Продолжай мучить меня

      Скрип двери. Шаг.       Тишина.       Определенно, такие звуки никого бы не смогли разбудить. Они бы и меня не разбудили, если бы я спал.       Но я-то не спал. Я-то все слышу.       И я не очень люблю, когда кто-то приходит в два ночи и начинает шуметь. Хотя бы потому, что сейчас ночь, и я мог бы спать, и меня могли бы разбудить.       Так что сейчас я засуну кому-то катану в жопу.       Занимательно. Как раз думал, чем себя развлечь.       До катаны дотянуться так и не успеваю.              Шаг. Рука так и застывает в сантиметрах от катаны.       Да, кстати, я сплю рядом с оружием. А вы как думали?       Шорох.       Блять.       Какого ты тут забыл?       Я медленно опираюсь на локти и смотрю в сторону. Этот силуэт узнается из тысячи. Этот силуэт всегда перед глазами маячит, на внутренней стороне век вышит. Глаза закрыть нельзя, чтобы его не увидеть.       меня уже тошнит от тебя.       Но если ты сейчас уйдешь — я тебя прирежу.       — Вы не спите?       Голос дрожит.       Я тяжело выдыхаю.       Пожалуй, мои сентиментальные ухаживания дают плоды. Правда не то чтобы я хотел, чтобы он приперся ко мне в два ночи. Я не знаю, ну, поцелуя я там ждал? Чего еще мужчины ждут от дам сердца?       Ах да, у меня же не дама сердца, у меня заноза в заднице.       Ладно, как люди эту штуку называют? Доверие, так?       Люди не приходят в два ночи к другим людям, если не доверяют им. А уж тем более когда эти люди спят с оружием.       Я тяжело вдыхаю и хлопаю по месту рядом.       — А похоже на то, что сплю?       Скрип. Тихая поступь шагов. На Гем ходит так, будто крадется.       Не то хищник, не то напуганная жертва.       но ведь бояться больше нечего.       Шаг.       Всхлип.       Я едва с места не вскакиваю, когда слышу это. Когда понимаю, что мне не показалось. На Гем застывает, испуганно глядя на меня опухшими от слез глазами.       Я хватаю его за предплечье почти болезненно, тяну на себя.       — Он тут? Ты его видел?!       — Я… Нет, я…       — Кто тебя обидел? Это сейчас было? Кто-то пришел в твою комнату?!       Хорошо было бы сейчас сделать вид, как я беспокоюсь за сохранность своей территории. Но ведь я не идиот, и я способен сложить два плюс два.       В конце концов я ошибался уже так много раз, что, мне начинает казаться, что если я ошибусь еще раз, то найду На Гема повешенного. И убийство это даже лучшее, о чем бы я мог просить.       Я же прекрасно понимаю, что произошло.       Я видел его истерику. Два раза.       — Нет! Извините… я просто… Господин…я…       Еще бы ты говорить научился нормально, пока рыдаешь.       Во всяком случае, его не пытались похитить снова. Во всяком случае вместо слов он прижимается ко мне. Застывает испуганно. Хочет отдалиться, но я обнимаю его и прижимаю к себе.              Он холодный, он дрожит, его дыхание сбитое.       Напуган. Сильно напуган. Чем? Кто-то все-таки был? Что-то вспомнил? Или снова был уверен, что он снова не в том месте, не с теми людьми?       Он стоит, напряжённый, как струна, и вжимается в меня так, будто хочет влезть ко мне под кожу.       А я стою и пялюсь на потолок. Пытаюсь вспомнить, как правильно дышать. В последнее время делать это странную штуку своими легкими становится сложнее. По крайней мере, когда рядом На Гем. Особенно, когда он делает что-то сам.       Он мало проявляет инициативу, я все прекрасно понимаю. Да, может у меня проблемы с головой и я садист, но я не тупой.       На Гем имеет право начать блевать от одного на меня взгляда.       Так что когда он подходит ко мне ближе, когда он смотрит на меня, когда обнимает — мне начинает казаться, что я к Богу в гости сходил.       — На Гем? Кто тебя обидел?       Он качает головой, выдыхает так рвано, будто задыхается. Дыхание тяжелое и сбитое. Дрожит.              И я просто стою.       Каждый раз, когда я его обнимаю, я по-новому ощущаю то, насколько он тонкий и худой. Я глажу его по спине, и чувствую, насколько он хрупкий. Будто из хрусталя.       Из кристаллов сахара и стекла.       По крайней мере ничего не случилось. По крайние мере На Гем цел и невредим. Насколько это возможно на фоне всех этих декораций из зависти, ненависти и покушений.       Я утягиваю его за собой, когда сажусь обратно. Усаживаю его на свои колени, он прячет свое лицо в моей шее и судорожно выдыхает. И так и замирает, будто бы расслабляется весь. Спина под моей ладонью становится расслабленнее, напряжение с плеч уходит.       Я слышу, как его дыхание нормализуется.       Все-таки как хорошо, что я не спал…       — Ты мне расскажешь или продолжишь молчать? Или просто внезапно обнаружил, что боишься спать один?       Вместо ответа он шумно сглатывает. Чуть отдаляется и шмыгает носом. Я внимательно смотрю на его лицо.       Я так часто видел его заплаканным, что уже плохо воспринимаю его лицо в спокойствии. Вот такое: с красными глазами и опухшими от слез губами он мне кажется даже роднее.       И от этой мысли мне каждый раз не по себе.       Вот в чем проблема: я понятия не имею, как он улыбается.       — Нарыдался?       Он кивает и поднимает на меня виноватый взгляд. Говорит:       — Простите.       — Сразу же после того, как расскажешь, что за незапланированные концерты посреди ночи.       Меня самого бесит то, как спокойно я это говорю. Будто бы для меня это ничего не значит. Будто бы я просто скучал, поэтому никуда его не отпустил, поэтому стоял и обнимал его. Будто то, что я делаю сейчас — это от безделья.       Занятые люди такой ерундой не страдают.       Меня самого это злит.       Я пытаюсь, черт, я правда пытаюсь быть хорошим.       Но вот в чем проблема: я понятия не имею, как это делается.       Я знаю, как надо ухаживать, и у меня даже это неплохо выходит. Я вроде даже не проебался ни разу.       Я покупаю ему одежду и всякие милые штучки, гуляю с ним, разговариваю, целую кое-как, стараюсь веселить и развлекать.              Это не очень сложно.       но я хочу быть хорошим для тебя.       Понятия не имею, как.              — Я… я не знаю… это…       Ага, отлично. Викторина на ночь глядя: разбери среди этого бреда нормальные слова.       Ну и ладно.       Я его люблю, все-таки.              Из всех заиканий я понимаю, что ему приснился плохой сон, а по пробуждению он все еще думал, что он там. Что есть тот-самый-человек. И нет меня.       Он говорит, заикаясь:       — Я… мне подумалось… понимаете… что я вас не увижу… что вас нет… что вы так злы, что…       Говорит, судорожно вдыхая и утирая красный нос:       — Что вас больше нет. Совсем. Я так испугался…я… я… Просто хотел увидеть… Что вы… вы тут. Простите… Я не хотел… Будить…       После этого он отчаянно вжимается лицом в мое плечо. Слава Богу он не высмаркивается в него.       Хотя кому я вру: мне все равно.       Ведь я сижу и вспоминанию, как дышать.       Вдох. Выдох.       Легко. Вроде.       Я прижимаю На Гема к себе ближе, в сотый раз поражаясь тому, как же хорошо он умещается в моих руках, будто бы его тело идеально для меня, и глажу по спине. Целую его в лоб, в макушку, и с трудом отстраняюсь от него, гладя по спине.       Чертовски сложно остановиться, когда хочешь больше. Больше и больше. Выцеловывать, вылизывать, сожрать, заставить забыть собственное имя.       Поэтому мне легче держать тебя на расстоянии.       Иначе я уничтожу тебя. Разорву губами и руками.       плохо, очень плохо.       Как мне быть хорошим, если я хочу удушить тебя своей любовью?       я так тебя хочу, черт возьми.       даже сейчас, пока ты задыхаешься в слезах, страхе и ужасе, я все еще хочу тебя больше всего на свете, больше воздуха, воды и жизни.       ты — все.       ты даже больше себя самого. ты больше, чем кто-либо когда-то был для меня.       — Все в порядке. Я не спал. Не пропал. Не ушел.       Потому что я не идиот.       И если я ошибусь еще раз, то кто-то из нас сойдет с ума.       На Гем медленно убирает руки от лица, отрывается от моего плеча и смотрит на меня.       если бы ты только знал, как ты красив, если бы ты только сумел только вообразить, как безгранична твоя красота. как картина. как искусство. как свобода.       как то, что невозможно обхватить руками. невозможно вобрать в себя. и поэтому мое желание к тебе лишь больше и больше. оно всеобъятно.       но оно — не предел. а ты, весь ты и твоя красота, и слезы, и твои губы, твои волосы и кожа — это же все бесконечно.       в тебе можно прожить всю жизнь.       я хочу тебя.       — Я вижу… Простите… Я не знал, куда мне идти…       — Теперь знаешь. Хорошо, что хоть сам додумался.       В самом деле: хорошо. Ведь попросить я бы от таком не смог (даже у маньяков есть предел), а сам бы он мог скорее ночевать под дверью в моей комнате, нежели открыть ее.       И мне пришлось все понимать самому.       У меня нет проблем с пониманием, но когда дело касается тебя я становлюсь просто глупым мальчишкой. Я ничего не понимаю.       Как бы не старался тебя разобрать, но ты — бесконечен.       объясни мне себя.       откройся мне.       позволь себе стать моей тайной.       Я поглаживаю его по худому плечу. Даже знать, что меня от его кожи отделяет один слой ткани — мучительно.       Я не могу его трогать так, пока он сам не захочет.       Натрогался уже, на всю жизнь хватило.       — Ты можешь рассказать мне, — говорю я, когда он кладет голову на мое плечо.       Вообще-то я и так все знаю.       Я все прекрасно понял. Покушение, убийца, я все это знаю. Могу надеяться на небольшие подробности, но не до конца уверен, что по-настоящему хочу их знать.                    Я же понятия не имею, что на самом деле делали с На Гемом пока не вернули. И, кажется, не хочу знать.              Но На Гем в любом случае только лепечет:       — Нельзя…       — Почему?              Тишина. Я тяжело вдыхаю. Возможно, так даже и лучше.       — Знаете… когда недавно мне снова снилось это… я взял ту шкатулку и открыл ее. Лежал и слушал. Мне помогло. Я вспомнил, как Господин обнимал меня… А утром все было хорошо.       ты мог прийти сразу.       ты ведь знаешь — не можешь не знать — что я бы тебя не прогнал.       я же пытаюсь быть хорошим для тебя.       могу носить тебе цветы каждое утро. целовать тебя по разрешению. есть с твоих рук.       могу переодеться в шута только если ты попросишь.       я хочу быть хорошим для тебя.       ты не можешь не знать…       Все было бы намного легче, если бы На Гем знал это по-настоящему. Но он не знает. Он даже не понимает.       Глупый. Глупый На Гем. И бесстыдно красивый, невозможно нежный и мой.       Он все равно мой, он сам не знает, насколько он мой. Даже то, что я не трогаю его тело, не делает его меньше моим.              Он мой.       и если бы ты только знал, что я твой намного больше, чем ты мой.       Это ведь просто несправедливо.       — Господин? Вы злитесь?       — Нет. С чего ты взял?       — Вы молчите только когда злитесь.       — Когда я злюсь случаются всякие нехорошие вещи. Что-то случилось?       — Нет. Вовсе нет.       — Вероятно, я не злюсь. Я же сказал, что все равно не спал. Можешь приходить, раз так надо.       — Но если вы будете спать?       — Если ты придешь, то спать я не буду.       — Но…       — На Гем.       Я тяжело выдыхаю.       Пойми меня. Да пойми ты меня, наконец. Осознай. Догадайся. Сделай расклад на картах, я не знаю, что-нибудь…       я не хочу говорить это вслух, я не хочу быть глупым.       я и так был идиотом. идиотом, который делал тебе больно.       почему я снова должен выглядеть идиотом?       я не хочу быть глупым.       — Я не совсем понимаю…       — Я уж понял. Сказал же: если надо — приходи. Что непонятного?       — Но…       — Откуда ты взял это свое но? Без но. Просто приходи, пока не решим проблему.       — А потом?..       Нет, он издевается.       Он просто издевается. Ему нравится ставить меня в неловкое положение, смотреть, как я пытаюсь подобрать нужные слова.       Но ведь нужных слов нет.       Как сказать «я бы достал Бога с небес и сделал бы из него конфетти только если бы ты сказал, что хочешь зрелища»?       Нет такого слова, которое было бы способно это выразить.       я будто схожу с ума.       — А потом и узнаем. Все?       Он грустно выдыхает, кивает и кладет голову на мое плечо, посматривая на меня. Его рука на моем предплечье — медленно гладит, он смотрит на меня как из укрытия, своими широко раскрытыми светлыми глазами. Как у ребенка.       я тебя обожаю.       И не уверен, что имею права говорить это вслух.       — Почему мы перестали заниматься… этим делом?       Я медленно моргаю, смотря на стену позади На Гема. Нет, он точно надо мной издевается.       Он все-таки что-то понимает и поэтому издевается. Не может не понимать.              Как на это ответить?       Как ответить, чтобы не быть дебилом?       Ладно, раз На Гем строит из себя идиота, значит и я буду.       — Каким делом?       На Гем краснеет и опускает взгляд вниз.       я совратил тебя, разглядывал в самых откровенных позах, мой язык был уже везде, а ты все еще смущаешься слова «секс»? серьезно?       за это, наверное, я тебя и люблю.       — Вы поняли…       — Не уверен.       На Гем по-забавному хмурится и дует губы. Он бубнит себе под нос:       — Вы что, издеваетесь надо мной?..              боже, если бы ты знал, как ты сейчас выглядишь.       Я усмехаюсь и быстро подаюсь перед. Едва успеваю коснуться его губ, мажу по ним своими, хочу отдалиться, но На Гем подается ко мне. И я так и застываю от шока, прижатый своими губами к его.       Чувствую, как бьется мое сердце.       Даже дышится сложнее.       Я выдыхаю, а после — целую.       как же я хотел тебя по-нормальному поцеловать…       Он прижимается ко мне, обнимает за шею, а я целую его с напором, сильнее, и чувствую, как задыхаюсь.       Его ладони касаются моей шеи, моего затылка, моих щек. Он притягивает к себе ближе, склоняет голову чуть правее, чтобы было удобнее и, наконец, полностью расслабляется.       Моя рука тянется к поясу на нем, но я вовремя ее одергиваю.       Нет, не сейчас.       Нельзя. Не после всего.       Я слишком много ошибался, чтобы сейчас в самом деле чего-то требовать.       Мне кажется, что любой шаг от меня прежде всего принуждение.       хотел бы я узнать, как ты ведешь себя, когда это по-настоящему.       хотел бы я быть для тебя хорошим…       Я медленно отстраняюсь. На Гем шумно выдыхает и прижимается своим лбом к моему, поглаживая меня по щекам. Я поворачиваю голову и целую его в ладонь, спускаюсь к запястью и снова вверх. У него на удивление нежная кожа на ладонях. Очень нежная.              На Гем тихо хихикает, и я вздрагиваю от этого звука. Поднимаю напряженный взгляд. но На Гем выглядит растерянным, а не счастливым.                    Конечно. Черт, конечно.       — Что-то не так?..       — Ты смеялся только что?       — Я… да… Просто щекотно было… Я…       Он прерывается, когда я отдаляюсь и беру его ладонь в свою руку. Мягко поглаживаю центр его ладони и снова прижимаясь губами, нетерпеливо поднимая взгляд.       На Гем смотрит на меня, как зачарованный. Любопытный взгляд, приоткрытые губы.       Я хочу тебя.       Я мягко целую в центр ладони, и На Гем тихо хихикает.       Его губ касается улыбка, его лицо светлеет, а взгляд становится мягче.       Я пораженно выдыхаю.       ты выглядишь, как сам Бог.       нет, ты даже лучше.       ты лучше Бога.              Я касаюсь губами ладони, смещаюсь ниже, к запястью, щекочу дыханием и губами, и На Гем тихо смеется.       Он говорит сквозь тихий смех:       — Хватит, щекотно!       Я останавливаюсь и снова поднимаю на него взгляд, улыбаясь.       На Гем улыбается в ответ.       И чудом он стал еще красивее.       Его взгляд, его лицо, его кожа — надо же, теперь весь он как само искусство. Как что-то непонятное, невозможное, он прекрасен, черт, он невероятен.       Я выпрямлюсь, держа его руку в своей, мягко поглаживая большим пальцем центр ладони.       На Гем смотрит на меня, смущенно улыбаясь.       А я сижу, не зная, как дышать и как оторвать взгляд. И улыбаюсь.       Он и вправду умеет улыбаться. Смеяться.       И он выглядит еще лучше.       — Господин?       Я прижимаюсь щекой к тыльной стороне его ладони, продолжая смотреть в глаза.       Как естественно тебя трогать или видеть. Как естественно касаться и целовать. Как естественно о тебе думать. Это все точно так же, как и дыхание. Как и ходьба. Как воздух и пища.       — Что?       — Вы странно смотрите.       — И это говорит человек, который впервые улыбнулся за несколько месяцев?       Он тушуется. Краснеет. Опускает взгляд. Закусывает губу. Удивленно вскидывает брови и переводит на меня пораженный взгляд, будто бы я сказал что-то странное.       — Вы… вы замечали?       — Кажется, что так. Могу предположить, что тебе уже легче.       Он кажется неуверенным. Поджимает губы и внезапно поворачивает руку, кладя ладонь на мою щеку. Неуверенно поглаживает меня, спускается на шею, шумно выдыхает.       — Я не знаю. Я запутался… ничего не понимаю.       Я уж заметил…              — Я только знаю, что когда вы рядом… как сейчас… все хорошо. Это странно… наверное. Я не знаю. Я запутался.       Я тяжело вдыхаю и наконец выпрямляюсь. Смотрю в сторону, сам не замечая, как сжимаю в своей руке ладонь На Гема.       Я тоже не знаю.       Я тоже запутался.       я только знаю, что люблю тебя.       и я хочу быть хорошим.       — Ложись со мной, — говорю я первое, что приходит в голову. Будто это в самом деле было бы правильно.       — Чт…       — Ложись со мной и не задавай лишних вопросов. Ты слишком много болтаешь и, кажется, очень мало анализируешь. Неужели здесь что-то может быть непонятно?       На Гем внимательно смотрит на меня, ведет плечом и прижимается ко мне ближе.       Как же ты идеален для моих рук, ты бы знал…       — Нет, кажется, в этот раз все действительно понятно… — говорит он еле слышно, кладя голову на мое плечо. — Во всяком случае, так не будет очень страшно. Это странно, но сейчас с вами не бывает страшно. Вы стали так добры ко мне…       Было бы неплохо, если бы ты еще сложил это все в своей голове.       Но ты не сложишь. Даже когда я буду кричать тебе обо всем в лицо — ты все равно не поймешь.       Ну и ладно…       я же тебя люблю, все-таки.