в школе хулиганами, но если те нарушали дисциплину лишь из-за своих тёмных и мелочных устремлений, гитарист обладал даром. Тем сокровищем ума и духа, полученным от мироздания, которое не лень растратить по максимуму. Проще говоря, не закопать талант в землю. Не стать серым мещанином. Роза-Робот его понимал. И внутренне барабанщик мечтал быть похожим на него. Стать сильнее, дать достойный отпор на оскорбления, доказать, миру что он, Яшка, чего-то стоит. Пока сходство являлось лишь отдалённым и внешним – перестал стричься, напялил тёмные очки. Родаки, конечно, не поняли. Спросили: «Почему ты постоянно ходишь в них, ты что, слепой?» Метафорически, конечно, до знакомства с Розой так и было – Шершанский предпочитал закрываться от окружающей реальности, на неё было смотреть скучно и больно. Но, спрятав глаза под чёрными стёклами, Шершняга прозрел морально, осознал: есть в мире место и фантазиям, и творчеству, и свободе. Потому страха он не испытывал, когда по телевизору показывали опостылевших балерин в белых пачках. Не будет коричневого заката за алым восходом – скорее радуга, смеющаяся в лицо бюрократу, обывателю, ханже пестротой. Не смерть страны – воскресение. Если кругом пожар, бежать не охота. Из пепла можно восстать белым. Роза-Робот первым окунётся в это пламя новой жизни. И Яшка пойдёт за ним. «Ты бескорыстен, - хочет сказать Шершанский другу, - пусть мечтаешь о славе, внимании, но будь я даже тысячу раз бездарным барабанщиком, ты бы остался со мной, терпел бы меня. Я искренне надеюсь, что я хороший ударник, однако я важен для тебя потому, что умею тебя слушать. Могу поддержать». Долго себя обманывать не получается: Яшка понимает, что его чувства к гитаристу успели пересечь планку просто дружеских. И тысячу раз он фантазировал, что скажет Роза, когда узнает правду. Кулак в лицо Шершанский не получит, но слова разочарования услышит. Откуда было знать, что Роза-Робот тоже любит его и так же пытается изжить в себе благо, ставшее бременем? Всё – впереди. Большие дороги, раскрытие новых секретов, уникальные мелодии. Главное, не дать рукам дрогнуть, плечам – ослабеть, а голове – опуститься под лейтмотив похоронной грусти. Может, именно в тот день начал жить Яшка Шершанский, когда вместо лекции о коммунизме пошёл в гараж стучать по кастрюлям?