Дар судьбы

Стоит июнь, знойный настолько, что воздух подрагивает, а вода, казалось, испаряется быстрее, чем достигает пересохших губ. Волков, стоя в тени спрятанной от чужих глаз беседки, смотрит на свою руку, туда, где сейчас лежит белый волчий клык. Он не понимает. — Серый, это что? — Подарок. Сережа, руки-веточки и горящие на солнце волосы, нервно теребит собственные пальцы. В пятнадцать выражать чувства сложно, куда сложнее, чем в восемь или двенадцать, и поэтому он просто отводит глаза, заламывая руки как-то совсем неестественно. Иногда Волков боится, что хрупкие кости не выдержат и треснут. — На день рождения, — как-то совсем тихо добавляет он и резким нервным движением заправляет рыжую прядь за ухо. Оно почему-то красное, от нежного хрящика до самой мочки, и его хочется укусить, — Подумал, что тебе понравится. Волков ведет носом, словно принюхиваясь; тот уже не напоминает сплошной синяк, как это было пару недель назад, но, кажется, внутри что-то повредилось и теперь постоянно чешется. Про себя Олег радуется, что Сережа уехал раньше, чем он успел подраться; пусть призовая поездка в Артек и выпала на его день рождения и они не смогли отметить вместе, даже в отсутствие Сережи никто не смел говорить о нем такие гадости. А он сам все стерпит, затаится в засаде, выжидая удобный момент, а потом порвет за него; недаром он Волк. — Я рад. Сережа вскидывает глаза, и те светятся одновременно радостью и облегчением, и он уже привычно легким движением подается вперед, чтобы обнять его, но в последний момент тормозит, делая вид, что хотел просто размять плечи. Волк вздергивает широкую мохнатую бровь — он не понимает и поэтому смотрит еще внимательнее. Сережа неловко улыбается и морщит сгоревший после яркого южного солнца нос. — Ну, я подумал, может, не надо лишний раз провоцировать? Может, хоть так они перестанут нас донимать... Волков хмурится еще сильнее, и брови наползают на глаза и почти сливаются в одну линию. До других ему дела нет. — Дураки и есть дураки. Не слушай их, Серый, — он смотрит исподлобья, но говорит тихо, спокойно, — Они глупости говорят, лишь бы языком потрепать. Врут. Сережа вскидывается, резко, яростно, с каким-то вызовом в глазах, но после вдруг так же резко смурнеет и снова опускает глаза. Тонкие пальцы цепляются за подол футболки так, что она едва слышно трещит. — Не врут, — выдыхает он, а потом снова птицей вскидывается и смотрит своими синими глазищами, губу кусает и добавляет с какой-то безнадежной болью, — Я и правда тебя люблю. Олег стоит, все хмурит свои брови и, сам того не замечая, дергает кончиком носа; Волк в нем принюхивается и размышляет, стоит ли остаться или лучше будет бежать. Он замирает, думает — волки хищники, они привыкли рисковать, но с ними всегда есть их стая, а его единственная стая, его родная душа стоит сейчас перед ним. Волк обходит опасность на мягких лапах, снова скрываясь где-то в чаще его разума, и Олег лишь невозмутимо кивает. — Ты мне тоже как брат. Сережа не шевелится, но в его глазах ураган — боль, нежность и что-то совсем Волку не знакомое, но все заслоняет собой отчаяние. И оно единственное, что он видит, когда темная синева вдруг оказывается слишком близко. — Нет, Волче, не так. У Сережи губы — сухие и чуть сладкие после съеденного на обед яблока, он хватается пальцами за ворот его футболки и отчаянно жмурится. Острый волчий клык впивается в руку так сильно, что, кажется, протыкает кожу, но его это не волнует, потому что Олег видит каждую веснушку на его лице так четко, что думает, что не забудет больше никогда. Судьба никогда раньше не дарила ему подарков, но те, что он получает в тот день, окупают это сполна.