***
Холодный осенний ветер путался в бахроме красно-золотого шарфа. Гермиона стояла у перил высокого деревянного моста, задумчиво глядя в простирающуюся темно-зеленую долину. Теперь она часто бывала здесь: физическая высота уносила ввысь мысли. Создавалось впечатление, что тяжелые переживания теряют свой вес, заботы становятся легче. Все знали, что магия никогда не даст мосту рухнуть от ветхости, но общий вид строения был хрупок, и смельчаков ходить по скрипучим доскам почти не находилось, поэтому это место было тем, где Гермиона могла побыть одна. Тихий шорох крыльев послышался рядом. Ей не нужно было поворачиваться, чтобы почувствовать присутствие ангела. За долгое время общения они сблизились настолько, что по уже ставшему привычным теплу в груди девушка могла угадать появление друга. Он подошел к перилам и молча устремил взгляд светлых глаз в ту точку, куда сейчас смотрела Гермиона. Прошло несколько минут, прежде чем послышался слегка отстраненный и тихий голос Каса: — Мне не понять отношения Рональда к моим посещениям. Гермиона, помедлив, повернула голову к другу. Она уже заранее знала, чем закончится разговор. Кастиэль так и не поймет до конца, почему Рон столь грубо обращается с ним. Ревность — на данный момент это было самое сложное чувство, явление которого Гермионе никак не удавалось объяснить Касу. Он понял эмоции презрения, ликования, удивления, отвращения и множество других состояний, но никак не мог познать ревность. И в этом Гермиона чувствовала свою вину. Ангелу нужно объяснять открыто, прямо — в его жизни и без того хватает недомолвок и в этом мире, и в другом. Гермиона могла точными словами объяснить явления самых разных чувств, но без обиняков рассказать о ревности она не решалась. Боялась, что Кастиэль близко к сердцу воспримет негодование Рона, почувствовав свою вину. Боялась, что в один момент исчезнет и не появится больше никогда. Что больше никогда они не будут стоять рядом, как сейчас, глядя в одну и ту же точку на горизонте. Что больше никогда не потеплеет в груди. Ежась от холода, Гермиона плотнее закуталась в мантию. Она оставила теплую одежду в спальне, решив, что отлучится лишь ненадолго, но, придя к уже ставшему родным месту, не захотела уходить. Вдруг что-то коснулось ее шеи. Плащ Кастиэля мягко лег на плечи, окутав тело, как облачко. Гермиона взглянула на друга. Ангел не смотрел на нее, но было видно, что он ждет ответа. Забота, с какой Кастиэль относился к Гермионе, выдавала чистое отношение его к ней. Ангел не хранил секретов от той, что учит его. И Гермиона мучилась с каждым днем всё больше. И всё больше казалось ей, что недосказанными словами она бесчестно обманывает того, кто так открыт и добр (пусть по-своему, по-ангельски, но этого нельзя опровергать) с ней. Мягко коснулась плеч ткань бежевого плаща, и Гермиона решилась в этот раз сказать всё, как есть. — Кастиэль, послушай... Иногда люди считают своими не только предметы. Они хотят владеть душой и телом тех, кто им нравится. — Использовать других, как сосуды? Как Люцифер использовал Сэма? — Постой, нет.. Или, может быть, в каком-то роде да.. Но я, всё же, не об этом. Кастиэль обратил взгляд на подругу. Он ждал очередных полезных объяснений и был готов снова внимать каждому слову. — Ревность рождается, когда человеку кажется, что у него отнимают что-то ценное, что-то, что ему дорого. — Рональд испытывает ревность, когда недружелюбно приветствует меня? — Да. — Я что-то отнял у него? Внутри похолодело. Гермиона хотела сказать «нет» и закончить разговор, как делала это раньше. Страх, что друг пожелает уйти, узнав правду, сковал сердце. И чем дольше длились секунды молчания, чем больше Гермиона понимала, что нельзя снова оттягивать момент истины, тем сильнее набухал горький ком в горле. — Я дорога Рону как близкий человек. Как подруга. Как девушка. С каждым словом она подбиралась всё ближе к опасной черте между «до» и «после». Кастиэль продолжал задумчиво разглядывать черты лица Гермионы и слушал. — Он считает, что ты отнял у него внимание, которое я могла уделить ему. — Мне жаль, что я отнимаю у Рональда время, которое ты бы могла провести с ним. Но мне хотелось бы понять тогда, почему я не испытываю ревность, как он, ведь знаю, что Бобби и многие другие знакомые проводят больше времени с Дином и Сэмом, чем я. Гермиона с усилием сглотнула совсем разбухший комок, старательно скрывая подступающие слезы. Слишком долго откладывала объяснение ревности, слишком долго переживала о реакции Кастиэля. И вот, теперь момент, когда необходимо сказать прямо, не мучая ангельского сознания больше, настал. — Рон считает, что ты любишь меня, а я неравнодушна к тебе. Гермиона хотела зажмуриться, словно ожидая удара. И в то же время хотела схватить, не отпускать — и пусть плащ упадёт на скрипучие доски, пусть холодный ветер овеет тело, но душа останется в тепле. Хотела рвануться — но стояла, старательно подавляя в себе эмоции. Она всегда всё делала старательно. — Люблю? — Кастиэль тихо произнес выцепленное из фразы слово, погружая его в сознание как можно глубже. — Я хорошо отношусь к тебе. Мне нравится, что ты всегда готова помочь разобраться в мире человеческих эмоций. Сейчас он рассуждал, стараясь дойти до конца, полностью распутать запутанный клубочек непонимания. Гермиона слушала рассуждения, слегка повернув голову в сторону так, чтобы Кастиэль не видел выражения ее лица. Она уже не могла контролировать себя так безупречно, как делала это раньше. — И нравится наблюдать за тем, как ты читаешь вечерами. И кожа..она такая бархатистая, как внутренняя сторона листа пеларгонии. Гермиона не ожидала таких слов. Она была готова ко всему, но не к подобным изречениям. На глазах задрожали слезы, а щеки едва заметно порозовели. — Наверное, если Рональд так считает, то он прав. Я больше ни у кого не замечал кожу. Гермиона молчала, ведь стоит заговорить, и эмоции станут совсем ясными. А Кастиэль уже достаточно давно учится у неё, чтобы определить нежность и почувствовать страх потери. Но вместо того, чтобы вымолвить «я должен уйти, раз вторгся в чужой мир, оказался между двумя судьбами», он сказал: — Я правда люблю тебя. Это было так открыто и столь прямо, что Гермиона обернулась и заглянула прямо в глаза Каса, взгляд которых был кристально чист и ясен в это мгновение. Ангел понимал, о чем говорил. Молчание. — А ты, должно быть, правда неравнодушна ко мне, Гермиона? Он видел слезы и старался подметить все детали, которые выдавали душевное состояние девушки. Всё время до этого был прилежным учеником хорошей преподавательницы, а сейчас, казалось, сдает заключительный экзамен — считывая всё до мелочей, проводил молчаливый психологический анализ представшей перед ним собеседницы, узнавая всё больше с каждым мгновением. И вот, он получил ответ на свой вопрос. Беззвучные, слова блестели слезами на глазах, играли во взгляде, застыли на приоткрытых губах. Он склонил голову, и Гермиона щекой ощутила теплое дыхание ангела. Широко открытыми глазами смотрела на него, и тепло в груди разливалось с каждым новым мгновением всё сильнее, шире и глубже. Пара мгновений, всего пара мгновений необычайной близости. Человек и ангел – столь разные, оба сложные создания, прекрасные в своей непохожести, – сейчас чувствовали одно и то же, и ясным было это чувство впервые за долгое время. Скрывать эмоции не приходилось, и две души, нагие до самых глубин, сплетались в одно целое с каждой секундой всё сильнее. Незаметно для Гермионы на щеке потухло ощущение тепла. Дыхание на коже больше не чувствовалось. Она не слышала или не захотела услышать прощальный трепет крыльев. Ветер забрался под накинутый на плечи плащ и сковал внутренности льдом. Рядом никого не было. Ангел не демон, он не может поселиться внутри насильственно. Кастиэль теперь – оставшееся в сердце сказочное воспоминание, и на это было добровольное, бессловесное согласие. Но какой же болью оно отзывалось. Словно внутри терзал душу самый жестокий из всех демонов – именно так ощущается невозможность продолжать общение, осознание ухода. Гермиона дрожащей рукой поднесла палочку к груди и прошептала потускневшим голосом спасительное «Обливиэйт».Часть 1
15 мая 2021 г. в 20:04
— Невозможно столько чувствовать сразу. Разорвешься.
— Если у тебя эмоциональный диапазон, как у зубочистки, это не значит, что у всех остальных такой же, — Гермиона с вызовом посмотрела на недоумевающего Рона и отвернулась, снова склонив голову над пергаментом. Только что она с необычайной точностью описала состояние Чжоу Чанг, расплакавшейся сегодня вечером на плече Гарри Поттера. Благодаря этому объяснению Гарри понял причины бурного проявления эмоций под омелой и ясно решил для себя, что теперь постарается поддержать Чжоу, ну а Рон так и остался недоуменно хлопать глазами, пораженный возможностями человеческой психики.
Из дальнего угла уже четверть часа беседу друзей слушал Кастиэль. Подняв светлые глаза на девочку, он внимал каждому слову, стараясь заполнить опустошенный ангельским послушанием резервуар эмоций. Привычка веровать в Отца, быть небесным солдатом, исполняя неопровержимую волю Господа — всё это лишило его знаний о чувствах. Теперь же он хотел ужиться с людьми, стать «своим» в кругу Винчестеров. Он жаждал сблизиться с братьями на духовном уровне (физически он это уже сделал, даже весьма успешно: так, что теперь фраза «личное пространство, Кас» нежно касается ушей ангела чуть ли ни с каждым его появлением), и это было проблемой — никто на небесах не учил его чувствовать. А быть другом двух сложных личностей, не понимая их внутреннего мира, невозможно, особенно когда одна из них — сплошная ходячая эмоция.
Вот Кастиэль и сидел теперь в уголочке гриффиндорской гостиной, стараясь запомнить как можно больше из всего, что говорит Гермиона. Это единственный человек, который, казалось, может объяснить всё, от трансфигурации до истории магии. Вопросы простейшей психологии и вовсе не составят ей труда, по мнению Кастиэля, уже давно приметившего невероятную чуткость девушки.
— Он опять здесь, — закатив глаза, заметил Рон, при этом незамедлительно получив посланный Гермионой укоризненный взгляд. Затем девушка посмотрела на Каса, и если бы кто-нибудь со стороны наблюдал за происходящим, то не поверил бы глазам — настолько быстро изменилось общее выражение лица гриффиндорки. В один миг недовольство во взгляде сменилось лучащейся теплотой так, словно хмурости и не было секунду назад, не было ни вчера, ни позавчера, никогда — словно глаза всегда были полны этой приветливости и благодушия.
— Здравствуй, Гермиона, — привычно тихо поздоровался ангел.
— Как будто нас здесь нет, — буркнул Рон, не скрывая неприязни. — Из вежливости можно было хотя бы «привет» сказать.
— Здравствуй, Рон. Здравствуй, Гарри, — не замечая сварливого тона и недружелюбия, с которыми его принял Уизли, произнес Кас. Рон отвернулся, чуть ли не шипя от негодования, вызванного нерушимым спокойствием пришельца. Гарри только кивнул в знак приветствия, не проронив ни слова. Он молча наблюдал за гостем, то и дело переводя взгляд на рыжего друга. Недовольство, которое возникало на лице Рона при каждом появлении ангела, вызывало неподдельный интерес, потому что Рон Уизли славился незлобивостью характера, которая, тем не менее, всякий раз оказывалась под угрозой, стоило лишь парню услышать характерный звук хлопков крыльев.
— Кастиэль, — немного смущаясь, как всегда бывает при необходимости напомнить о чем-то не очень приятном, начала Гермиона, — мы ведь говорили об этом... Впредь, пожалуйста, оповещай о своем присутствии сразу.
Ангел поднялся на ноги и отошёл к винтажному окну, за которым все сильнее завывал ветер, а холодные струи дождевой воды стекали вниз, слезами капая на каменный выступ под рамой.
— Я не оповестил о своем приходе, потому что не хотел прерывать ваш разговор. Теперь вы заметили меня, и он оборвался.
Так было всегда, когда Кас посещал друзей: говорящий умолкал, Рон вспыхивал негодованием, Гарри с интересом всматривался в лицо друга, а Гермиона всё свое внимание уделяла ангелу.
Она видела в нем Свет.
Видела чистую душу, еще не тронутую грязными руками человека. Она хотела не только объяснить ему явление эмоций, но и сохранить детскую наивность, которая сейчас выделяла Каса на фоне людей. Он был из тех, кого называют «не от мира сего» и в прямом, и в переносном смысле. Даже привычное приветствие «Здравствуй, Гермиона» звучало из его уст отвлеченно, словно бы возвышенно.
Капли всё так же стекали по стеклу, всё так же тихонько шуршали страницы учебника, в котором Гарри безуспешно пытался найти ответ на очередной подковыристый вопрос Снейпа, заданный в качестве домашней работы, всё так же глухо трещали в камине сухие ветки, но изменилось одно — Каса здесь уже не было. После короткой фразы про оборванный разговор он исчез, забрав с собой дружелюбную улыбку Гермионы. Теперь девушка испепеляющим взором прожигала макушку Рона, внезапно с головой погрузившегося в чтение своего недописанного сочинения по истории магии. Он понимал, что в очередной раз сделал глупость, на ровном месте обидев ангела, но при этом осознавал свою неспособность совладать с негативными эмоциями, взрывными чувствами, вызываемыми в душе одним только появлением Кастиэля.
— Ты бы мог быть повежливее, — нарушив воцарившуюся тишину, наконец сказала Гермиона.
Рон внезапно вспыхнул, подняв рыжеволосую голову. На волосах заиграл отблеск каминного пламени, создав, надо признаться, впечатляющий эффект. — А ты бы могла перестать возиться с ним, как с ребенком.
— Ему нужна моя помощь, и я выполняю свой долг, — стараясь оставаться спокойной, ответила девушка.
— И делаешь это с охоткой, — процеженные сквозь зубы слова Рона прокались по пустой гриффиндорской гостиной и умолкли, сменившись душащей тишиной. Гарри с удивлением поднял глаза, уставившись на друга. Рон и сам понял, что реплика была лишней – злой и по-настоящему обидной. Хотел извиниться, но голос Гермионы опередил готовые сорваться с губ слова раскаяния:
— Я пойду к себе.
Она собрала учебники и вышла из гостиной. Только каштановые волосы скрылись в полумраке, Рон с горечью прошептал, не обращаясь, собственно, ни к кому:
— Я болван.