Привычки

Жан сколько не пытается, не может толком вспомнить тот момент, когда Микаса Аккерман снова появилась в его жизни. Кажется это случилось когда они спустя длительное время вновь приехали на Парадиз, после своих очередных скитаний в поиске политической поддержки от других стран. Она домашняя, одетая в гражданскую одежду, до боли непохожая на себя, показалась ему такой же нереальной, как какое-нибудь старое запечатанное в самых глубинах подкорки воспоминание. Микаса которую он помнил тогда, в самом пекле кромешного Ада, была почти насмешкой над её нынешним образом. Вероятно, такой её знал Эрен, скорбь о котором заставила черты её лица истончиться и заледенеть. Пик тогда усмехнулась, резко и откровенно, не скрывая своего скептицизма. И наверное она не проронила бы не слова, если бы Жан сам не перевёл на неё взгляд, пристальный и неразборчивый. Туманный, задумчивый и усеянный какой-то странной абстрактной надеждой, на что именно он и сам понятия не имел, если быть откровенным до конца, но принял это за хорошее предчувствие перед неясным будущим. —Похоже у девушек, которые читают учебники истории появилась конкурентка— сказала она тогда расслабленно и мимоходом. Хотя это и была их обычная манера общения, которая зачастую не имела под собой какого-то плохого подтекста, Жану показалось что она над ним откровенно издевается и он не нашёлся, что ответить, только продолжил упираться взглядом, но уже не в Микасу или Пик, а в дерево, под которым стояла могила его товарища. «Всегда была»— подумал он как-то раздраженно, а в кварцевых глазах Микасы проскользнуло какое-то смутное подобие приветливости и заинтересованности, разумеется в пределах её эмоционального диапазона. Жан только вздрогнул, покачивая головой. Если пробуешь жить дальше, стоит ли оборачиваться к прошлому? Или надо идти исключительно вслед за настоящим? Он не знал, но ему, признаваясь совсем откровенно, не привыкать делать ошибки и шагать в зыбкую пропасть.

***

Звук дождевых капель выдернул его из воспоминания, до того не чёткого и блеклого, что прорисовывалось оно в голове только слабыми серыми карандашными линиями, никаких спектров эмоций и ярких красок, исключительно сухие факты и те немногочисленные. Жан и сам не понимает, почему пытается докопаться до чёртовой истины и разворошить этот день на мелкие куски, как и не понимает почему у него не получается. Ничего от этого в его жизни не поменяется, Микаса по прежнему будет готовить им завтрак, сушить коренья, экспериментировать с видами трав, которые можно пить и заваривать, а он жарить мясо на костре вечером под стрекот кузнечиков и уже позднее, едва уловимое пение птиц, а ещё переодически уезжать в долгие командировки и учавствовать в длительных переговорах. Он уже к этому привык. Ещё привык к тому, что раз в день Микаса ходит на могилу к своему почившему возлюбленному, хотя ему конечно говорит что спускается в город или собирает цветы для засушки. По официальной версии она там появляется раз в неделю, но Жан не дурак, всё прекрасно понимает, а Аккерман наверняка осознаёт что он догадался, но они оба молчат. В этой принятой всеми негласной лжи жить проще. Микасе с Жаном вообще повезло, он ко всему быстро адаптируется и привыкает. Однако всё равно маниакально и безжалостно из раза в раз препарирует день их встречи, будто новые его детали помогут сделать их странный, почти безумный союз хоть чуточку нормальным. Не помогут. Но Жан не сдаётся, потому что это не в его стиле. Потому что его чувства к Микасе, единственное хрупкое призрачное, как стекло, напоминание о прошлой жизни. —Чего такой кислый?—Пик заходит в комнату неожиданно, при этом как всегда неспешно, дверь за ней скрипит, а нить мысли снова теряется. Тут в пыльной квартирке в Тросте, которую они сняли на несколько дней, для передышки перед новым долгим плаванием, звукоизоляция отвратительная. Слышно каждый шаг. Жан фыркает всё ещё не понимая чем Армин руководствовался выбирая для их общего ночлега именно это место. Видимо важным фактором стало количество комнат, а не качество помещения. —Думаю— отвечает Кирштайн расслабленно почти лениво, нет желания придумывать оправдание, а объясняться не хочется вовсе. Да и Пик с её гребанной проницательностью это не требуется. Если сильно захочет догадается сама. Она ведь любит так снисходительно, свысока посмеиваться над людьми, будто знает, какую-то особенную вселенскую тайну или живёт в этом мире тысячу лет, не меньше. А может и знает, а может и живёт. Чёрт поймёт эту Пик Фингер, по сравнению с ней, он человек многие годы не знавший о мироустройстве, вероятно действительно выглядит во многих вещах незрело. Только вот Энни и Райнер на него так не смотрят, с ними ему вообще никогда не приходится чувствовать себя сверх меры глупым. —Заметно— Пик неискренне улыбается и говорит со своей этой чересчур мягкой, хриплой интонацией. Жан не ведёт и бровью, но на самом деле действительно удивляется, давно он не слышал её голос таким неестественно доброжелательным;—Тут очень тихо и мне показалось ещё немного и я смогу услышать твои мысли. —А ты была бы только рада. —Вряд ли— она пожимает плечами, короткий и сдержанный ответ. Жан однако сомневается в его правдивости, пусть и сказан он был чрезмерно уверенно. Ему бы сейчас заткнуться, замолчать, посмотреть куда-нибудь в пол или перевести взгляд на соседнюю улицу, но Жан никогда не умеет удерживаться от глупых соблазнов, когда Пик рядом, поэтому спрашивает почти насмешливо: —Считаешь у меня такие скучные мысли? Он осекается, формулировка идиотская, почти ребяческая. В глазах Пик начинают плясать смешинки, вероятно именно подобной реакции она и ждала, но Жан не собирается специально действовать на зло её планам. — Не-а— отвечает девушка коротко и маска на её лице трескается, улыбка становится чуть шире;—Ты слишком часто истязаешь себя, я бы утомилась от такого количества рефлексии просто напросто— Пик откидывается назад на спинку стула и пытается нашарить в карманах тёплого, чуть большеватого ей пиджака, который скорее походит на укорочённое пальто, пачку сигарет. Жан знает это, потому что Пик в последнее время курит много и часто, раньше он за ней этого не замечал. Вернее не в таких количествах, а теперь ему кажется, что табачный дым стал её верным приятелем, если не лучшим другом. —Ты же понимаешь, что глупо, после того как тебе продлили срок жизни, медленно убивать себя этой дрянью?— очевидные, с негативной окраской констатируемые факты срываются с его губ быстрее чем он успевает подумать. Через секунду, осознавая смысл своих слов, он ждёт в ответ какую-нибудь снисходительную иронию или может упрёк, но Пик его ожиданий не оправдывает. Она кивает. —Может быть— соглашается Фингер;—Но знаешь ли у меня уже выработалась привычка ни в чем себе не отказывать. Пик берёт сигарету в рот, разворачивается полуоборотом к подоконнику и тянется за маленьким коробком спичек. Он уже весь истерся, поэтому чиркнуть приходится несколько раз с разных сторон, чтобы добиться хотя бы лёгкого слабого пламени. Сигарета в её руках начинает медленно тлеть, она ищет глазами пепельницу, но не находит. Пик приходится встать и открыть окно, чтобы не сбрасывать окурки на пол. Их зрительный контакт разрывается и её фигура сзади, в другом конце комнаты становится хорошо различимым, но уже не таким ясным силуэтом. Жан любуется копной её смольных чёрных волос, таких же как у Микасы, но спускающихся по плечам не плавными ровными линиями, а беспорядочными слабыми волнами. Ему хочется рассмеяться, нервно и с надрывом. Жан знает, что любит Микасу, это неопровержимая истина, неоспоримая аксиома, он верит в это так же легко, как в прилив и отлив, смену дня и ночи. Верит рьяно и безоговорочно.И всё же ловит каждый взгляд Пик Фингер обращённый в свою сторону, с трепетом и придыханием. А Пик продолжает смотреть так будто обо всём знает. И о его этих глупых дурных чувствах тоже.

***

Жан не может вспомнить свою первую после дрожи встречу с Микасой, потому что в голове у него вместо этого всплывает ухмылка Пик Фингер. И эта головокружительная теплота внутри, посреди мира ещё не оправившегося от катастрофы кажется почти абсурдной. Волосы у Пик блестят под обжигающим солнечным жаром, кожа мягко сияет и вся она внешне цветет, как недавно распустившаяся глициния, но в глазах её пусто и бесстрастно. И Жан чувствует себя идиотом. Потому что пытается уловить в её уставшем измученном взгляде проблески жизни. Потому что вместо того, чтобы с тоской и лёгким восторгом наблюдать за красотой Микасы, следит за тем как локоны Пик разлетаются в разные стороны, повинуясь командам ветра. Потому что, как и Пик становится рабом вредной привычки. Только ситуации у них совсем разные. Пик привыкла курить, Жан— убеждать себя, что он действительно любит Микасу.