Black swan

Липкие губы испускают в окутывающий со всех сторон фантомный мрак точечный полубархатный стон, когда ярковолосая фурия одной рукой проводит по его шее, а другой скользит по бёдрам своего партнёра в кожаных штанах, слегка приседая под ритм. Изящно, как и полагается. Фигурной волной притираясь к и так изрядно возбуждённому паху, Сумин откровенно усмехается ему в влажные, от частых облизываний губы, своими ярко алыми устами, ловя на выдохе еле слышимый стон. Он прячет усмешку в её длинных волосах, когда его руки перекатываются по рёбрами танцовщицы, собирая в гармошку кроваво–красную ткань её платья, обнажая нежную кожу, под которой жизнью бурлит возбуждение, что накрывает жарким полотном и поверх, заставляя глаза прикрывать в наслаждении. Меняя позу, когда уже Чимин подхватывает её под бёдра, буквально врезаясь своей ширинкой в её промежность, и мокрым языком выводит линию на лебединой шее, полусладкий выдох обречённо исходит из её губ, в последствии которые Пак страстно сминает, прикусывая до упомрачнения рассудка у обоих, от нехватки кислорода. Они вместе делают красивый пируэт, расправляя руки будто птицы заточённые в красивой, золотой, но клетке, в попытках убраться оттуда. Сбежать. Но сегодня у них по плану не взлёт. Падение. Самое сладкое и самое греховное из всех, что у них когда-либо было. На самое дно глубин ада, откуда, уверены, уже не выберутся— останутся править. Спускаясь со сцены в один прыжок, он раскладывает свою партнёршу по ближайшему столу, заставляя её прижимать его как можно теснее бёдрами за талию. Почти ложится, имея не смотря на одежду. Тесно, без попытки вдохнуть воздух не с ним, растягивая пространство между ними. На двоих разливая сегодняшнее безумие по бокалам душ. Он кусает её в шелк шеи, пока она в отместку царапает его затылок острыми ноготками, стягивая меж пальцев сероволосую шевелюру, в попытках замолчать стон, не выдать. Но не сдерживается— стонет так извращённо и громко, что Чимин уверен, так крепко стоит не только у него, но ещё и у половины мужчин в зале, если не у всех. Заводить она умеет как никто другой и помыслить бы не смел, тая настолько сокровенное в тёмных уголках невообразимого. Но ей это даётся возможным— для неё запретов нет. Законы не писаны, истины не провозглашены, святое не более чем звук разбившегося стекла. Она это Дьяволица собственной персоной. Но и он не отступит. Словно издеваясь делает первую фрикцию бёдрами, так красиво заезжая прямо по чувствительным и сквозь белью точкам. Сумин наслаждается не скрываясь, когда скидывает с него кожаную куртку, и руками скользит за ворот распахнутой ею же рубашки. Призрачно впивается, усмехаясь опухшими алыми устами. Тот мысленно распят на все тысячи вольт её электричества. Музыка замирает в первом акте, когда он её целует. Мокро. Пошло. С языком. Люди вокруг них восхищённо наблюдают и облизываются. Чёртовы извращенцы— думают оба танцора. Для них же здесь нет никого— только страсть и ярко горящая вывеска с неоновым сиянием hell'а. Когда тихая мелодия по нарастающей вдаряет по перепонкам, резко сжимая короткие пряди в узловатых пальцах, Бан запрокидывает голову светловласого, вгрызаясь в шею почти до крови, заставляя трепетать закрытые тонкие ресницы, и судорожно заходиться в бите сердце. Она прикрывает и свои веки, смежая за длинными тёмными стрелками дикое и необузданное, продолжая прикусывать, и зализывать. Вылизывать, пока он расплескивает смех. Ему больно— она знает точно. Но он смеётся. Это всегда было и будет так. Дьявол упивается болью, пусть даже она будет и его самого. Сегодня же у них пир. Их любовь это сплошное безумие, где им не стыдно почти прилюдно заниматься сексом. Где такие откровенные танцы—воздух, а их проявление возбуждения кроется в страдании. Как можно сильнее укусить. Расцарапать. Оставить засосы в память об этом. Синяки на ткани кожи, что будут переливается цветами ещё несколько месяцев, так приятно оттеняя фантомной болью. А несходящие с душ рубцы пометок останутся навсегда— это самое сладкое. До скончания веков знать, что ты падший, не принадлежащий сам себе. Истинная радость. Хватая лёгкими спертый от жара их тел воздух, розововласая вторит ему и смеётся, соскальзывая двумя руками по нему, и останавливаясь прямо на всдыбленной ширинке. Стыд? Нет, не знают. Куда до него, когда они на отметке ниже, чем Марианская впадина? В Бездне Челенджера* они остановятся в другой раз, но не сегодня. Впереди Тартарары*, и незабываемая экскурсия нравственной смерти. Прямо здесь и сейчас им по душе дьявольская похоть и сумасшествие вдвоём на грани реальности. Звенящее в воздухе напряжение. По венам текущее возбуждение. В крови бурлящее чувство превосходства. Что может быть лучше, чем то, что творится с ними на крайней точке разума? Когда один шаг и ты за гранью. Пьянящее по поглощенности чудо. Он не остаётся в долгу, крупными ладонями приглаживая сперва атлас между её ног, а после задирая платье, заставляя скользить струящуюся ткань её одеяния, и так доходя до груди, двумя большими пальцами надавливая на выпирающие бутоны сосков, выбывая тем самым хриплый отзвук возбуждения уже из неё. Из самых глубин лёгких вышибая и этим упиваясь словно самым дорогим вином. Они настолько больны друг другом, что не в силах противостоять чертям похоти, они просто станут самыми извращёнными. Они на самом деле покажут, что значит страсть, которая заставляет людей устраивать войны. Пока они распускают вокруг флёр возбуждения, в здание ночного клуба, прерывая атмосферу уединения с прекрасным и греховным, врывается целая группа вооружённых до голов людей, начиная обстрел по посетителям этого падшего заведения. Прозаическое название paradise сменяется главным входом в царствие Аида, где слышится дыхание притаившейся за углом смерти, что желает крепко ухватить холодными руками путников, дабы показать полный тёмного искусства мир по ту сторону живых. Безумно выцеловывая плечи девушки, украшая россыпью алеющих засосов, Пак смеётся, пока вокруг клубится истошный крик страха за преждевременную кончину. Сумин чёрными как смоль смешанная с нефтью очами смеряет бегущих в панике людишек презрительным смешком, обнимая за талию своего партнёра, и по спине, по отблескивающим в полуосвещенном мыщцам, перекатывающимся под рубашкой, проводит своими ногтями, слегка цепляясь и дрожа, когда серовласый слишком туго затягивает боль на костях её ключиц. Мелодия пуль настигает непочтительных к музыке чёрного театра в самое сердце, уповая на то, что эти смертные не оценили всей её зачарованности и прекрасия сумасшествия. В творящемся вокруг апокалипсисе двое даже и не мыслят о побеге или скрытии. Им попросту незачем. Они же его устроили. Пуская по губам полного яда улыбки, как зеркальные отражения своих эмоций, они замирают на этом столе в пике последнего прозвучавшего выстрела, как ознаменования победы над хрупкой жизнью. Когда гордые и хладнокровные тени с автоматами становятся по периметру зала, будучи на готове, один из главных подходит к танцорам, статуями слившимся в блестящее пятно от многочисленного сияния одежд и разбросаных прядей розового наслаждения. —Мы устранили всех. Выживших нет. Они замолчали навсегда. Какие будут дальнейшие указания, босс? — режущим слух железом интересуется несколько меланхолично тот, окидывая извращённое зрелище перед ним ни капли не заинтересованным взглядом. Он и не такое видел, за всю свою службу на волю молодого господина. —Молодец, Бомгю. Можете смело крушить всё здание. И прихватить в подарок близким по несколько вещей умертвлённых. Думаю, пальцы будут в самый раз. Или мочки ушей, как думаешь, моя прелесть? — едко оговаривает Пак столь страшные слуху вещи, не делая и доли вида будто огорчен произошедшим. Пепельно—дымчатые оттенки розы в волосах Бан льются волнами по худой спине, когда она приподнимает уложенную на его плечо голову, одаряя всех присутствующих спокойным взором, после устанавливая его на тёмновласого паренька. Бомгю против воли под ним хочет вздрогнуть, и по происшествии стольких лет не свыкнувшись с реакцией госпожи на убийства в таком пугающем количестве и криках полных боли возле себя. Но умело выдерживает, понимая, что ни один, ни второй и бровью не поведут, если им надо будет выстрелить аккурат между глаз виновнику их плохого настроения. Просто потому, что могут. Они и вправду самые настоящие дьяволы во плоти обычных смертных. Если не хуже. —Думаю, с девушек можно срезать мочки вместе с серёжками. Также пряди волос, но обязательно окрававленных. Я их красиво украшу перед отправкой последним владельцам. Пусть помнят нашу щедрость. Да, милый? — усмехаясь кивает та, прислоняясь к ушной раковине своего любимого, прикусывая белоснежными зубами до ноющего ощущения. Ответом служит фырканье. —Ты её слышал, Бом. На этом всё. Выполняйте. — властным тоном отдаёт напоследок он, вновь вгрызаясь в бежевые полотна её кожи. Развернувшегося Чхве, полная наслаждения и похоти девушка провожает винным оттенком стона, прежде чем закатывает глаза в полном экстазе. Забирая с собой весь прибывший состав, тёмновласый отдаёт приказы босса, и вздыхая, первым покидает зал полный запаха ужаса. Посреди трупов и рек крови, в благовеянии тишины остаются двое. Пак Чимин и Бан Сумин, представители могуществонной ветви корейской мафии, что сегодня знатно преподали урок и провели зрелишное действо выступления чёрных лебедей, плавающих по волнам окрашенным кровью, остались в кроющем помешательстве. Никогда не стоит переходить дорогу некоторым людям. Особенно, если вы не знаете кто они. Теперь некоторые это поняли ценой собственной жизни. А поймёте ли вы? ________________________________________ 1-я* Марианская впадина (Марианский желоб) — самая глубокая точка на планете. Её глубина составляет 10 994 м. ниже поверхности воды. Расположена в Тихом океане вблизи Марианских островов. Самая глубокая точка расположена на южном конце желоба и называется «Бездной Челенджера» 2-я* Тартарары— подземное царство мёртвых, место, где души грешников после их смерти подвергаются вечным мукам; ад, преисподняя.