La folie

Всегда за его спиной. «Цок-цок-цок» — легкая поступь, стук каблуков, фантомные шаги — «цок -цок-цок». Не звук, но ощущение, темное пятнышко на периферии глаза. Тянущаяся струна в груди подрагивает, звенит, колеблется. Он ждал голоса. Долго ждал, прислушивался к пустоте темных залов сознания. Вилбур ожидал, что рано или поздно они взорвутся яркими брызгами петард, канделябров, и грохот симфонического оркестра оглушит его тысячью голосов, спавших в глубине подсознания все эти годы. Ничего особенного, семейные традиции. Но только его собственный голос отдавался мягким эхом в черном бархате под закрытыми веками. Цок-цок-цок. Мерно и ритмично, как колеса поезда. Ему нравилось думать, что это стук каблуков прелестной девушки. Что существо, вечно скрывающееся за кулисами понимания — это прекрасная леди, скорбный призрак полюбивший его. Ему нравилось думать, что он не сходит с ума. Ему нравилось думать, что все идет по плану. Нравилось представлять, что она сидит рядом на краю кровати, когда он спит, нравилось думать, что она последовала за ним в ссылку, как верная жена. Его единственная настоящая любовь. Согреет сердце в промозглой расщелине, которую теперь он зовет домом. Всегда будет на его стороне. Когда они собирали союзников, Вилбур уже знал, что самый сильный уже на их стороне. Его любимая никогда не отвернётся от него. Ему не страшно больше. Она будет первой, кто услышит его симфонию, сыграет с ним на рояле в четыре руки, ее аплодисменты будут лучшей похвалой. Они не станцуют на могиле цивилизации, у них иные роли в пьесе революции. Цок-цок-цок. Всегда рядом, всегда за его спиной. Он не мог больше представить жизни без нее. Тишина казалась пыткой. Вилбур пел для нее в одиночестве. Цок-цок-цок. Мелодия на мотив шагов. Нацарапывал нотки на обрывках бумаги, но все не то, не то, не так, неправильно. Она стояла за спиной, разглаживала смятые листки, бросала их в огонь. Рукописи горят, нотные листы горят прекрасно. Ла’Манбург будет так же полыхать, должен так же полыхать. Если он — злодей, то пускай будет так. Она хочет видеть его таким. Цок-цок-цок, в такт шагам его отца. Ее руки на его плечах, когда Вилбур срывая голос умоляет Фила убить его. Исписанные углем стены, вырубленные в камне слова. Ее руки на его плечах. Ее ладонь, скользящая по предплечью, ее пальцы на кнопке, его пальцы на кнопке. Я знаю было место. Было

Было

Было

Было

Я знаю было

Нет больше, не будет. Было. Не должно быть. Было. Ее тело, прижимающееся к нему, крепко-крепко. Не чувство, но ощущение. Бестелесные объятия, острая молния сквозь все тело. Громыхающий в ушах оркестр: взрывы и звон железа, затхлый запах пыли, оседающий в легких. Его симфония, его реквием. Вилбур знает, что ей нравиться. Он сделал это все только для нее, Ла’Манбург только для нее. Жить и умирать ради нее, убивать ради нее. Захлёбываясь слезами и кровью, забываясь адской болью, он повторяет ее имя, в слух, в мыслях. Сумбурно, неразборчиво, утопая в бархате. Его вечная спутница, его любовница, его муза, его все. Ее имя — Безумие.