Повязка и слезы

Его Высочеству всегда было очень интересно почему Хуа Чен не снимет свою повязку, он даже спал в ней! Не то что бы это стало идеей фикс для Се Ляня, просто чистое, почти детское, любопытство. И в один из дней у него, наконец-таки хватило смелости затронуть эту тему. Они сидели в своей спальне, в Доме Блаженства. Хуа Чен сидел на середине кровати, на пятках, на его коленях покоилась голова его божества. Само же Божество лежало, раскинув руки-ноги во все стороны и о чем-то усердно размышляло. Его голову приятно массировали длинные пальцы возлюбленного. — Гэ-Гэ, что-то тревожит? — поднимая бровь, спросил князь Демонов. — У меня есть одна просьба к Сань Лану, — задумчиво произнес Принц. — Гэ-Гэ может попросить о чем угодно, Сань Лан готов исполнить любое желание Его Высочества, — со всей серьезностью ответил Хуа Чен. — Ох, хорошо, — Се Лянь еще на миг задумался, а потом произнес, — Сань Лан может снять повязку? В его глазах светилось столько любопытства и азарта, что Хуа Чен совершенно не знал что с этим делать. — Гэ-Гэ может просить о чем угодно, но только не об этом, — блеск в глазах Наследного Принца тут же померк, а голова отвернулась в стенку. Се Лянь не любил бравировать своим поведением, но любопытство было сильнее, — ну если Гэ-Гэ так этого жаждет, — Хуа Чен даже чуть посмеиваясь аккуратно приподнял Се Ляня со своих колен. Он разгадал «хитрый» план возлюбленного, но он слишком не любил его расстраивать, может быть поэтому потакал капризам Его Высочества. — Если Гэ-Гэ этого так сильно хочет, то я не в праве лишать его этого, — с чуть натянутой улыбкой произнес демон. Принц тут же сел прямо напротив возлюбленного и потянул за свободный край шнурка, на котором держался узелок, Повязка с тихим шорохом упала на шелковые простыни, а потом произошло то, чего Се Лянь, ну совсем никак, не ожидал… В тот миг, когда повязка коснулась кровати, Хуа Чен прикрыл раненый глаз обеими руками, а сам отскочил в другой конец ложа, к стене. Когда Его Высочество вышел из ступора, он увидел картину, которая казалась нереальной. Его Сань Лан лежал, зажавшись в комочек, из открытого глаза лились слезы, а горло сдавили глухие рыдания. Се Лянь хотел сказать, что все в порядке и что Хуа Чен может надеть повязку обратно, но подумал, что лучше будет помочь любимому перебороть этот страх и навсегда избавить того от страданий. Поэтому Принц осторожно подполз к Демону и попытался отнять руки от его лица, но тот стальной хваткой вцепился в свою голову не позволяя смотреть. Хуа Чен ненавидит себя за это уродство. Его глаз — его крест, который он должен нести до конца, теперь уже бессмертной, жизни. Он ненавидел его за то, что из-за этого уродства на него косились на улицах, избивали, а родная мать прокляла его. Уже маленьким мальчиком он научился драться, биться с теми, кто раньше избивал его. Хун-Хун-эр сумел подняться наверх, Хуа Чен уже давно перестал обращать внимание на шепот за своей спиной, это ниже его достоинства. Но он не перестал ненавидеть себя, свое тело, его глаз — изъян, уродство. До дрожи в руках, хотелось выцарапать эту чертову пустую глазницу, сделать все лишь бы избавиться от этого, мягко говоря, недостатка. И чем больше Собиратель Цветов думал об этом тем больше ненавидел себя. Обычно эти истерики были не часты и навечно оставались в пределах этой комнаты. Но когда Его Высочество попросил снять повязку Демон наивно полагал, что может контролировать себя, но эта всепоглощающая ненависть к себе оказалась сильнее его, и Собиратель Цветов не смог сдержаться. Пока Хуа Чен утопал в Бездне ненависти к себе, Се Лянь начал успокаивать возлюбленного: он обнимал дрожащее тело, гладил по волосам цвета вороного крыла, тихо шептал о том какой Сань Лан замечательный, как ему повезло повстречать его на тропе своей жизни и что для Принца внешность не важна, но даже так он любит в Хуа Чене все до последнего цуня. Его слова возымели должный эффект и Князь Демонов потихоньку начал успокаиваться. Он почти полностью перебрался на колени к Его Высочеству, который спиной прижался к стене, чтобы было удобней держать Хуа Чена в своих объятьях. скоро всхлипы сменились невнятным бормотанием, а то — тихим шепотом. — Гэ-Гэ не должен видеть это, я слишком уродлив! — с болью в голосе произнес Демон. — «Для меня ты в беспредельном великолепии — это ты. И ты, упавший в грязь — тоже ты. Главное здесь «ты», а не «какой» ты», помнишь? я приму тебя любым, какой бы ты ни был. Сань Лан не должен ненавидеть себя или свой глаз, для меня ты всегда будешь самым прекрасным в мире. Я люблю тебя! , — говоря все это, Се Лянь выцеловывал каждый цунь лица возлюбленного, отодвигая руки от глаза. Последний поцелуй      пришелся на пустую глазницу, покрытую шрамом. — Гэ-Гэ правда любит меня даже с таким уродством на лице- он, не веря своему счастью, снова заплакал. — Конечно люблю, для меня Сань Лан идеален! — сцеловывая соленые жемчужины произнес Принц. — Спасибо тебе, Гэ-Гэ, за то, что приносишь в мою жизнь свет. Я тоже люблю тебя! — с яркой улыбкой произнес Хуа Чен, еще сильнее сжимая свое Божество. Они так и заснули в объятьях друг друга. А утром Се Лянь сквозь сон чувствовал мягкий поцелуй в макушку и тихий шепот. — Спасибо вам, Ваше Высочество, за все то, что делаете для этого ничтожного верующего, — после этой исповеди огромная глыба свалилась с души Хуа Чена. Теперь он не волновался, что его покинут из-за его, как он раньше считал, недостатка, а теперь он принял это как данность. Просто есть и всё тут, ведь его любят просто так, а не за внешность или, ища выгоды. — Я люблю тебя, мой Сань Лан, — пробурчал Се Лянь утыкаясь в шею возлюбленного, а Демон расплылся в наиглупейшей влюбленной улыбке и отчетливо понял, что он абсолютно счастлив.