– А вот и твоя комната. Сейчас все дети на прогулке, поэтому можешь оставить свои вещи, и я провожу тебя на площадку, - голос женщины за спиной звучит бодро, но Олег без труда улавливает плохо скрываемые нотки безразличия.
Она протягивает руку, и под напором ее ладони дверь перед ним открывается с характерным для несмазанных петель скрипом.
— Дам тебе пять минут, – она кивает, отвлекаясь на разговор с кем-то еще.
Олег не отзывается, молча шагая в открывшееся ему помещение.
Комната небольшая: окно прямо по центру, письменный стол, умещающий под собой две табуретки, шкаф справа от двери, и две кровати — он без труда определяет какая из них занята, кидая полупустой рюкзак на свободную, по левой стороне. Соседа в комнате нет — должно быть он вместе со всеми дышит свежим воздухом, или даже гоняет в футбол среди тех шумных мальчишек, которых он видел в окно на поле с вытоптанной до голой земли травой. У него над кроватью рисунки — Волков не разглядывает их особо пристально, но удивляется контрасту и резкому переходу от светлых тонов в агрессивно черные и мрачные, буквально на соседних картинках.
— Надеюсь, что он адекватный, — Олег хмыкает, окидывая комнату взглядом еще раз, а затем решительно направляется к двери. Осмотреть это место подробнее у него еще будет время. Столько времени, сколько никому не пожелаешь — в прошлом детском доме он заучил каждую трещинку на плохо заштукатуренном потолке над своей кроватью.
Необходимость перевода в другое учреждение Волкову не объясняли. Да и зачем это ребенку? Поставили перед фактом, сказали собирать вещи и быть готовым — на наличие стабильности и кое-каких приятелей у мальчика никто не обращал внимание.
— Да и пофиг, — так он тогда решил.
Улица встречает палящим солнцем, визгами, и носящимися туда-сюда ребятами. Те, что постарше, лениво растянулись в тени здания и ближайших деревьев. Младшие же вовсю испытывали на прочность и без того расшатанные спортивные снаряды, играли в мяч и догонялки. Кажется, все детские дома были одинаковые — летние каникулы проходили в активных играх и практически полном заточении за решетками высоких заборов. Волков на секунду подумал о том, что и не поменялось ничего, пока не поймал на себе настороженные и заинтересованные взгляды, стоило им с воспитателем подойти ближе.
— Мне представить тебя? — она как-то слишком участливо сжала его плечо, и Олег на секунду даже поверил в ее искренность.
— Не нужно, я сам справлюсь.
Воспитатель кивнула, отходя в сторону и, кажется, совершенно теряя интерес к детям — ее вниманием завладел свежий выпуск какого-то журнала и две щебечущие подруги-воспиталки. Все вместе они, усевшись на лавку подальше от шумных воспитанников, напоминали маленький курятник.
— Эй, новенький!?
— Олег, — он кивает, когда его окликают несколько ребят, на вид одного с ним возраста, принимая предложенное рукопожатие. Постепенно к нему стягивается большинство детей, обративших на него хоть какое-то внимание, наперебой задавая вопросы.
Выглядят все на удивление дружелюбно, по крайней мере никто не осмеливается кинуть Волкову в лицо новость о том, что ему тут не рады. А даже если и так — им придется привыкнуть к его присутствию.
— Да ты не парься, здесь все мирные, — почти над самым ухом Олега хмыкает рослый короткостриженый мальчуган, важно представившийся Андреем, — почти.
— Почти? – Олег переспрашивает, обычно не имея такой привычки, но упрямо смотрит на Андрея, ожидая продолжения. – Есть что-то, что мне стоит знать?
Всем, столпившимся рядом, лет по десять—двенадцать – Волков равняет на себя –, но тут все взрослеют раньше положенного, поэтому подобные разговоры между детьми обычно никого не смущают.
Андрей с ответом не торопится, задумчиво пожевывая где-то сорванный колосок. Он словно мнется, не желая что-то говорить, а затем собирается и растягивает губы в доброй улыбке, в дружеском жесте закидывая руку Олегу на плечо, от чего становится похож на медведя. Разве что любопытство от этого не уменьшается, и Олег косится на чужую ладонь, с забившейся под ногтями грязью, оказавшуюся непосредственно у его лица.
— Да ладно тебе, че ты такой серьезный? — Савелий, что оказался на добрую голову ниже их всех, кривовато улыбался и, похоже, был слишком гиперактивным, потому что не мог устоять на месте, то и дело вертясь вокруг собеседников. — Лучше скажи, в какую комнату тебя поселили. Вдруг мы соседями окажемся? Было бы здорово, Лех, скажи?
Молчаливый пацан, названный Лехой, лишь кивнул, скучающе зевнул и взъерошил свои светлые волосы, продолжая прокручивать в руках видавший лучшие времена футбольный мяч.
— Двести седьмая.
Олег отвечает на вопрос, думая о том, правильно ли запомнил номер нарисованный на скрипучей двери, потому что дорогу — точно, но ребята вдруг умолкают, из-за чего между ними повисает неуютная тишина.
— Вы че? — Волков хмурится, думая, не ляпнул ли он чего дурного в первые минуты знакомства, хотя номер комнаты таковым являться не может. — Языки проглотили?
— Да это… Понимаешь… — Савелий вдруг тушуется, как-то странно косится на Андрея, и тот словно выходит из себя, фыркая.
— Да хорош сопли жевать. Сосед у тебя с припиздью, — Андрей сплевывает себе под ноги, смотрит на Олега, и вдруг усмехается, показывая куда-то за его спину. — Вон он, кстати, зацени.
Волков оборачивается, и ему не приходится долго искать взглядом направление, в котором смотрит Андрей.
У самого края площадки, около черного выхода из основного корпуса, кучковались ребята постарше. Олег сразу их заметил, но не придал тому значения — они сидели в тени и не лезли в игры с теми, кто младше, негласно пытаясь намекнуть на свое превосходство. Сейчас же он отчетливо видит за их широкими спинами ярко-рыжие всполохи растрепанных волос, и слышит их гогот.
Мальчишка, тощий совсем, в дурацком фиолетовом свитере, длинноволосый и рыжий — Олег уверен, что еще и конопатый, — говорит что-то тихо одному из своих обидчиков, тут же получая тычок под ребра и отходя к стене. Из его рук выдирают блокнот, вытряхивая все вложенные туда бумажки, падающие прямо на пыльную землю, а на попытку вернуть вещь — снова бьют, даже не глядя.
— Спорим, сегодня тоже отбиваться не будет?
— Савка, ты дебил? они его ща заломают, и даже если захочет — не отобьется.
Олег шумно выдыхает, оглядывается на воспитателей, но те вполне ожидаемо делают вид, что ничего не происходит. В детских домах ни у кого нет любимчиков, заступаться за кого-то здесь чревато еще большей травлей и раздорами. Пока не произойдет что-то из рук вон выходящее — все будут закрывать глаза.
По мнению Олега это происходит уже сейчас.
— Ты куда!? Олег!
Андрей удивленно вскрикивает ему вслед, стоит Волкову шагнуть в направлении творящегося беспредела, но он не слушает.
— Тоже решил ему наподдать что ли? Ну правильно, прижучишь сразу, чтобы знал и не умничал, а то…
— Да идите вы, — Волков пыхтит, на ходу скидывая олимпийку на участок земли, покрытой зеленой травой, и срывается на бег. Подумать о правильности своих решений, или о том, зачем вообще он это делает, времени у него не хватает. Ноги сами несут его в гущу событий, и Олег влетает в кучку опешивших ребят, отталкивая одного из них от не менее удивленного рыжего недоразумения.
— Посмотрите, кто у нас тут?
— Защитник ущербных!
— Пацаны, да он новенький. Правил здешних не знает. Давайте расскажем, — один из них сипит явно прокуренным голосом, а затем смеется.
— На гиену похож, — думает Олег, прежде чем ввязаться в драку, исход которой предрешен заранее, и явно не в его пользу.
— Вы что тут устроили!? — крик воспитательницы доносится словно сквозь толщу воды. Волкову съездили по уху, от чего он на время потерял ориентацию в пространстве, но махать кулаками не прекратил. В их побоище никто не влезал, все только смотрели. — Я сказала вам прекратить! Ну ка, разошлись!
Олег приходит в себя, когда его рука встречается с пустотой вместо чужого твердого тела, и удар не находит своего адресата. Он глупо моргает, глядит как старшие полудурки вяло оправдываются перед воспиталкой, и словно физически чувствует на себе чужой взгляд.
— Ты совсем идиот? — Рыжий мальчишка зло шипит, выхватывая из рук Олега рисунки, которые тот потянулся собрать с земли — они были грязные и местами порванные, но что-то спасти явно удалось.
— Прости, я думал что смогу сохранить их все, да и ты...— Олег заламывает брови и от чего-то смущается под сердитым взглядом голубых глазищ.
— Да кто тебя просил вообще лезть?!
Спасенный почему-то оказывается тому не рад, собирает свои каракули и уносится рыжим ураганом куда-то так стремительно, что остановить при всем желании не получилось бы.
Волкова тащат в медпункт, заливают царапины шипучей перекисью и отчитывают за драку. Будто им действительно было до этого какое-то дело.
— Ну ты даешь, Олеж, — Андрей хохочет во весь голос, толкает в ушибленное плечо, и на болезненный стон покатывается лишь сильнее. — В первый же день за Разумовского драться полез. Да девчонки еще неделю это мусолить будут.
— За кого? - Волков шипит, прижимая к распухшей щеке бутылку с ледяной водой, выныривая из своих мыслей и не успевая поймать чужую.
— Тебя по голове что ли приложили? Разумовский Серега — сосед твой. У него с башней не лады. Рисует хрень какую-то вечно, да в библиотеке торчит. Его грымза старая любит, разрешает торчать там до самого отбоя. Странно даже.
— Сережа, значит, — Олег бормочет, словно пробует чужое имя на вкус, и удовлетворенно кивает.
— Ой, да брось. Его весь дом шпыняет. Будешь в защитника играть — и тебе прилетать начнет будь здоров.
— Какие же вы козлы, — Олег хмыкает невесело, окидывая взглядом мальчишек, прицепившихся к нему с самой первой минуты. Кажется, они не сговариваясь решили принять новенького в свою компанию. Его мнение при этом не учитывалось.
В свою комнату Олег возвращается один — новые приятели, как оказалось, живут на том же этаже, но через три двери от него. Соседа в помещении не наблюдалось и, судя по всему, он сюда даже не заглядывал. Может снова торчал в библиотеке, как и говорил Андрей.
Поход в столовую на ужин оказывается не так прост. По звонку, оповещающему шесть часов вечера, все дети дружной гурьбой высыпаются из комнат, толпятся в коридоре, пока дежурный воспитатель подгоняет их становиться в пары — ужасно глупый ритуал. Через пару минут выясняется, что такая участь настигает не всех — старшие ребята спокойно шествуют в столовую самостоятельно.
Замешкавшегося Олега хватают за руку, пихая в общий строй и всучив ему в руку маленькую девичью ладошку.
— Держись с Настенькой, — воспитатель треплет его по и без того взъерошенным волосам.
Настенька оказывается не в меру болтливой, несет при этом какую-то околесицу, визгливо хихикая, словно пытаясь произвести впечатление на нового "друга" настолько, насколько это вообще могут делать дети. Получается хреново. Олег следит за абсолютно неконтролируемой мимикой девчонки, кисло улыбается в ответ, и обводит взглядом коридор, безошибочно находя рыжую макушку в самом конце вереницы детей. Вопрос о сегодняшней драке пропускает мимо ушей.
— Найди себе другую пару, — Олег расцепляет ладони с опешившей таким нахальством Настей, вытирает свою вспотевшую о брюки, и кидается к своей цели, не слушая что девочка верещит ему вслед — кажется, она обиделась. Плевать.
— Эй!
Сережа вздрагивает от хлопка по плечу, вскидывает испуганный взгляд, но спустя мгновенье щетинится, будто дикий кот, отступая на шаг.
— Чего тебе? Рассказали уже, что зря полез? Решил тоже навалять мне? Ну давай, пока я не успел набить желудок, и не заблевал тебе обувь, — Разумовский кривит губы, пряча дрожащие ладони в карманы широких штанов, висящих на худой фигуре мешком.
Олег хмурит густые брови, разглядывает ссадины на чужом бледном лице, и отрицательно мотает головой.
— Зачем мне это делать?
Сережа тупит взгляд на его кроссовки, уже не такие чистые, как были с утра. Теряется.
— Не знаю. Все так делают.
— А я не все.
Волков жмет плечами, отворачиваясь от Сережи и шагая вперед, когда наконец разрешают начать движение в сторону столовой. За руку Разумовского он взять не пытается, но боковым зрением отмечает, что тот покорно плетется рядом с ним, не отставая до тех пор, пока они не берут подносы с едой.
Сережа направляется к самому дальнему столу, предупреждающим взглядом пресекая попытку шагнуть следом, и садится там в гордом одиночестве. Олега утаскивает за свой стол компания Андрея.
Сумасшедший день подходит к концу, и остаток времени перед сном протекает удивительно спокойно. Их уже разогнали по комнатам, поэтому осмотр здания и болтовню с кем-то Волков решает оставить на завтра, упираясь лбом в холодное стекло. Он видит в отражении наливающийся синяк на скуле, скудную комнатку позади, и тихо выдыхает, пытаясь уместиться на узком подоконнике, не съехав при этом на стоящий рядом стол.
— Слушай, я… спасибо.
Олег думает, что ему послышалось. Он отрывается от разглядывания ночной улицы за окном, чтобы увидеть сидящий на чужой кровати кокон из одеяла. Сверкающие в свете тусклой лампочки глаза говорят об обратном.
— Брось, я не сделал ничего такого. Не понимаю, что хорошего в травле, - он признается честно, ведет плечом и слабо улыбается.
Сережа на его слова лишь морщится, делая неопределенный жест рукой и заставляя замолчать.
— Я здесь не первый день живу. Думаешь, приехал сюда, такой герой, и сразу все по твоему желанию поменялось, … ? — Сережа осекается вдруг, и очевидно чувствует неловкость за то, что до сих пор не спросил чужого имени. Он мог бы услышать его из чужих перешептываний и сплетен в столовой, если бы слушал.
— Олег, — подсказывает, понимая причину заминки.
— Олег, — повторяет, заканчивая фразу и умолкая.
Неловкость, которую испытывают оба, словно можно потрогать — настолько она ощущается физически.
Больше они не разговаривают, но Сережа тихо отзывается в ответ, когда Олег желает ему спокойной ночи и выключает в комнате свет.
***
— Серый, ешь суп, хорош возюкать ложкой по тарелке, — Олег двигает к рыжему мальчишке тарелку с хлебом под смешки остальных ребят.
Сережа окидывает его недовольным взглядом, но ложку с супом в рот пихает, принимаясь нехотя есть — он и так большую часть обеда дописывал чужое домашнее задание по математике.
— Олеж, ну ты как мама-утка!
Андрюха ржет, получая за это подзатыльник. Олег отказывается отвечать на провокацию, позволяя вступить в перепалку Савке, получившему наконец свою тетрадь по математике обратно. Один Леха молча уплетал свою порцию гречки с котлетой — он вообще редко говорил, большую часть времени слоняясь за друзьями со скучающим видом.
Им по пятнадцать лет, и они полны противоречий и жажды выбраться из болота, в котором живут.
С перевода Олега прошло три года. Удивительно, но показавшаяся по началу сомнительной, компания мальчишек, взявших его в оборот в первый же день, стала почти семьей. Волков не придавал этому значения до тех пор, пока не поймал себя на мысли о том, что мог бы назвать их именно этим словом.
Вслух это он никогда не произнесет — у них такие сантименты не приняты, засмеют еще, скажут что размяк окончательно.
С Сережей другое дело: Олег сам втянул рыжего мальчишку в свою жизнь. Со всеми его синяками, царапинами, ссадинами на лице; говнистым характером, странными рисунками и книгами об искусстве, стащенными на ночь из библиотеки — сейчас же он торчал после уроков в кабинете информатики, и занимался ерундой, которую никто кроме него даже не пытался понять; с мечтами о лучшей жизни, упреками и просьбами не лезть к нему в начале, потому что
— Волков, отвали от меня, мы не будем друзьями.
Друзьями они действительно не стали. Олег не мог назвать вредного соседа даже лучшим другом, потому что считал его своим братом, близким человеком, которого хотелось оберегать, с которым хотелось держаться рядом. Удивительно, как за такое короткое время кто-то был способен настолько привязать его к себе, и сам того не желая.
В круг общения Олега Сережа попал тоже не специально — он просто таскал его за собой везде, не спрашивая ничьего мнения, и смириться пришлось всем — и Разумовскому, и мальчишкам, раньше сторонившимся странного пацана, которого отлупить считала долгом добрая половина детского дома.
Сейчас казалось, что они держались вместе всегда. Сережу перестали задирать — по крайней мере в присутствии Олега и остальных. Ребята собирались вечерами в дальнем коридоре, куда воспитатели заглядывали редко, играли в купленные на накопленную мелочь карты и рассказывали страшилки. После полуночи тихо растекались по комнатам, до утра, когда шумной гурьбой летели на завтрак, уже игнорируя всякий строй.
Ночью Олег просыпается от возни на соседней кровати. Сережа загнанно дышит из-под одеяла, натянутого на макушку, и он нехотя встает с кровати, чтобы проверить в чем дело.
— Серый?
Тот просыпается не сразу, но делает это с громким вскриком — Олегу приходится закрыть ему рот, пока Разумовский подскакивает, пытается пнуть его в живот и заливает соплями и слезами ладонь.
— Тише, это я, успокойся, — Олег шепчет доверительно. В полумраке видно плохо, но он замечает в отблеске чужих глаз проснувшееся осознание происходящего. — Чего ты? Кошмар?
— Как обычно, — Сережа выдыхает, зачесывает пальцами длинные влажные волосы, прилипшие ко лбу, и падает обратно на подушку, прикрывая глаза ладонью. — Прости, что разбудил, Олеж. Ложись спать, я не потревожу больше.
— Как был занозой, так и остался, — Олег фыркает, и без усилий почти двигает друга к стене, плюхаясь рядом. Под щекой подушка мокрая, но он не обращает на это внимания.
Они молчат немного, Сереже кажется, что Волков и правда уснул уже, пока тот не нарушает хрупкое спокойствие.
— Это у тебя чаще стало. Уверен, что все в порядке?
— Я не знаю.
— Ты раньше из-за придурков тех кошмарился по ночам, а потом успокоился, когда они отстали. Сейчас что, снова тебя кто-то достает? Почему не рассказываешь?
— Никто меня не трогает. Ты почти всегда рядом вертишься, никто не рискует.
Разумовский хмыкает тихо, делает вид что недоволен, или и вовсе пытается тему перевести от своего состояния, но Олег прекрасно знает что в его альбоме появляется все больше страшных темных рисунков — Сережа всегда вместо личных дневников с простынью текста изъяснялся по-своему.
Олег выдыхает, раздумывает над чем-то недолго, а затем подрывается с места, кидая взгляд на часы — четыре утра.
— Вставай. Покажу тебе кое-что.
Они оба понимают, что не уснут. Утром в школу, и ложиться спать уже просто нет смысла, ведь вставать через три часа, бежать по пыльным дорогам к автобусу, чтобы успеть и не толкаться в забитом транспорте чуть позже.
— Куда мы идем? — Сережа чужого энтузиазма не разделяет. Он плетется за Олегом, кутаясь в его же олимпийку, и ежится. Сам Волков в обычной футболке чувствует себя вполне комфортно, и даже гуляющий по коридорам сквозняк его не смущает.
— Сейчас увидишь.
— Там тупик и библиотека.
— Да, - Олег кивает на чужое замечание, и достает из кармана погнутую скрепку, стоит им остановиться у старенькой двери. Сережа молчит, наблюдая как тот ковыряется в замке чуть меньше минуты, прежде чем тот щелкает, и дверь открывается. — Заходи.
— Так что мы тут делаем? Я видел эту “библиотеку” сотни раз, — Разумовский ворчит, недовольный тем, что его выдернули из-под теплого одеяла, но проходит в небольшое помещение, где и правда проводил слишком много времени раньше. Сейчас смысла приходить сюда не было - новые книги не привозили, а старые он зачитал до дыр.
—Почитать мне решил, чтоб спалось лучше? — смеется, игнорируя немного обиженный взгляд.
— Лучше, Серый.
Олег шагает куда-то в темноту, тянет его за собой, но свет не включает — если в окнах увидит кто-то — получат оба, не только выговор за несоблюдение комендантского часа, но и за то что залезли сюда без разрешения.
На улице медленно светает. Посветлевшее небо дает рассмотреть комнату получше, разгоняет тени, и Олег возится с чем-то, закрывая обзор своей спиной, а затем отходит, показывая Сереже то, за чем его и привел.
— Граммофон? Он же не рабочий.
— Рабочий, — Олег достает с полки из-под стола одну из пластинок, разглядывает название, а затем кладет ее на устройство, направляя иглу в пазы. — Я починил, — поясняет на вопросительный взгляд, озорно улыбаясь.
— Ты дурак что ли? Сейчас все сюда сбегутся, — Сережа шипит, но смотрит восторженно на работающий проигрыватель, когда оттуда уже тихо льется мелодия. Что-то спокойное, и правда не способное перебудить весь детский дом.
— Хотел подождать до твоего дня рождения, но это слишком долго —
несколько месяцев, по правде говоря.
Волков облизывает губы, нервничает от чего-то, когда они теснятся вдвоем в одном пыльном кресле, наблюдая за тем, как солнце медленно окрашивает небо в бледно-розовый.
— Ты же любишь классику всякую. Картинки свои и без меня посмотришь, а это…
— Спасибо, — Сережа перебивает тихо, улыбается куда-то в плечо ему, умолкая вновь.
Школу прогуливают оба — спят прямо там, не заметив как перестала крутиться пластинка. Сережа сворачивается под боком Олега, умостив голову на теплой груди и утонув в медвежьих объятиях. Им обоим тепло и по родному спокойно.
***
— У меня дополнительные по информатике сегодня, — Сережа выдыхает сизый дым в морозное утро. Нос красный, видно что замерз, но он упрямо натягивает шапку на уши и продолжает затягиваться какой-то дешевой сигаретой — выбирать им не приходится.
Теплый взгляд в свою сторону словно упорно игнорирует.
— Знаешь, я всегда думал что ты в художку куда полезешь, или стишки писать начнешь, — Олег хмыкает, вытаскивая из ледяных пальцев Разумовского сигарету, и затягиваясь ей сам. — А ты за компами своими торчишь. Совсем уже поехал на своих кодах, — крутит у виска.
— Это ты поехал. А я учусь, вообще-то. О будущем, может, думаю.
— Да ладно, Серый, шучу я. Только тебе расслабляться иногда надо, а то стухнешь так. Зеленый вон весь.
— Олеж, иди нахуй, — Сережа по-доброму скалится, прячет нос в пестрый шарф, а руки в карманы.
— Я переживаю.
Они курят за школой одну сигарету на двоих, до начала уроков около часа, а заходить в заполняющееся людьми здание хочется все меньше с каждой минутой. Но Разумовский прогуливать не любит, а Волков не привык делать это один, так же, как и оставлять Сережу без присмотра — тот обладал удивительной способностью находить приключений на жопу, ничего при этом не делая.
— Давай вечером прогуляемся, не хочу возвращаться домой, — Олег бормочет за секунду до звонка, и удивляется, поймав неуверенный, но утвердительный кивок.
Волков ждет Сережу ровно час дополнительных занятий. И пока тот отбивает на клавиатуре барабанную дробь, делая очередное задание из учебника, подсунутого учителем, Олег бездумно раскладывает на соседнем компе пасьянс — приходить сюда ему никто не запрещал, лишь бы не мешал и не отвлекал от работы остальных.
Они идут в парк неподалеку от школы, когда на улице начинает стремительно темнеть.
Осень вступила в свои полноценные права, уронила с деревьев все разноцветные листья, и превратила город в серый призрак с грязной кашей под ногами. Конец октября был самым что ни на есть мерзким.
— Даже удивительно, что ты, такой рыжий, родился в подобный пиздец, — Олег смеется, опускаясь на холодную лавку. Сережа хмурится, оставаясь стоять рядом, и отводит взгляд.
— Я думал, что мы договорились не поднимать эту тему, — он старательно отводит взгляд. Олег весь день справлялся со своей задачей, не вспоминал о “празднике”, а сейчас решил все испортить.
— Серый.
— Мы договорились!
Сережа повышает голос. Ему то ли специально портят настроение, то ли Олег забыл о том, что все эти несколько лет они дни рождения не справляют, не вспоминают о них даже. Потому что больно и неприятно думать о дне, когда появился в этом жестоком мире, что прожевал и выплюнул тебя, когда ты и на ногах еще не стоял.
В этом году он и сам нарушил уговор — подсунул под чужую подушку шнурок с подвеской в виде волчьего клыка, что и сейчас болтается под водолазкой Олега, он уверен, но они оба сделали вид, что этого не было. Олег молча принял подарок, и это было лучшей благодарностью.
— Сережа!
Сережа замирает. Волков называет его так только когда злится, или нервничает сильно. Прям как сейчас.
Олег подрывается с лавки, хватает его за плечи и толкает под теплый свет фонаря. Разглядывает лицо лихорадочно: веснушки эти проклятые по щекам, глаза голубые, острый нос, обеспокоенно поджатые губы. Комкает пальцами ткань пальто, а сказать не решается. Видно, что хочет.
— Олеж, чего ты? Все в порядке? — Сережа касается ладонью чужой холодной щеки, обеспокоенно заглядывает в глаза, пытаясь разобраться. Он никогда его таким не видел, хоть и сам чувствовал легкую недосказанность между ними на протяжении долгого времени.
— Не в порядке. Я, кажется, умом тронулся, — Олег бормочет, заправляет длинную прядь рыжих волос Разумовскому за ухо, и смотрит зверем загнанным. — Совсем тронулся, ты прав был, Сереж.
— Да чего ты такое говоришь? — хмурится.
— Я сейчас сделаю кое что, а ты по морде мне за это дай, ладно? Обязательно. Да посильнее.
Олег сипит, кажется, едва заставляя себя произнести это вслух. У Сережи внутри все переворачивается, а у Олега горит в груди ярким пламенем, прямо как волосы мальчишки напротив.
Губы у Сережи обветренные, искусанные нервно. Олег сжимает его в объятиях, осторожно целуя - прижимаясь просто, не решаясь сделать что-то большее.
А сердца у обоих бьются синицами в клетке ребер, словно вот-вот выпрыгнут, оставив их умирать под осенним небом.
Олегу кажется, что он сейчас действительно умрет.
Сначала он думал, что ему просто кажется. Потом скинул все на разбушевавшиеся подростковые гормоны — не тупой ведь, прекрасно знает что такое половое созревание. О выбранной “гормонами” цели не задумывается — просто друг всегда рядом, и братские чувства всего лишь обостряются, некрасиво искажаясь. Только вот желание убедиться в собственной правоте не дает нужного результата. Попытки в отношения с девчонкой ситуацию не исправляют.
Ленка, симпатичная одноклассница, не вызывает у него ничего, кроме взаимного уважения и желания проводить до дома в один из вечеров - мало ли какие отморозки по темноте шатаются. Девочка грустно вздыхает, когда спустя пару прогулок Волков признается ей, что больше чем друзьями они вряд ли станут, но его решение принимает спокойно. И сама видела, что влюбленностью с его стороны там и не веет. По крайней мере не к ней.
Определенно не к ней.
— Олеж, ты дыши, пожалуйста, — Сережа шепчет тихо, приводя Олега в себя.
Он выдыхает в чужие губы теплый воздух, смотрит в голубые глаза напротив, и пытается найти там отвращение или злость. Не находит.
— Серый, прости, я просто…
— Ты просто идиот, - Разумовский осекает его, и вдруг смеется. Закидывает голову, хохочет во весь голос, цепляясь пальцами за олеговы плечи, — Я думал, что ты никогда не сделаешь этого.
— Что?
— Что слышал, - Сережа фыркает, отходит наконец на шаг, и поправляет сползший шарф, скрывая тем самым дрожь в руках и пунцовые щеки.
— Сереж, я тебя люблю, кажется, - сказать это сейчас оказывается на удивление легко и просто. Олег сам себе поражается.
— Я знаю, - и взгляд, неожиданно нежный, согревает лучше любой грелки.
Ладонь Сережи с вечно ледяными пальцами удивительно удобно умещается в его собственной, сухой и теплой. Им не нужны часы громких признаний в ответных чувствах, объяснения и обещания быть вместе до гроба.
Они и без слов знают что это странное чувство, выбивающее землю из-под ног, останется с ними
навсегда.
