Операция "Черничные булочки" / Scone strategy

      — Грейнджер.       Гермиона остановилась в Атриуме Министерства, менее чем в трёх шагах от лифта.       Она повернулась и обнаружила, что Драко прислонился к ближайшей стене, скрестив руки, и быстро постукивает одним ботинком по каменному полу.       — Да, Драко?       Год назад она бы удивилась, обнаружив его слоняющимся поблизости по необъяснимым причинам. Но теперь Гермиона уже привыкла к его загадочной способности внезапно появляться в самых неожиданных местах. Их общее место работы в конце рабочего дня было едва ли самым странным местом из тех, где он мог объявиться. Нет, самыми непостижимыми были матчи по квиддичу с участием Гарри и Рона.       Он прочистил горло.       — Я надеялся поговорить с тобой.       Гермиона слегка кивнула головой, в знак согласия, и ободряюще улыбнулась.       — За пределами офиса, — пояснил он.       — О, хорошо. Когда? Где?       — Сейчас? — уточнил Малфой.       Драко опустил руки, и, казалось, не мог решить, хочет ли он оттолкнуться от стены и приблизиться, провалиться сквозь плиточный пол или убежать.       Гермиона чуть не рассмеялась, но вместо этого плотно сжала губы. Они не были чужими друг другу, не с его способностью влиться в круг её друзей. И не с их постоянно пересекающимися графиками обедов, во время которых он настоятельно допрашивал её по каждой теме, возникающей в его голове. Мысли об экспериментальных чарах? Недавнее противоречивое открытие тринадцатого способа использования крови дракона? Спор между владельцами шишуг и низзлов: кто круче?       — Рядом есть кафе, — сказал он. — Понимаю, что для кофеина уже поздно, но у них есть приличная пекарня. Я неравнодушен к их черничным булочкам.       На кухонном столе Гермиону ждала огромная пачка книг, которые она копила для чтения на выходных. Она планировала отправиться домой сегодня вечером и не выходить из квартиры до утра понедельника. Если, конечно, что-то более интересное не потребует её внимания. Она надеялась, что он предложит воскресный бранч; на этой неделе они дважды обсуждали открытие нового кафе в Косом переулке.       Степень неуверенности Драко приближалась к апогею: тревога и возбуждение, которые выдавали подёргивание ногой и зрительный контакт, поддерживаемый изо всех сил. Он вёл себя так, как будто они не проводили вместе почти каждый обед и большую часть вечеров по средам в пабах после квиддичных матчей. У неё недавно появилось подозрение, которое росло в геометрической прогрессии, что он мог быть довольно рассеянным человеком. Неужели он не знал?       — Ты наконец планируешь объяснить свои необъяснимо сильные чувства по поводу Щелкунчика? — спросила она максимально добродушным, дразнящим тоном.       — Я… да? Могу. Если это убедит тебя, а также угощение.       Любопытство победило. Её список для чтения может подождать.       — Хорошо. Показывай дорогу.       Драко выглядел готовым снести весь городской квартал. Они шли из Министерства в натянутом, неловком молчании, насквозь пропитавшем нервы Драко, и обнаружили, что кафе уже закрыто.       — Всё в порядке, Драко. Многие кафе открыты только утром и днём.       Это его нисколько не успокоило. Во всяком случае, его плечи высоко поднимались с каждым раздражённым вздохом. Он смотрел на мигающую неоновую вывеску «закрыто» в течение нескольких секунд, прежде чем повернуться к ней.       — Это катастрофа, — сказал он, нахмурив брови.       Гермиона улыбнулась.       — Конечно, нет. Просто небольшая заминка.       Она взглянула на тротуар, заметив проход между зданиями, где они могли легко скрыться из виду. Она жестом пригласила его следовать за ней.       — Давай, мы можем отправиться в Косой переулок.       — Но я хотел, чтобы это было маггловское кафе.       Она остановилась у входа в узкий промозглый переулок.       — Что?       Он ответил не сразу. Вместо этого он сделал несколько длинных шагов мимо неё, прошёл половину переулка, остановился, повернулся и направился к ней. Прежде чем Гермиона собралась с мыслями и попыталась остановить его, он успел подойти к ней, повернуться и ещё несколько раз пройти взад и вперёд.       Она встретила его на полдороге, преградив путь. Скрестив руки на груди и приподняв брови, она ждала, что он проникнется её молчаливой позой и справится со своим волнением.       Он уронил руку, которой проводил по своим невероятно светлым волосам.       — Ты хотел пойти именно в маггловское кафе? — снова спросила Гермиона.       — Да. Это казалось… подходящим жестом. Я прихожу в него по утрам два раза в неделю уже почти год. Я не… я даже не подумал, что надо проверить открыты ли они по вечерам.       — Я уже бывала в маггловских кафе, Драко. И ценю этот жест, но меня устроит любое кафе в Косом переулке…       Драко покачал головой, потянув за застёгнутый воротник.       — Жарковато здесь, да?       Он дёрнул за узел галстука, ослабляя его, прежде чем, наконец, стянул полностью. Сунув шёлковую серебристую ткань в один из карманов, он сразу же начал расстёгивать несколько пуговиц на рубашке.       — Сейчас конец февраля. Так что нет. Вообще-то, довольно холодно.       — Уфффф, — выдохнул он тихонько, всё ещё теребя воротник.       — Драко? С тобой всё в порядке? Всё это очень подозрительно, и ты начинаешь меня беспокоить…       — Прошу прощения.       — Всё в порядке, правда. Мы можем просто пойти в…       — Нет. Я имею в виду., — он похлопал по куртке, обнаружив что-то в правом нагрудном кармане, — ах, вот оно!       Драко вытащил смятый, истерзанный кусок пергамента. Развернув его, он наколдовал очки для чтения и надел их. Он выглядел нелепо: очки в серебряной оправе, растрёпанные светлые волосы и случайно расстёгнутый ворот рубашки. Хотя, возможно, «нелепо» — не совсем то слово.       — Что это такое? — спросила Гермиона.       — Заметки.       — О чём?       — О тебе, — он поморщился и поднял глаза. — Это прозвучало неправильно. Я хотел сказать, что я был… нет, хорошо. Невозможно подать это так, будто я не следил… что это не кажется… — он со вздохом прервался.       Гермиона решила обобщить информацию, пытаясь понять его растущую неспособность закончить предложения.       — Ты хотел пойти в маггловское кафе, чтобы поделиться заметками, — пауза. — Обо мне?       — Нет. Да. Что ж, я знаю, что нам, вероятно, следует просто пойти куда-нибудь ещё, но думаю, мне действительно нужно это высказать. Я… уже пробовал несколько раз в этом месяце.       — Ах, импровизированное состязание взглядов за светлым пивом после матча на прошлой неделе?       — И откровенно неуместная серия вопросов о твоих предпочтениях в еде и аллергии.       — Это был первый раз, когда меня спрашивали о каждом орехе, на который у меня потенциально могла бы быть аллергия.       — Дело не в том, что я не поверил тебе, когда ты сказала, что у тебя её нет. Просто… я хотел учесть возможность того, что, возможно, ты никогда раньше не пробовала макадамию. И я затягивал этот разговор.       Более-менее нормальный диалог, казалось, немного расслабил его. Пергамент по-прежнему был зажат в безвольно висящей руке.       — Я хотел узнать о тебе, — сказал он. — Вот почему… почему я…       — Так много слоняешься по офису? Составляешь мне компанию во время обеда? Угощаешь меня напитками в пабе? — Гермиона улыбнулась, стараясь снять его напряжение остротами.       — Да, всё это. Я делал заметки. Правда, теперь, когда говорю это вслух, звучит довольно безумно.       Гермиона готова была с этим согласиться.       — Я бы сказала дотошно.       Он сложил пергамент, как будто это его оскорбило, и сунул обратно в нагрудный карман.       — Я работал над кое-каким делом… С войны. Из моей жизни, — он махнул рукой, как бы намекнув на виновность переулка в его обстоятельствах. — И я хотел понять тебя. Тебя очень уважают. Полагаю, я хотел знать, из-за чего весь этот шум. Самая яркая ведьма своего возраста и всё такое.       — Так ты просочился в наши вечерние посиделки в пабах и нашёл причину передать решения по сбору волос единорога в мой отдел, чтобы лучше узнать меня?       Ухмылка мелькнула в уголке его рта всего на мгновение.       — Твой выбор слов не совсем меня устраивает. Но да.       — И ты делал заметки о том, что узнал?       — Давай, мы забудем эту часть истории, — он остановился, рассматривая переулок вокруг них: пустой мусорный бак, неровные булыжники и лужи в углублениях между ними, а также его собственное дыхание, видимое в холодном февральском воздухе. И всё же его воротник оставался открытым, что отвлекало. — Я хотел, Грейнджер, пригласить тебя сюда, чтобы официально извиниться за то, что был жестоким ребёнком и подростком. И за мою роль в войне…       — Драко…       — Пожалуйста, нет. Мне нужно закончить это, так как я действительно не уверен, что смогу начать снова. Прости, Грейнджер. За всё это. Я слишком долго не говорил об этом. Война закончилась почти четыре года назад, а я не мог признать того зла, которое причинил тебе, — он снова провёл рукой по волосам, нахмурившись сильнее.       Гермиона никогда не слышала, чтобы его тон — обычно легкомысленный, кусачий или наполненный искусственным обаянием — звучал так сногсшибательно искренне.       Его рука опустилась. Плечи и лицо поникли.       — А теперь я сделал это рядом с мусорным баком, — заключил он.       Подозрения Гермионы, которые в течение прошлого года закручивались в некое любопытное облако, собрались вместе, сгустились и рассыпались на неё пониманием.       Казалось, он действительно был под впечатлением, что они давно не продвинулись дальше извинений и прощения, и не перешли к чему-то другому.       Она подумала о том, чтобы подойти к нему. Возможно, если она будет достаточно быстрой, она сможет их аппарировать из этого довольно неприятно пахнущего переулка. Но она не была полностью уверена, что Драко хорошо отреагирует на приближение, быстрые движения или неожиданности. Вместо этого она попыталась тепло улыбнуться, но улыбка вышла натянутой.       — Драко, — начала Гермиона. — Я ценю твои извинения и понимаю, что ты должен был их принести. Но также ты должен знать, что я простила тебя очень давно. И нечасто делюсь закусками в пабе с людьми, на которых затаила многолетнюю обиду.       — Принять прощение и официально просить о нём — разные вещи. Я не слишком горд, поэтому и прошу прощения, знаю, что делал ошибки.       — Это очень зрело с твоей стороны.       — Идея моего целителя разума; я едва ли заслуживаю похвалы.       — Но ты принял его предложение. И принёс извинения.       Он издал короткий смешок, но не стал спорить с ней. Вместо этого он полез в другой карман и вытащил палочку и небольшой прямоугольный предмет. С помощью Энгоргио он увеличил его в подарочный пакет.       — Я хотел сделать это в более приятном месте. Думал, будет удобнее. Но, пожалуй, так даже лучше. В случае чего, я смогу быстро сбежать, — нарочито легкомысленный тон выдавал всю серьёзность его намерений.       Он протянул ей пакет, будто говоря «пожалуйста, возьми его, пока он не взорвался». Гермиона моргнула, глядя, как шишуга прыгает из одного угла блестящего красного подарочного пакета в другой. Она тихонько залаяла и скрылась из виду, прежде чем снова появиться на другой стороне пакета.       — Спасибо? — сказала она, зная, что это больше походило на вопрос, чем на настоящую благодарность.       Она потянулась к пакету, наконец сделав то, о чём думала раньше — подошла ближе к Драко.       — Что это?       — Очень плохая идея.       — Это?       Она взяла подарок, глядя на него со странным, совершенно сбитым с толку ощущением, что она готовит суп из своих внутренностей.       — Я заметил, что на твоих подарочных пакетах всегда есть шишуга. Во время праздников.       Гермиона не смогла удержаться от смеха: дерзкого и яркого в их тёмном переулке.       — Ох. Нет, мне очень жаль, — сказала она, увидев поражённое выражение на лице Драко. — Это миссис Уизли. Она завела шишугу после войны. Она действительно влюблена в него, и теперь каждый подарок, который она дарит, связан с шишугой. Ты должен увидеть все эти миниатюры и безделушки, которые есть в Норе.       — Ой.       В этом единственном слоге заключалось то, что Гермиона определила как годы разочарования, а может, и больше.       — Значит, они не… они тебе не особенно нравятся?       Гермиона вдруг представила, что если бы её сейчас здесь не было, то он бы тогда вытащил свой пергамент и вычеркнул шишугу из списка.       — Они мне очень нравятся. У меня самой есть полуниззл.       Поза Драко изменилась.       — Но… — начала она, ненавидя то, как его уверенность и надежда пошли на убыль. — Очень полезно иметь в запасе подарочные пакеты. Потому что я тоже дарю ей подарки. Обычно я повторно использую те, которые она мне даёт, но… было бы неплохо подарить новый. Я уверена, что ей понравится.       Гермиона замолчала. Тишина растянулась подобно густой ириске; Драко не ответил. Тогда она добавила:       — И мне очень любопытно узнать, что внутри.       — Верно, — сказал Драко. — Это… ещё одна плохая идея. На самом деле даже хуже.       Он помассировал шею сзади. Очки, о которых, по мнению Гермионы, он совершенно забыл, соскользнули с его носа.       — Правда? — Гермиона надеялась, что её улыбка принесёт спокойствие и утешение.       — Я собираюсь пойти. Думаю. Да. Мне нужно идти.       Гермиона почувствовала, как её рот открылся.       — Что? Но разве мы не… разве мы не пойдём хотя бы в Косой переулок?       — Я не могу быть здесь, когда ты откроешь его.       — Что? Почему нет? — Она сильнее сжала ленты ручек, сопротивляясь импульсивному порыву заглянуть внутрь в ту же секунду.       — Ой. Хорошо. Блять. Всё пошло наперекосяк, не так ли? Я хотел бы приятно поболтать, подготовить почву для этого, — он неопределённым жестом указал на подарочный пакет в руке Гермионы, — но сейчас мы находимся в тёмном переулке, так что ещё одна ошибка…       Он закашлялся, посмотрел в небо, затем прямо на неё; его серебряные глаза всегда делали его таким особенным, таким удручающе красивым. В настоящее время они прожигали её, как расплавленный металл. Несколько следующих предложений он выдал быстро, на одном дыхании.       — Видишь ли, мне кажется, я случайно немного влюбился в тебя, и это довольно унизительно. Но стараюсь жить более искренне, поскольку мне сказали, что это поможет мне меньше беспокоиться, если я не буду столько всего держать в себе. Или что-то в этом роде. То есть мне действительно нужно идти.       Он повернулся, и прежде, чем Гермиона успела осмыслить поток откровений, который он на неё обрушил, аппарировал прочь.       Гермиона не последовала за Драко. Она подумала об этом, учитывая его довольно откровенное заявление перед аппарацией, но устояла.       Её подозрение по поводу провалов в его памяти было скромным, сдержанным и великодушным. Драко Малфой был очень умным человеком, который ведёт себя по-идиотски. В этом она была уверена.       Его заявление о том, что он немного влюбился, расцвело в её груди с силой, подобной ядерному синтезу. Она покраснела, будучи смущена и искренне шокирована. Драко совершил драматический уход после того, как перевернул её мир с ног на голову.       Принимая во внимание безотлагательность, с которой бежал Драко, Гермиона заставила себя подождать, пока она тоже аппарировала прочь — в свою квартиру с книгами, котом и своим любимым креслом для чтения — прежде чем открыть его подарок.       Усаживаясь в мягкое коричневое кожаное кресло, она убедилась, что оставила достаточно места для непокорного полуниззла, чтобы он мог сесть рядом с ней, если ему захочется. Гермиона развязала ручки-ленты, удерживающие верх подарочного пакета. Подпрыгивающая шишуга обнюхала её пальцы, когда она открывала подарок.       На мгновение она замерла в замешательстве. На первый взгляд пакет казался совершенно пустым. Гермиона снова посмотрела, широко распахнув его, и нашла на дне сложенный пергамент. После всего, что было, Драко Малфой доставил ей письмо в тематическом подарочном пакете.       Живоглот вскочил в кресло. Он ударился головой о её свободную руку, прежде чем повернуться и устроиться между её бедром и краем кресла, театрально взмахнув рыжим хвостом. Гермиона позволила себе отвлечься ровно настолько, чтобы почесать его за ушами, заставляя себя открыть письмо, которое так зловеще было названо плохой идеей.       Она развернула пергамент и обнаружила беспорядочные каракули, уставившиеся на неё со страницы.       Грейнджер Гермиона,       Я начинаю это письмо в четвёртый раз. Думаю, что на данный момент мы оба застрянем в том, что окажется на этой странице. Ошибки, нерешительность и всё такое. Я использую прытко пишущее перо, потому что так нервничаю мои руки одновременно дрожат и трясутся. Ты ведь будешь столь любезна, что проигнорируешь ошибки, да? Я не могу начать заново. Я также не знаю, как сказать это лично. Что я, наверное, тебе объяснил. Надеюсь, блять, что объяснил.       Понимаю, что класть письмо в подарочный пакет немного нелепо, но сам пакет должен быть частью подарка. Ты, наверное, уже это знаешь. Ты ведь это знаешь, правда? Я не полный трус, не так ли? Может быть, теперь я, наконец, понял суть одержимости увлечения прелести заинтересованности шишуг. Это один из самых интересных маленьких лакомых кусочков, который я узнал о тебе за последний год (я тебя не преследовал, клянусь).       Мне действительно нужно, чтобы ты проигнорировала тот последний допрос, который я устроил. Я просто хотел узнать тебя поближе, может быть, выкачать себе немного этого нелепого золотого гриффиндорского сияния. Было приятно болтать с тобой в офисе и во время ланчей. Даже играть в квиддич с твоими друзьями. Ты можешь прочесть последнее предложение. Думаю, я действительно имел в виду то, что написал. Но я не могу добровольно признаться, что мне нравится проводить время в компании Гарри Поттера и Рональда Уизли. Хотя вечера в пабах были хороши; с тобой легко разговаривать.       Всё это говорит о том, что я не был странным, жутким, агрессивным грубым в своих попытках узнать тебя поближе, простая стратегия. Предисловие о том, что я не являюсь полным мерзавцем, важно из-за того, что я хочу сказать дальше. И независимо от того, сколько версий этого я напишу, просто невозможно сказать это так, чтобы не прозвучало немного безумно.       Иногда я думаю о том, каким должен быть твой дом. Уточню, я понятия не имею, где ты живёшь. Я бы никогда не вторгся в твою частную жизнь таким образом. Просто иногда думаю об этом. У тебя есть шишуга? Большой двор для выгула животных? Сад? Библиотека? Наверняка у тебя есть домашние животные; о твоей любви ко всем созданиям ходят легенды. Хотя я всегда думал, что ты в большей степени увлечена разумом и полулюдьми, чем домашними животными. Но как ещё объяснить шишугу?       Моя квартира ужасно одинокая функциональная. У меня не так уж и много вещей. В основном только самое необходимое. Я не мог выбраться из поместья достаточно быстро после войны. Мне нравится думать, что твой дом — полная противоположность моему: тёплый, когда мой холодный, переполненный книгами и безделушками, в то время как мой скудный, наполненный жизнью, где я кажусь призраком.       Думаю, вот почему мне так нравится, что я близко узнал тебя. Если честно, я был удивлён, что в конечном итоге не продолжил ненавидеть тебя так сильно, как раньше. Я с подозрением отнёсся к тому, что мой целитель разума предложил загладить мою вину перед людьми из прошлого. Я чувствую себя уравновешенным рядом с тобой, как будто твой избыток тепла частично заполняет холодный вакуум в моей груди.       Это нелепо.       Это стыдно.       Звучит безумно.       Это правда.       Всё это означает, что я немного думал о том, какой жизнью ты живёшь. И у меня есть несколько идей, потому что я знаю тебя немного лучше, чем год назад (ещё раз, не в агрессивном смысле. Обещаю. По крайней мере, я надеюсь, что ты согласна. Мерлин, пожалуйста, не говори мне, что я был ужасным психом). Мне очень хочется снова начать новое письмо. Пожалуйста, не обращай внимания на то, что пришлось вычеркнуть. Это была бессмысленная болтовня.       На самом деле, весь смысл этого письма в том, что я просто хотел, чтобы ты знала, что я теперь понимаю. Почему так много людей любят тебя. Меня ты тоже поймала. Я ужасно серьёзно отношусь к этому. И прошу прощения, если тебе неприятно, что я случайно влюбился в тебя. Клянусь, я не собирался. Если бы я был более сильным человеком, я бы попытался это изменить. Перестал бы приходить на посиделки в пабе. Перестал бы сидеть с тобой за ланчем. Но, видимо, я слаб из-за твоего тепла и того, как ты улыбаешься в ответ на мой сарказм.       Я полностью пойму, если ты предпочтёшь, чтобы я стал незаметным теперь, когда, наконец, сказал всё это. Мой целитель разума месяцами говорил, что для моего здоровья вредно держать что-то настолько напряжённое внутри. Он призывал меня рисковать и жить смело. Думаю, он наверняка был гриффиндорцем. Но в последнее время мне нравятся его советы.       Я просто хотел, чтобы ты знала. Хотел быть искренним. В основном потому, что я ничего не могу с собой поделать, но надеюсь, что ты не захочешь, чтобы я стал незаметным, и мне по-прежнему можно выкачивать из тебя свечение маленькими дозами. Но я не питаю иллюзий, что у меня есть хоть малейший шанс ухаживать за тобой. Но будь уверена. Если бы мог, я бы это делал.       Не знаю, чем закончить это письмо. Ни в одном из предыдущих я не зашёл так далеко. Не знаю, стало ли мне лучше или хуже от того, что оно наконец-то закончено. Я был бы признателен, если бы ты не прокляла меня в следующий раз, когда увидишь.       Твой С уважением,       тот идиот, который решил, что написать письмо с признанием в моей неудобной привязанности было хорошей идеей       Малфой       Драко       Подозрения сокрушительно подтвердились. Гермиона чуть было не рассмеялась. Но ей также было очень грустно из-за Драко и всего того, что он сделал так неправильно. Ей казалось, что он, вероятно, сходит с ума, когда начинает паниковать. Учитывая все обстоятельства, Гермиона тоже слегка запаниковала. Её сердце громко стучало в груди и между ушами. Сглотнув, она почувствовала его стук и в горле.       Гермиона решила, что хороший ночной сон поможет ей уложить в голове мысли о письме Драко и о том, как лучше всего ответить на него, чтобы это не изводило его ещё больше.       К сожалению, крепкий сон ускользнул от неё. Она не могла выбросить из головы его слова: намеченные, вычеркнутые и бессвязные.       Она встала рано и в прострации приготовилась к работе, прежде чем остановилась у камина. Были выходные, а она совершенно об этом забыла. Она избегала зрительного контакта с Живоглотом, который наверняка осознал её ошибку задолго до неё. Кот прекрасно знал, что суббота — не рабочий день.       Сегодня, очевидно, суббота станет днём охоты на Малфоя. Она не могла ждать до понедельника, чтобы столкнуться с его абсурдностью.       Так что, хотя он настаивал, что никогда бы не вторгся в её частную жизнь и не пришёл к ней домой, у Гермионы было меньше сомнений по поводу этого конкретного нарушения границ. Он признался, что влюблён в неё, а это, безусловно, означало, что она может появиться в его квартире без предупреждения, не так ли?       Будучи весьма уверенной в своём решении, она попросила через камин у Луны найти Блейза, чтобы узнать адрес Малфоя. Она была куда как менее уверена в своём решении, стоя напротив входной двери Малфоя, собираясь с духом, чтобы постучать.       После почти пяти минут споров с собой Гермиона, наконец, со смехом (теперь она нервно слонялась из угла в угол) отбросила свою осторожность.       Она постучала, подождала и чуть не отшатнулась, когда дверь Драко распахнулась.       Если не считать квиддичных матчей, которые требовали определённой спортивной униформы, она видела его только болезненно собранным: в его рабочей мантии, застёгнутым на все пуговицы, в отглаженных брюках с чётко очерченными складками и безупречным пошивом.       Сейчас он стоял в дверном проёме, одетый в мягкие маггловские джоггеры и простую хлопковую футболку с неприлично глубоким V-образным вырезом. Его волосы беспорядочными волнами падали на лоб: небрежно взлохмаченные, как никогда, никогда не выглядели волосы Гермионы. Он, должно быть, читал, потому что снова надел очки.       Всё ещё ошеломлённая, она держала его письмо в правой руке и бумажный пакет с продуктами в левой.       — Могу я войти?       Он не ответил, лишь неловко отошёл в сторону. Драко испуганно моргал, слегка наклонив голову, и был похож на робота, у которого случилось электрическое замыкание материнской платы.       Оказавшись в квартире, Гермиона поняла, что он имел в виду в своём письме. Здесь было не так уж и пусто, как она ожидала; ей почему-то представлялось, что его дом будет напоминать тюремную камеру. В целом, не так уж и плохо, но определённо с преобладанием функциональности над содержанием. Нечто переходное, оставляющее надежду, что это временное место проживания.       Малфой подошёл прямо к тележке с алкогольными напитками и налил себе чего-то золотистого. Он проглотил напиток и налил второй стакан. Он посмотрел на неё и протянул его девушке. Гермиона покачала головой, кладя сумку с припасами на кухонную столешницу.       — Сейчас восемь утра, — сказала она.       Он проглотил и второй стакан, поставив его с громким стуком на столешницу.       — Ты пока не прокляла меня, но время ещё есть. Просто готовлю свой организм.       — Драко, тебе не нужно… — она замолчала, затем вздохнула.       Гермиона осторожно подошла к нему.       Протянула письмо.       Настаивая, чтобы он его взял.       — Я прочитала его. Разумеется, — сказала она.       Рука Драко дёрнулась, что выглядело как попытка дотянуться до тележки. Он взял письмо с гримасой.       — Я заметила в нём некоторые ошибки, — сказала Гермиона.       Драко вздохнул, обходя её, чтобы шагать параллельно кухонному столу.       — Я в курсе. Я рассчитывал, что ты, исходя из добросовестных побуждений, не прочтёшь вычеркнутые фрагменты, — он взглянул на пергамент в своих руках.       — Прочти ещё раз, — сказала Гермиона. — Ближе к концу в твоей логике есть довольно существенная ошибка.       Чтобы отвлечься и меньше нервничать, Гермиона произнесла несколько заклинаний, чтобы распаковать принесённый ею мешок с припасами. Ей, вероятно, следовало спросить разрешения, но её попытка сделать шаг на сближение казалась прекрасным предлогом для некоторых вольностей. Она уже пришла к нему домой без приглашения, так какой смысл спрашивать про использование кухни?       Мука, масло, молоко, черника, сахарная пудра и несколько других ингредиентов летали по кухне: отмерялись, смешивались и собирались. Гермиона подтянула мягкие рукава своего джемпера, приготовившись вручную смешать масло и муку. Выпечка без какого-либо тактильного участия не должна была считаться выпечкой. В тех редких случаях, когда она решалась печь, Гермиона предпочитала не отдавать весь процесс магии; ей нравилось ощущение, как она сама делает что-то, без помощи магии. Рон этого так и не понял.       Когда Гермиона подняла взгляд, не переставая перетирать в крошки холодное сливочное масло и мучную смесь, Драко перестал метаться.       — Ты сказал, что любишь черничные булочки. Из кафе. Мне показалось, что они были частью твоей стратегии. Я подумала, что… — она умолкла. Нелепость ситуации лишила её уверенности.       Серебряные глаза Драко метались между её лицом, её руками в миске и пергаментом, всё ещё скомканным в его кулаке.       — Не знаю, были ли булочки частью какой-либо стратегии как таковой. Но я действительно люблю их. Да.       — Хорошо. Тогда я просто, — она молча изобразила, что продолжит перемешивать муку с маслом в своей миске, — пока ты будешь читать.       Он колебался, его взгляд так и метался между Гермионой и письмом. Осторожно и слегка растерянно, он в конце концов подчинился, разглаживая пергамент на стойке.       Он внимательно читал каждую строчку, иногда морщась, растягивая губы в гримасе. К тому времени, как он дошёл до конца, он издал сдавленный звук.       — Не могу поверить, что я действительно дал это тебе. Грейнджер, мне очень жаль. Это было совершенно неуместно.       — Так ты этого не видишь? Твоей ошибки? — она посыпала стол мукой и вывалила на него тесто, сердце колотилось в её груди.       — Я… так не думаю. Вижу только очень неприятное письменное подтверждение того, что я потерял рассудок. Грейнджер, если я умру от унижения, ты не могла бы сказать аврорам, что заавадила меня? Они тебя не арестуют. Ты героиня войны.       Гермиона проигнорировала его, призвав нож для печенья.       — Ты предположил, что твои чувства были трагически односторонними. Там, в конце. Что-то о том, что у тебя нет иллюзий по поводу возможности ухаживать за мной.       Драко вздрогнул, снова глядя на пергамент на стойке. Он казался неспособным говорить.       — Я подозревала это уже пару месяцев, — подключив всю свою храбрость и отвлекая руки, продолжила Гермиона, выкладывая на противень булочки. Она вздохнула, ополоснула руки и сделала паузу с выпечкой. Обошла кухонную стойку, двигаясь осторожно и плавно, чтобы не напугать его. Во многих смыслах Драко Малфой был пугливым, отчасти диким существом, не знающим, как принять даже малейшие признаки привязанности. — Драко, мы с тобой выпиваем в пабе еженедельно в течение почти шести месяцев, независимо от того, состоится ли квиддичный матч или нет.       Она сделала паузу, требуя подтверждения.       Драко сглотнул.       — Да, выпиваем.       — Мы обедаем вместе несколько раз в неделю.       Она снова замолчала.       — Да, обедаем.       — Два месяца назад мы трижды танцевали на Рождественском гала-вечере.       Он застонал.       — Я знал, что перестарался. Ты просто так прекрасно выглядела в этом изумрудном платье, и казалось, что тебе было очень скучно.       — Мне было скучно. Я не пошла на свидание и хотела потанцевать с тобой.       Пергамент — в какой-то момент он, должно быть, взял его для более внимательного изучения — смялся, когда он сжал руку.       — Что?       — Драко, я отказалась от двух предложений о свидании на тот вечер, потому что надеялась, что ты пригласишь меня. При других обстоятельствах я бы сама позвала тебя, но не хотела давить; казалось, что ты сомневаешься.       Он слегка расслабился.       — Я… что?       Гермиона сделала ещё один шаг к нему, раздражённая тем, как её сердце и её дыхание были полны решимости придушить её храбрость.       — Я подозреваю, что ты не осознаешь, что мы ходим на свидания, или, хотя бы, то, что я думала было почти-свиданиями, уже довольно долгое время.       — Нет, Грейнджер, — он покачал головой. — Я бы знал, если бы водил тебя на свидания. Поверь, нет ничего, чего бы я хотел больше. Более того, ты бы знала, если бы я встречался с тобой. Это нечто особенное. Это не то, что происходит случайно. Фанфары. Множество цветов. Романтика.       — Я готова признать, что, возможно, мы просто стеснялись встречаться по-настоящему, по крайней мере, осознанно. Видеть друг друга — такой термин используется, как я слышала. То время, которое мы провели вместе, изучая друг друга и не делая ничего существенного — оно было довольно приятным. И хотя я не могу сказать, что разделяю ту же… интенсивность эмоций, что и ты, — она очень, очень старалась не съёжиться от неловкости в её собственных словах, — я бы не возражала, если бы ты действительно начал со мной встречаться. — Пауза. — И делал другие вещи, связанные со свиданиями.       — Вещи, связанные со свиданиями?       — К примеру, если бы ты хотел поцеловать меня, я бы точно не возражала.       Драко выкинул пергамент и наклонил голову со смесью надежды и замешательства на лице.       — Не то, чтобы я тебя не замечала, — продолжила Гермиона, стараясь, чтобы у неё не сбилось дыхание, когда он сделал небольшой шаг к ней. Небольшой разрыв между ними на кухне уменьшился вдвое. — Ты очень умëн. И вдумчив. Я почти уверена, что ты запомнил все мои предпочтения по напиткам и оценил их зависимость от того, как прошёл мой день. И то, с каким упорством ты участвовал в матчах по квиддичу с моими друзьями, думаю, что ты самостоятельно поддерживал связь с некоторыми из нас в течение прошлого года. И боги… ну, ты очень красив.       Он сделал ещё один шаг, остановившись с ней лицом к лицу.       — Ты хочешь сказать, что пришла сюда не для того, чтобы отругать меня за то, что я… вёл себя подобным образом в прошлом году? — он остановился, сглотнул, сжал губы, прежде чем, наконец, снова заговорил. — Кроме того, ты говоришь, что я могу поцеловать тебя, Грейнджер?       В её пульсе билось предвкушение. Несмотря на несколько месяцев почти-свиданий, она не была уверена, что когда-либо раньше стояла так близко к нему. Он навис над ней, в его взгляде были грозовые тучи, но в отличие от вчерашних, они были полны надежды.       — Мне нужно твоё разрешение, Грейнджер.       Она не ответила ему, будучи заложницей собственного сердцебиения. Гермиона облизнула губы. Куда пропала его неуверенная, смущённая версия? Здесь она должна была быть самой уверенной в себе. В конце концов, она была той, кто знал, что между ними что-то было всё это время.       Она откашлялась.       — Булочки.       Его брови вопросительно приподнялись, он всё ещё парил, нависал, почти поглотил её своим чертовски голодным взглядом.       — Мне нужно поставить их в духовку. О боже, я забыла её разогреть…       — У меня нет духовки.       — Что?       Его смущение сменилось медленно растущей ухмылкой.       — У меня нет духовки, Гермиона.       Произносил ли он раньше её имя? Уж точно не так.       — Это жильё для волшебников. Оно настроено на волшебную кулинарию. Специально заколдованная рабочая поверхность с чарами подогрева, — он качнул головой, чтобы указать на поверхность, которую имел в виду. Но взгляда от неё не отвёл.       — Но, — начала она, — мои булочки…       Его тихий голос окутал Гермиону, словно заклинанием, и удерживал её в каком-то трансе.       — Мы могли бы ещё раз сходить в кафе.       — Полагаю, ещё слишком рано.       Казалось, что если он отойдёт, чтобы посетить кафе, то этот чудесный пузырь нашёптанных слов и вибрирующего притяжения может лопнуть. Гермиона протянула руку, сжимая мягкую персиковую ткань его футболки в кулаке. Прямо над его пупком она собрала ткань в руку, обнажая гладкую кожу и крепкие мускулы.       Она сопротивлялась каждому импульсу, который ей приходилось применять, чтобы разжать руку и провести пальцами по его коже. Вместо этого она выдохнула:       — Но сначала, да. Да, пожалуйста.       Как будто между ними наколдовали магнит, его рука нашла её бедро, когда Драко наклонился к ней, поддерживая их чудесный пузырь.       — Да, пожалуйста?       — На твой вопрос, — она сглотнула. — Насчёт поцелуя. Ты можешь. Я бы… очень хотела, чтобы ты это сделал.       Его дыхание было прерывистым, почти хриплым, когда одна из его рук вцепилась в кудри, почти наверняка запутав их. Гермиону это раздражало, придётся позже научить его быть осторожным с её едва сдерживаемой массой волос. Но сейчас прикосновения Драко запустили рой мурашек, побежавший по коже головы, вниз по шее, охватив позвонки и почти парализовав её.       Он наклонил голову, дыхание обдало её кожу, резкое от опрометчивого напитка с утра пораньше.       — Не думал, что мой день пройдёт так. — Его рука выскользнула из её волос, чтобы обхватить лицо девушки. — Честно говоря, я не был уверен, что вообще увижу тебя снова. По крайней мере, не наедине. И ненадолго.       Гермиона вырвалась из ступора, скользнув ладонями по его мягкой хлопчатобумажной футболке, вверх к плечам.       Драко наклонился ближе, прижавшись к ней торсом. И вдруг он присел, подсадив её на столешницу. Её колени раскрылись, так что он мог легко встать между ними. Затем подтащил как можно ближе к краю — и к себе — не давая ей соскользнуть обратно на пол. И если сначала Гермиона немного сомневалась, то, когда он, наконец, поцеловал её, его тёплые губы ощущались, как масло и сахар, в ушах стучало бешено колотящееся сердце, а из горла вырвался тихий стон.       Она крепче сжала его плечи, утопая в поцелуе. На вкус он был немного похож на ликёр и очень похож на предвкушение, кипящее в её венах.       Когда его рот переместился с её губ к челюсти, она услышала улыбку в его голосе, когда он шептал напротив её кожи:       — Какие ещё вещи, связанные со свиданием, мы могли бы делать?       Её хватка на его бицепсе усилилась, она прижалась к нему сильнее, чтобы просто не соскользнуть на пол и не растаять. Он прислонился своим лбом к её. Она не ответила сразу, так как язык и мозг, к сожалению, были завязаны в узлы и спаяны вместе горячим ртом Драко и его восхитительными прикосновениями.       — Так много… так много всего, — выдавила она, не в силах притянуть его достаточно близко. Слабый звук, который он издал, когда его тело плотно прижалось к её, придало Гермионе достаточно сил, чтобы добавить. — У тебя есть пергамент? Прытко пишущее перо? Ты мог бы составить список.       Она попробовала на вкус его стон прежде, чем услышала, почувствовала собственными губами, как он превратился в смешок, а потом Драко пронёс их от столешницы к коридору и, наконец, к его кровати.