Знамение

Улица узкая, прямая и, кажется, бесконечная. Фред чеканит шаг по оббитой тысячами каблуков неровной брусчатке вдоль тёмных заколоченных домов. Стоит невыносимая духота, и от смрада нищего Гриммо слезятся глаза. Он часто моргает, запрокидывает голову. Небо такое же унылое, пыльно-серое, как суровые камни под его ногами. А высокие своды крыш, кажется, вот-вот сомкнуться, поглотят его ничтожно-крошечную фигурку. Фред зажмуривается посильнее, чтобы прогнать видение, и не успевает обернуться, когда кто-то неожиданно возникает позади. Чьи-то сильные пальцы обхватывают его руку чуть выше локтя и рывком разворачивают. — Куда ж тебя так несёт, парень. Я уже не в той форме, — кривит уголок потрескавшихся губ Сириус. Он такой же небритый, лохматый, с красными от недосыпа и выпивки глазами, каким Фред помнит мистера Блэка. Смущает только мертвенная бледность лица, если посмотреть на просвет, можно увидеть очертания скелета. Сириус перехватывает его покрепче и, не сказав больше не слова, тащит к крыльцу двенадцатого дома, вырастающего из-под земли обвитым сухим плющом, загнивающим чудовищем. До сего дня Фред наивно полагал, что оно давным давно мертво. Теперь он слышит его жизнь в скрипе половиц паркета, в отголосках мужского разговора за правой дверью в конце коридора, чувствует через жаркое дыхание натопленной домовиками печи и запахе чего-то невероятно аппетитного, похоже, что овощного рагу. Фред бы не отказался попробовать. На лестнице появляется мальчишка лет семнадцати. Фред думает: это Сириус, помолодевший на пару десятков лет, но, присмотревшись, замечает, что всё-таки подбородок у мальчишки грубее и лоб повыше. Цвет лица у него отдаёт зеленью, губы тёмные, ежевичные, словно он сильно замёрз. Он хмурит чёрные брови, руки складывает на груди. — Сириус, где ты снова шлялся?! — восклицает в притворном возмущении. Явно кого-то пародирует, но Сириус напрягается. — Она зла? — настороженно спрашивает он. — У неё снова мигрень. Я думаю, тебе лучше не попадаться ей на глаза в ближайшее время, — хорошо бы узнать, о ком они говорят? Мальчишка переводит взгляд больших серых глаз на Фреда, изучает с интересом, словно кусок говядины в мясной лавке. Кивает с усмешкой, мол «Привет, чудик». Фред действительно ощущает себя чудиком, каким-то… чужеродным телом что-ли в этом странном и сейчас почему-то пугающем месте. Хочется свалить поскорее, вырвать руку из крепкой хватки и бежать куда подальше. Но Сириус сам его отпускает, а мальчишка теперь улыбается и говорит: — Абрикосы наконец созрели, я, пожалуй, пойду наберу, — он спускается вниз, топая по протяжно стонущим ступеням. Фред почему-то даже не задаётся вопросом, откуда здесь взяться абрикосам, — вам принести? — Ещё спрашиваешь! — отзывается Сириус, и когда мальчик проносится мимо, взъерошивает ему аккуратный пробор. Сбегать становиться уже как-то неловко. В главной гостиной, той, что с гобеленом на стене, слишком тихо после живого шума прихожей. Потрескивают в камине прогоревшие угли, окна зашторены плотной бархатной портьерой. В кресле спит мужчина с сединой на висках, тоже копия Сириус, лишь глубокая морщинка на переносице и оспенные шрамы портят впечатление. Сириус прикладывает палец к губам. — Сморило старика, — шепчет он, аккуратно забирает из бледных безвольных рук раскрытую книгу, подтягивает сползший с коленей плешивый плед. Кладёт книгу на низенький столик и берёт оттуда пустую на треть бутылку из тёмного изумрудного стекла, падает на просиженный диван, закинув ноги на оттоманку. Фред опускается рядом. — Двадцать третий год, неплохо, — оповещает Блэк, вглядевшись в этикетку на бутылке, и отхлёбывает из горла. — У тебя, наверное, куча вопросов… — он почему-то мнётся, головой как-то странно качает, — но держишься молодцом… В общем так, буду краток, у тебя есть двое суток или точнее около сорока трёх часов, чтобы закончить все дела непременной важности и попрощаться с родными. И для тебя главное их не проквакать, потому что вот такие шансы даются далеко не всем. Въехал? Фред понимает, что пялится на Сириуса, выпучив глаза и не моргая. — Вообще нет. Ты мне лучше скажи, какого драккла ты меня сюда притащил и что это за… — он указывает ладонью на человека в кресле и замирает. Конечно, эти их одинаковые бледные лица разной степени потрёпанности, можно было и догадаться. Он ведь видел портрет семьи Сириуса, написанный, похоже, после его побега. Загнанно глядящий мальчишка и усталый мужчина с тростью. Брат и отец, а таинственная «она», значит, мать. Интересно, чей разговор он в таком случае слышал из-за двери? Сириус, словно прочитав его мысли, указывает худосочным пальцем с длинным чёрным ногтем на гобелен, прибавив: — Альфард с Пуллуксом и раньше не ладили, теперь так вообще грызутся по три раза на дню. Фред бегает глазами по древу, целому, чистому, без единого выжженного имени. Альфард Блэк — 1976 год, Регулус и Орион Блэки — 1979 год, Вальбурга Блэк — 1985 год, Поллукс Блэк — 1990 год, Сириус Блэк — 1996 год. Почему-то в голову настойчиво лезет мысль лишь о том, что если он умер во сне, это хреново. Хотелось бы как-то повеселее, как-нибудь по-геройски. А ещё семейная идиллия Блэков не подходит под описание преисподней ни по каким параметрам. — Что это за место? Сириус напряженно хмурится, и затем выдаёт: — Да я понятия не имею, но готов поспорить на коробку бабкиных кубинских сигар, что в моём личном Аду, — скалится он. Фред решает благоразумно промолчать о «семейной идиллии», — и если ты пришёл к умозаключению, что мёртв, значит совершенно меня не слушал. Скрипнула створка двери, показалось узкая, озабоченная физиономия Регулуса. — Я не помешаю? — он на цыпочках прошёл внутрь, протянул одну тарелку, разукрашенную синим орнаментом, полную пушистеньких мелких абрикосинок Фреду, другую поставил на столик и устроился с другой стороны от Сириуса. — Так вот, как я уже сказал, — мрачно продолжил Сириус, — ты пока ещё не мёртв, но совсем скоро будешь. И я предупреждаю тебя об этом, чтобы ты успел, ну…подготовиться. — А после… Сириус в ответ насуплено молчит. Фред откусывает абрикос. Надо же, на вкус точно такие же, что наверху, даже сочнее. — Мы знаем только то, что сюда вы точно не попадёте, — вежливо говорит Регулус, но Фреда от этого его «вы» перекашивает, — каждому своя доля. Кстати, — он обращает взгляд на древние часы с маятником в углу, — вам уже пора. Сириус подымается. — Я провожу. Когда они останавливаются у двери, Сириус вдруг сжимает его до хруста костей, по-отечески так и говорит: — Оторвись там за меня в последний раз. *** Джорджи будит его посреди ночи, весь какой-то растрёпанный и перепуганный. — Ты кого там увидел? — спрашивает, — вертелся, как докси на сковородке. Фред знает, что сказать не сможет, да и не стоит оно того. Поэтому отвечает, оскалившись: — Страшную жуть. Представь себе, за мной гнался огромный, плотоядный, рыжий… — он выдерживай драматическую паузу, — слизняк! Джордж сначала замирает, а потом страдальчески закатывает глаза. — Да хорош уже! — пихает его в плечо и смеётся. В его надтреснутом, почти истерическом смехе Фред слышит, что брат ему не верит ни на кнат, но не переспрашивает, потому что понимает его лучше всех, потому что удачно, если этот придурок вообще спал. Потому что Британия от часа к часу превращается в руины, потому что от Джинни вестей нет уже почти месяц. Фред смотрит на Джорджа, на своё отражение, улыбчивое, осунувшееся, разбитое. К нему приходит болезненное осознание, что через двое суток Джордж будет вынужден справляться с этим в одиночку.