Рожон

      Даби не хочет умирать.       Он уже однажды умер и даже не знает, на сколько процентов жив сейчас.       А еще Даби банально боится смерти. Не то, чтобы он поддерживал образ идеального злодея, но отмечал это смешным, ироничным и нелепым.       Но за все это время не мог признаться себе, какой же он идиот, возможно, даже с раздвоением личности. Пока одна его половина желает не нарываться, если нет повода, и оставаться на расстоянии вытянутой руки, вторая подталкивает идти на риск, потому что он злодей, ему можно, да? Потому что это весело и интересно, чувство опасности бьет нервы, как стекло, и черти внутри Даби ведутся на это.       Потому что ему теперь не нужно становиться идеальным и это чувство, о-ох, такое сладкое. Даби пустоту внутри себя ошибочно принимает за свободу и жаждет экстрима.       А экстрим, это...       ...когда Даби подходит к нему ближе, чем стоило бы — на расстояние меньше вытянутой руки, пересекая черту безопасности.       ...когда язвит и шутит, когда не контролирует себя и делает еще один шаг, ощущая, как его окутывает кислотный дым.       ...когда на шее смыкаются два...три...четыре пальца и еще какой-то жалкий миллиметр и вся обожжённая кожа покроется трещинами, как острые черные штрихи на белом мраморе, а кровь вытечет алым пламенем.       Экстрим — это Шигараки Томура.       Даби знает, что идет по краю лезвия, когда позволяет Томуре спать с ним. Когда не связывает его руки — запястья и так покрыты шрамами от того, насколько сильно они были сдавленны до Даби, когда не сопротивляется касаниям на грани.       Потому что это, чёрт, так заводит, выбрасывает в кровь адреналин.       Даби нравится играть с потерянным ребенком и отчаянным убийцей одновременно, иногда проделывая что-то откровенно сумасшедшее, а иногда — нормальное, и смотреть на реакцию в кроваво-красных глазах.       А Шигараки не понимает.       Не понимает, почему Даби не предпринимает ничего ради собственной безопасности. Почему он не свяжет его руки, как это делали другие, почему подставляет шею под пальцы, которые словно до костей пропитаны ядом иприта и отравят всех вокруг и почему он вообще во все это ввязался.       А еще Томура мечется между тем, чтобы послать Даби куда подальше, потому что не хочет убить еще кого-то, в той или иной мере дорогого и важного — кажется, тогда он в конец с ума сойдет, но в то же время — он не может не воспользоваться тем, чтобы не сорвать своих демонов с цепи!       Потому что Даби идеален для него. Соглашается воплотить в жизнь самые чокнутые его желания и дает ему свободу действий.       Ну и, конечно же, Шигараки тоже нравится эта игра.       Томура не знает, кто кого победит, если они, конечно, не сдохнут как-то иначе, однако его заводит одна мысль о том, что «вот-вот, и случится непоправимое».       Все началось с того, что он просто целовал раскаленные скобы на теле Даби, потому что когда тот возбужден, кажется, вот-вот всполохнет, и сам ластился, как ребенок, под пламенные руки и боль, такая приятная, отражалась на языке металлическим вкусом крови. Закончилось тем, что Томура позволял Даби причинять себе боль абсолютно намеренно, специально и просто потому, что это нравится им обоим.       А еще они не умеют по-другому. Не умеют без насилия в сексе, без жжения аквамарина под кожей и лезвий острых пальцев на ней, не умеют и так, чтобы не перевязывать потом друг другу раны и ожоги.       В принципе, они же злодеи, так что, может, все правильно?