Парящие в небе

      Алан управлял шаттлом, рассекая то светлые, то серый с примесью тёмного клубки облаков, плавно уворачиваясь от рассекающих небо шпилей высоток.       Он был взволнован. Он был воодушевлён. Его посещали приятные образы — мечты, как однажды высказывалась Робин, — когда он предполагал, воображал, как произойдёт долгожданное воссоединение со своими людьми после вынужденной разлуки.       Он рассчитывал, что его народ жив. Возможно, сейчас дело было не в вычислительной статистике, на которую он, по обыкновению, был склонен ссылаться, а в той самой незнакомой, чудной и алогичной вере — надежде, расправившей крылья в его ядре, измученном ожиданием и тягостной виной за все причинённые ошибки.       Шаттл продолжил путь, преодолев верхние слои атмосферы, что омывали обтекающий корпус небольшого тёмного корабля значительным обилием осадков. Стекло стремительно рассталось с последними каплями, будучи согнанными струями воздуха, когда их челнок на больших скоростях погружался вглубь материковой планеты.       Его родной мир. Колыбель всех архитекторов предстала спящим нечто перед ним.       Он ловко увернулся от очередного тонкого шпиля, изрисованного салатовыми потоками ионной энергии, взяв курс на дальние рубежи планеты — центры хранилищ предтечей, выполненные по их архитектурным нормам. Очень приближённые к стилю его собственного острога безопасного чертога, но имеющий малосущественные и важные корректировки согласно ландшафтной особенности планеты 4546B. Благодаря последним данным, полученным до необходимого заточения в кубе-накопителе, его координаты указывали исконно правильное направление ключевых инфраструктур на планете.       Эти данные не могли быть искажены или утрачены, как это произошло с их сооружениями на океанической планете, что, по его расчётам, затруднило и затянуло поиски компонентов для его нового тела. Использованная информация хранилась на первичном коде, в самом ядре, куда были внесены основополагающие законы их научной деятельности, давние традиции и память культурного развития, а так же информация о проведённых исследовательских работах за всю историю существования «идейной» особи.       После нахождения всех древних артефактов на территории так называемого сектора «Ноль» — чему он был благодарен, хотя, отчасти, желание Робин было выражено в исследовательском азарте больше, чем в его крайней нужде в целях восстановления связи с сетью — он вернул все воспоминания, что были запечатаны впоследствии наступления гибернации.       Сейчас он летел на встречу с оставшимися: такими же везунчиками, которым удалось загрузить себя в святилище во время распространения бактерии по центральным мирам. И в этот раз Ал-Ан даже был не один: он полагал, что весь его оставшийся отрезок пути будет преодолён им в одиночку. Он рассчитывал, что их пути разойдутся, оказавшись на жизненном распутье. Но Робин его удивила и в этом направлении — изъявила желание полететь с ним.       Он был не против. Он ей доверял. Она заслуживает этого чуткого отношения как никто другой. Ни единый человек, любой известный альтерранец не сделал бы и долю того, что сделала Робин ради него. Он благодарный, закон и директива не объясняла, как поступать с другим разумным существом, но Ал-Ан поступил правильно, позволив отправиться домой.       Дом. Его родной дом. И Робин разделит его волнение на двоих, как и дальнейшую судьбу — приговор за его неудачу.       Даже объятый сплошным сном, на планете кипела жизнь. Или просто её симуляция, способная длиться бесконечное количество времени.       Его мир был живым, пригодным для дальнейшей жизни. Оставалось лишь пробудить собратьев, восстановить работу комплексов, наладив деятельность в научных отраслях. «…Оценить. Починить. Загладить вину», — он так собирался поступить на самом деле, когда разоткровенничался с Айю в изготовительном комплексе где-то глубоко под водой.       А после этого можно будет задумываться о возвращении былых колоний. Возрождении их былого величия. Эх, мечты-мечты… Они возносят его выше, когда металлическая поверхность планеты все ещё покрыта внушительным слоем вековой пыли, прячась за густой прослойкой из туманной дымки, осевшей на самой низине.       Шаттл вальяжно выплыл из облаков — навстречу солнечному свету. Корпус засверкал в лучах небесного светила, рассыпаясь в рассветных бликах на чёрном, матовом металле.       От Робин послышался восторженный вздох, когда как длинные, женские пальчики крепче ухватились за тонкие поручни, специально пригодные для подобных целей. Её ослепило, она прерывисто дышала, сердце мощно билось в груди от восхищения.       Её хрупкий стан окружил свет, создавал сияющий ореол, в котором она купалась. Её тело расслабилось, когда корабль перестало трясти, и Робин позволила себе расслабиться.       Это можно было расшифровать по некоторым очевидным признакам: её плечи, ранее опущенные, широко расправились, явив симметричные выступы лопаток на спине и едва заметные позвонки, идущие до самого таза ловким изгибом. Костюм облегал всё тело, но, как рассчитывал Алан, она сменит его на новенькие доспехи, что он вручит ей вместо дайверского костюма, пригодного лишь для водной среды.       На её губах играла блаженная улыбка, когда она потянулась всем телом, поднявшись на носочки ласты. Особенно излюбленное ею — это хрустеть костями пальчиков, взбудораживая его научный интерес до абсолютного максимума этими занимательными короткими звуками.       Она прикрыла глаза и подставила лицо солнцу — приветливому и ласковому. Отчасти Ал-Ан понимал её стремление быть поближе к теплу: самостоятельные исследования показали, что люди являются теплокровными существами.       Также в конце концов она наконец-то покинула свой наблюдательский пост перед ним и решила пройтись по кораблю, так как ранее это было невозможным из-за его поспешных сборов и скорому отлёту.       Тихие маленькие шажки не нарушали установившееся умиротворение — напротив, лишь подстёгивали податься на его воздействие. Когда они прибудут к точке назначения, им будет не до отдыха: он не даст ей время осмотреться, ибо сразу же отправиться к своим, а Робин придется посеменить за ним ради собственного дальнейшего выживания — она одна в своём роде, посетившая его родной мир. Ей необходимо находиться поблизости, чтобы не потеряться среди однотипных пейзажей внизу. Корабль принципиально будет разобран, а энергетические мачты расставлены по пьедесталам на посадочной платформе.       Из чужого, женского горла вырвалось странное, протяжное гудение: ксенобиолог проходила вдоль стены, пальцами соприкасаясь с фиолетовыми линиями подсветки, вделанных в многослойный корпус шаттла. Они обозначали его присутствие в системах летательного аппарата, и, как немудрено, это непроизвольное действо приносило ему некоторое удовольствие, которое он испытывал на подсознательном уровне. Оно приводило в замешательство, тонко и коварно отвлекало его от первенствующей задачи, однако не слишком сильно, чтобы вызывать крайнее неудобство. Инстинктивный порыв Робин можно оставить без комментария — в какой-то мере, чтобы не смутить женскую особь другой расы.       Когда неясное гудение только усилилось, став отчётливее и громче, Ал-Ан подал голос, отвлекая женщину от созерцания размеренного и изворотливого рисунка на корпусе корабля: — Что ты делаешь? Эти вычурные звуки сбивают с толку. — А? — отвлеклась Робин, слегка вытаращив удивлённые глаза на пустой сосуд. Было привычнее смотреть на Алана с более-менее привычным телосложением, чем размышлять о том, что, по сути, он является всем этим кораблём, а она — внутри него. Такие… диковинные ощущения и мысли, за которые ей становиться стыдно. — Эти звуки. Что это? — повторил он снова. — Эм, это… пение? — Айю смущённо развела руки в стороны, беспомощно возвратившись к активному поглаживанию корпуса челнока. Хорошо, это стало несколько напрягать его… в различных смыслах. — Как это происходит? Это служит какой-то цели? Или все так же прозаично, как и с человеческой музыкой? — Да, похоже. Мелодия и пение связаны друг с другом. В совокупности это рождает нашу аналогию музыки. Пение, как и голос, зарождается в гортани и проходят через голосовые связки, что придают колебаниям звука особенную форму. — Она прошлась, размяв ноги, сделав круг и вернулась назад к наблюдательному участку. — Мелодия — просто звук, что может иметь свой ритм, а пение — это слова, при помощью которых мы выражаем своё настроение. — И какое настроение соответствует данному набору звуков? — он искренне любопытствовал, наблюдая за человеком. — Радость, думаю. И облегчение, что мы вырвались из океаничного ада. — Робин совсем наиграно рассмеялась, но архитектор чувствовал — возможно, собственная интуиция, в существовании которой он сомневался, или знание личности женщины позволило провести предположительную оценку его поведения — ксенобиолог была приободрена после их разговора и повеселела. Блеск в глазах выдавал её счастье с головой.       Она была прекрасна в лучах восходящего солнца: его напарница и спасительница. Теперь ещё и часть его семьи.       Семья. Одно из новых слов, значение которых он начал испытывать лишь с недавнего времени, как и правильно расшифровывать его смысловое содержание. Наравне с понятием «дом», это было одним из самых значимых изменений, произошедших с ним после рокового знакомства с Робин.       Она дала им ему второй шанс — искупить вину за провал, а взамен он подарит ей целый новый мир.       Это было верным решением. Это обоюдное соглашение, звучавшее между строк в их разговорах.       И что-то куда большее, оставленное долгим и приятным послевкусием на эмоциональном уровне их деловых отношений, но, к сожалению, Ал-Ан не силён в подобном: распознать все аспекты многогранного общения несколько трудно, это совершенно отличается от открытой и однозначной коммуникации в «сети».       Но, глядя на нежную улыбку Айю, он начинает верить, что обретёт нужные знания со временем.