***
В космопорту было некомфортно, жарко и тесно. Шестилетний Рэй, щурясь от яркого света, заливающего огромное помещение, полное людей, озирался, стараясь не задерживаться взглядом на отдельных людях и инопланетянах — помнил, что они не любят, когда на них «пялятся». Потолок из стекла, металла и пластика был по большей части прозрачен, открывая ослепительно голубое небо за ним. Местами казалось даже, что его нет вовсе, а есть только тонкая сеточка металлических треугольников, сразу за которой начиналось небо. Иногда в голубой выси мелькали катера и шаттлы, еще реже пролетали крупные корабли. Звездолетов не было — даже те из них, которые могли приземлиться без повреждений, разгружались и ремонтировались на орбите, а экипаж спускался в основном на шаттлах. Рэй знал это — даже во многих фантастических книгах старых времен упоминалась эта деталь. — Рэйтирейт, не отходи! — его снова дернули за руку. — Потеряешься еще! Иллатирая нервничала, ее тоже пугало такое невообразимое количество людей, но доставалось почему-то маленькому кастрианцу, который отходить и теряться даже и не думал. Напротив, оробев, он пытался сжаться в комочек, стать как можно меньше. Даже ременные фиксаторы, которые на него предусмотрительно надели утром, сейчас провисли — так сильно он прижал не совсем еще пропорциональные крылья к спине. Над головой зазвучал холодный металлический голос, перекрывающий общий гул. Рэй закрутился, пытаясь обнаружить источник, даже приподнял хохолок, будто это могло помочь ему. — Не крутись, кому сказала! — мать выглядела не лучше него, яркое платье из синтетической ткани сейчас смотрелось аляповато на взъерошенных перьях. И все же она пыталась быть привычно строгой, зачем-то тянула его, Рэя, еще дальше в эту чудовищную толпу, говорила, что они опоздают на шаттл… …К счастью, на Луну летели всего несколько человек, очередь к шаттлу выстроилась недлинная, и маленький кастрианец смог спокойно вздохнуть и пригладить взъерошенные перья. Разглядывая их будущий транспорт, весьма обшарпанный и исцарапанный, он отчего-то зацепился взглядом за полустершийся номер: «NCC-1984». Цифру «1» пересекала длинная не то трещина, не то царапина, смотреть на это было неприятно, и Рэй отвернулся — как раз для того, чтобы увидеть молодую землянку, которой его мать показывала документы. Он попытался приветственно улыбнуться ей — так, как это умели делать его родители, но все пошло прахом: непослушные губы разъехались в откровенную по меркам Земли ухмылку, обнажая острые зубы, смотреть на которые люди почему-то не любили тоже. Быть может, потому что у них таких зубов не было? …Изнутри шаттл выглядел не лучше, чем снаружи — грязные иллюминаторы, темные пятна на полу, изодранная обивка кресел, неприятный кислый запах в воздухе. Рэй, высоко поднимая тонкие четырехпалые ноги, морщился от ощущения грязи на чешуе. Но вот мать усадила его в кресло и тщательно пристегнула ремнями, как будто он сам не мог с ними справиться, села рядом, тоже пристегнулась и зачем-то полезла в сумку. Вскоре на свет были извлечены бутылка воды и тонкий прямоугольник с непонятными выступами. Когда Иллатирая надавила на один такой выступ, ей в ладонь выпал красивый белый шарик, который она вместе с бутылкой протянула ему. — Положи таблетку в рот, отхлебни воды и проглоти. Не жуя! — Но зачем мне таблетка, я же здоров? — удивился маленький кастрианец. — Пожалуйста, не трепи мне нервы. Наверное, я лучше тебя знаю, что надо, а что нет! Рэй удивился, но виду не подал. Шарик не имел никакого вкуса, ощущался только непонятный привкус нефильтрованной воды. Для очистки совести глотнув из бутылки еще раз, он вернул ее матери и уставился в иллюминатор. Солнце причудливо освещало грязные следы пальцев на стекле, суетились люди, проверяя и перепроверяя что-то на борту шаттла. Рэй отстраненно вспомнил, что как раз там проходила трещина-царапина. Хотелось спать, и это было странно — ведь он выспался сегодня ночью, но эта проблема не поддавалась анализу, потому что сон наползал слишком быстро.***
— Рэй, ау, ты чего с космосом разговариваешь? Рэй? — Да тут я, тут, — поморщился кастрианец. Воспоминания, накатившие так внезапно, отошли на второй план, как бы намекая, что еще вернутся, но сделают это позже. — Ты меня вообще слышал? — возмутилась Рила. — Да, ты говорила про недопустимость развития эмфиземы… — Чем слушал — неясно, — сделала вывод Рила. — Кир, сколько времени? — Минута осталась, — судя по тому, как он нервно топтался на месте, если бы не сестра, он бы уже несся во весь опор к ангару. — Ладно, завершаем душевный стриптиз, — и она, подавая пример, зашагала в нужную сторону — но не рядом с братом, как обычно, а чуть слева от Рэя. Кир, не понявший толком, куда ему деваться, пристроился сзади. — Рэй, только не паникуй… пожалуйста. — Да уж постараюсь, — криво усмехнулся тот уголком тонких губ. — Я тоже не хочу вылететь из Института, знаешь ли. …В «предбаннике» у ангара было тесно. Студенты негромко переговаривались, что-то обсуждая, серый и постоянно выглядящий слегка запыленным Лар пристально рассматривал ангар через крохотное окошко в раздвижных створках дверей. Со стороны смежного коридора доносился топот — кажется, им троим повезло, и инструктор опять опоздал на свой же практикум. Так и оказалось — через несколько мгновений он вбежал в «предбанник», таща в охапке спецкостюмы. Студенты, уже давно уяснившие порядок действий, моментально выстроились в очередь, а получивший костюм отходил в сторону, чтобы не мешать остальным. Рэй не сдержал досадливого шипения, взяв в руки свой, хоть и понимал, что без него никуда — в противном случае при достижении полного вакуума испытуемого раздует раза этак в два. Бороться еще и с последствиями этого «раздувания» врачи, естественно, не хотели, и потому меры предосторожности в этой ситуации все же предпринимались. Костюм из чего-то, напоминающего отдаленно резину, давил на тело, сминал перья и все никак не хотел натягиваться. Он в принципе был не слишком эластичным — что, собственно, и требовалось. Только вот те, кто его придумывал, явно не знали, какими словами их позднее будут костерить студенты, эти костюмы надевающие. Часть, закрывающая крылья, была чуть менее жесткой, больше напоминая черную пленку, но Рэй все равно умудрился зацепить внутреннюю сторону «пленки» крайним маховым пером, и после пары секунд противостояния стержень оного переломился. Прикрыв глаза, он мысленно выматерил на чем свет стоит и дизайнеров, и инструктора, и даже начальство Института. Стало немного легче. Утешила и мысль о том, что надвигается очередная линька, и максимум через месяц он все равно потерял бы это злосчастное перо. Бесило ощущение чего-то липко-обволакивающего на крыльях — сказывалась оставшаяся с ним даже спустя годы нелюбовь к фиксаторам, прозрачный пористый материал, плотно прилегавший к лицу и гордо именовавшийся лицевым щитком, бесил тоже. Со стороны это выглядело так, будто им максимально облегчали условия проведения практикума — но это было не так. Никто и не думал хоть на долю процента защитить студентов от воздействия вакуума, будто составители «Разгерметизации» хотели, чтобы те на всю жизнь запомнили жутковатое ощущение покалывания во всем теле, боль в барабанных перепонках и невозможность нормально дышать. Кастрианец прикрыл глаза, справляясь с вдруг материализовавшимся в области желудка комком холодного страха на грани паники, зашептал едва слышно: «Не сейчас, не сейчас…». Инструктаж по технике безопасности был донельзя короток — все, что можно было сказать и сообщить, уже сказали и сообщили на теоретических занятиях. Студенты снова сбились в кучу в одном углу «предбанника», и практикум начался. Все было предельно просто — инструктор говорил полное имя кого-то из студентов, следуя списку, названный выходил, створки дверей расходились перед ним, чтобы тут же намертво сомкнуться. Испытуемому необходимо было остановить процесс стравливания воздуха и запустить обратную процедуру до того, как измученное гипоксией сознание уплывет. Самые отчаянные студенты могли наблюдать за его действиями через крохотное окошко в двери, подмечая возможные ошибки, чтобы не совершить их самим, тем самым увеличивая свои шансы сдать. Вот только первый названный, Ларнакцик, не справился — отблеск красного зарева аварийных ламп, косо падавший на черные защитные костюмы, вдруг исчез, с суматошным шипением внутрь ангара ворвался воздух, и запасные двери в конце ангара открылись, впуская медицинскую бригаду. Тот факт, что провалился первый же вызванный, оптимизма не добавил никому. Инструктор опустил глаза в планшет со списком имен группы, и Рэй подсознательно напрягся. Вызывали в совершенно случайном порядке, и некоторые не успевали даже подготовиться, поэтому лучше было быть готовым постоянно. — Рэйтирейт! Он дернулся, крупно вздрогнул — так и не привык, что преподаватели при перекличках всегда зовут студентов полными именами, чтобы не вышло путаницы. — Здесь, — отозвался он, сглотнув. Инструктор кивнул, набрал код на панели замка, и створки дверей с шипением разошлись. И Рэй, зачем-то сощурившись, шагнул в ангар, отчетливо понимая, что его решительности хватит ненадолго — ровно до тех пор, пока давление не начнет падать, сопровождаемое посвистывающими звуками работы насосов. Он один. И помочь ему не может никто, кроме него самого. Точно так же, как пятнадцать лет назад. Только вот возможностей у него побольше.***
Он просыпался с трудом, будто выныривая с большой глубины. И как при нырянии ориентирами служили бы пузырьки воздуха, так сейчас он уцепился сознанием за тонкий свист совсем рядом — и не без труда открыл глаза. В шаттле царил полумрак, с одной стороны кое-как разгоняемый Солнцем в иллюминаторах. Все пассажиры, и его мать в том числе, сидели с закрытыми глазами, замерев в путанице ремней. Точнее, уже висели — маленький кастрианец и сам практически не ощущал под собой кресла из-за невесомости. Рэй читал, что некоторые переносят ускорение при взлете шаттла, просто выпивая снотворное и приходя в себя уже за пределами Земли. Однако орбиту Земли они, видимо, покинули уже давно — покосившись сначала в иллюминатор рядом с собой, а затем в тот, что на противоположной стороне, он не увидел орбитальных станций, каковыми все околоземное пространство было просто усеяно, если верить энциклопедиям. «Это еще не повод для паники», — успокоил себя Рэй — в конце концов, он не разбирался в лекарствах. Быть может, в космопорту им просто продали более мощное снотворное, поэтому никто еще не проснулся. Однако, как бы намекая, что проблемы не кончились, рядом продолжало раздаваться тихое посвистывание. Дышать стало тяжелее, чем раньше, как при взлете высоко-высоко — Рэй делал так однажды вместе с отцом. На миг маленький кастрианец замер, вспоминая, как в тот раз впервые опробовал «длинный вдох» и как после этого полета он просто бессильно упал на траву, ожидая, когда нагреется заледеневшая кровь.* Ощущение удушья вернуло Рэя в реальность, и он несколько судорожно набрал воздуха в грудь — задумавшись, он задышал как обычно, что теперь почему-то пользы не принесло. Видимая в солнечном луче капля чего-то вязкого — возможно, слюны одного из пассажиров — медленно плыла от правого борта к левому. Рэй пристально следил за ней, не понимая, почему она движется — ведь специально никто не плевался, и у капли не могло быть своей скорости. Но когда она подплыла к самой стене, как раз туда, где сходились листы выкрашенной в серый внутренней обшивки, то исчезла, причем бесследно. И от ужасающей догадки у Рэя встали дыбом все перья. Та трещина-царапина, пересекавшая цифру «1» и так ему не понравившаяся, была глубже, чем могло показаться. И сейчас воздух в шаттле медленно уходил через эту трещину в никуда. В пустоту вакуума. Страх скрутил маленького кастрианца с такой силой, что он спрятал лицо в ладонях и заскулил, как побитый щенок, будто надеясь, что мир смилостивится над ним. Однако этого не произошло, лишь свист стал раздаваться даже немного глуше, что означало понижение давления в шаттле. Лететь до Луны надо было примерно час — Рэй запомнил это число еще на Земле. Он не знал, сколько прошло времени, и боялся, что весь воздух выйдет до того, как они долетят. Он хотел отстегнуть ремни, чтобы хотя бы убраться подальше от трещины, но не смог. Будь он был лет на десять старше, знал бы, что стандартный полетный протокол, сейчас так и не сменившийся аварийным из-за давно неисправных датчиков давления, намертво блокирует замки ремней в течение всего полета во избежание возможных травм. Следующие полчаса показались ему вечностью в аду. Давление неумолимо падало, дышать становилось все тяжелее. В груди уже болело от постоянных глубоких, судорожных даже вдохов, паника снова и снова наваливалась многотонной глыбой, заставляя вновь закрываться руками и уже не скулить, а откровенно реветь и видеть, как плавающие в разреженном воздухе слезы устремляются туда же, куда и та капелька. Вскоре во всем теле появились неприятные ощущения, а дышать стало невозможно. Казалось, будто воздух загустел до такой степени, что не вдохнешь — хотя умом маленький Рэй понимал, что он не загустел, а разредился так, что уже не подходил для дыхания. Сознание мутилось, болели уши, а, случайно опустив залитый бесполезными уже слезами взгляд на свои руки, он увидел, что они раздулись, как при сильнейшей аллергии. Он хотел крикнуть, позвать кого-нибудь, но у него в легких уже не было воздуха, а если бы даже он и был, вакуум не позволил бы звуку распространиться. И Рэй прикрыл глаза, позволяя сознанию уплыть куда-то далеко, туда, где, наверное, было не так больно и где можно было дышать.***
В первые секунды Рэя с головой захлестнула паника. Судорожно хватанув ртом пока еще нормальный воздух, они кинулся к терминалу компьютера. Руки тряслись, что было непозволительно — ведь скоро на счету будет каждая секунда, и он не сможет тратить время на исправление ошибок. — Или пан, или пропал, — негромко произнес он на стандарте. Эту старую цедианскую поговорку он не раз слышал в детстве, так и не понял, кто этот загадочный пан и почему им быть лучше, чем пропасть — но сейчас было не до этого. «Пропадать» он не хотел и потому с поспешностью на грани лихорадочной начал взлом системы. Ведь лучше успеть самому что-то сделать для своего спасения — тем более что тогда у него будет шанс не испытать на себе абсолютный вакуум. …Перчатки защитного костюма тоже были жутко неудобными. Черная пленка, обтягивавшая тонкие длинные пальцы, снижала координацию, несколько раз Рэй попал мимо нужной клавиши — к счастью, он еще замечал свои ошибки. Сознание мутилось, суматошные глубокие вдохи и выдохи не приносили пользы, кровь, казалось, состояла только из адреналина, а нервы царапала боль. Свист насосов, откачивающих воздух, уже был почти не слышен. Время было на исходе. Но Рэй продолжал работать, судорожно ударяя по клавишам. Отчего-то ему казалось, что если он сдаст экзамен, то спасет себя тогдашнего, поможет ему, пятнадцать лет назад задыхавшемуся в старом до полной неисправности шаттле, который никто не счел нужным проверить перед вылетом. Где-то на задворках сознания царапалась мысль-усмешка, что если он сейчас потеряет сознание, то оптимизма ждущим по ту сторону дверей остальным студентам это прибавит еще меньше, чем провал Ларнакцика. Он смог взломать систему, он уже почти прекратил откачку воздуха, но надо было еще запустить обратную процедуру. И, не видя ничего перед собой, не держась на ногах, уже теряя сознание и ощущая, как до боли стискивает раздувающееся тело защитный костюм, он набирал последние необходимые команды. И лишь когда мертвую тишину вакуума заполнил уверенный свист, означавший, что давление начало подниматься, кастрианец позволил себе сползти на дюраниевый пол, не в силах дольше оставаться в сознании.***
Слух раздражало негромкое пиликанье и разговоры где-то рядом. Еще не до конца придя в себя, Рэй поморщился и попытался отмахнуться от шума, как от назойливого цедианского комара — в детстве те, невзирая на то, что им не подходила основанная на кобальте кровь, постоянно донимали кастрианца. — Рэй! — позвали его, и он с трудом разлепил веки. Взгляд сфокусировался не сразу, но он все же различил обстановку медотсека, где сейчас в практически полном составе лежала их группа. — Рэй! — зов повторился, и он недоуменно огляделся. На соседних с его койках лежали Кир и Рила — именно она, кстати, пыталась его дозваться. — Вы… сдали? — голос еще не повиновался ему как следует, от воздействия вакуума пострадал весь организм. — Думаю, да, — кивнул Кир, пытаясь повернуться на бок и терпя неудачу — его принесли сюда позже Рэя, и лекарства еще не подействовали. — Ты тоже точно сдал, хотя уже вырубался под конец. Ну да ничего, мы все такие были, — он криво усмехнулся. — Я… сдал? — недоуменно нахмурился он. Память отказывалась выдавать конец практикума, измученный гипоксией мозг тогда уже, видимо, отключался, и Рэй работал автоматически, на рефлексах и том загадочном, что цедианцы иногда зовут «жопочуйкой». — Ты именно что сдал! — Рила улыбнулась, не боясь показывать зубы, как боялся это делать он сам в детстве. — Как ты это сделал? — Видимо, исключительно потому, что пятнадцать лет назад я не мог сделать вообще ничего, и оставалось только помирать от паники, а сейчас я хотя бы… ну, мог исправить ситуацию, пусть даже пришлось бы выложиться на полную, — он непонятно махнул слабой пока еще рукой. Маленький Рэй на задворках сознания сейчас позорно ревел, напрочь игнорируя тот факт, что ему уже шесть лет, и утыкался лицом в выпирающий отцовский киль — Нартирей тогда примчался в лунный госпиталь к жене и сыну так быстро, как только смог; к счастью, шаттл ему попался не такой заэксплуатированнный. — Подожди-ка, а что было пятнадцать лет назад? — удивилась Рила. — Это… долгая история, — вздохнул Рэй. — Я не хотел бы ею делиться. — Не хочешь — не делись, — изрек Кир, не замечая мрачного взгляда сестры а-ля «Кто тут доктор — вы или я?». — Главное — ты справился. И Рэю показалось, что его приятель заложил в эти слова куда более глубокий смысл, чем было видно на первый взгляд.