Обратная сторона

«Усачев бы удваился, чтобы сюда попасть», — совсем безжизненно заклчюает про себя Женя. Черные фраки мелькали и там и там, словно носятся мухи на сахаре. Ведь он не хотел приходить сюда. Ведь где-то бьётся надежда, что вот сейчас Владимир встанет, скажет громко, возьмёт за руку Женю на глазах у всех. Или хитро посмотрит, едва заметно поманит пальцем, и они оба, облаченные в бархат и вышивку, как в кандалы сбегут отсюда — их больше никто никогда не догонит. Каждый следующий этап этого жестокого фарса словно топчется прямо по душе Жени аккуратными туфельками дам высшего общества, но надежда продолжает теплиться. Пока Мединский не целует свою невесту у алтаря под десятками взглядов.Видимо его ребенка бесчарых, наивного мальчишку, просто использовали, а затем без зазрения совести выкинули за ненадобностью. Внутри что-то сломалось, остановилось, вышло из строя. Смесь славянских мотивов и ослепительная белизна платья Марины. Она прекрасна. Владимир должен быть счастлив, что впервые сделал все как надо, но… он и так счастливы. Или ты играешь свою партию или тебя выбрасывают как сломанную марионетку. Мединский даже не может смотреть в сторону Жени… Он не рассчитывал, что парень переступит, через себя и придет. Волшебная палочка верховной жрицы делает символические семь взмахов и на его пальце появляется кольцо. Женя, который в этом злобном магическом мире всего пару лет, знает, что это такое — магический брак, а еще конец для него. Гамаюн махая крыльями радостно кричит где-то рядом. Впереди еще три дня празднеств, но у него остались считаные часы и он отправится к бесчарым. «Долго и счастливо» теперь где-то не с ним. Тяжело и больно смотреть на опущенные хрупкие плечи, потухшие глаза, раньше искрившиеся изумрудной зеленью, а теперь — мутные и пустые, как стоялая болотная вода, но у Владимира не было выбора. Так хочется сказать, что это всё — для блага всех присутствующих, но в глубине души он сам себе не верил. Рядом с ним смущённо улыбалась прекрасная, как нераспустившийся бутон, юная магесса — неужели он и правда ей нравится, или это всё — такая же игра? Но взгляд то и дело соскальзывал с белого атласа и пены кружев на тонкую, будто переломленную фигуру, затянутую в чёрное. Бедное лицо, аккуратно уложенные тёмные волосы и скорбь, прорывающаяся во взгляде — идеальный траур. Траур по нему самому. Что же ты сделал? Зачем ты сломал его — такого молодого, доверчивого, открывшегося тебе? Но даже на отвращение к себе не было права — слишком строго была регламентирована свадебная церемония в высших кругах. Когда начнётся неофициальная часть — подойти бы, извиниться, спросить, что он будет делать дальше — но Владимир не был уверен, что Женя вообще захочет с ним разговаривать Отец впервые смотрел на Владимира не с презрением, а молчаливым одобрением. Ещё бы… такой слабый маг в семье потомственных авроров только и мог, что служить бесполезным преподавателем истории магии. Но сейчас перед ним открыты все дороги — магесса с такой родословной. Оно действительно стоило того? Почему именно сейчас. Женя глупо слонялся среди незнакомцев. Наверное, Здесь не будет счастливого конца. — птица-девушка покачала головой. — Дай мне хоть выпить, сама я не могу. — Она подняла крылья, намекая на то, что бы Женя отплатил хотябы этим. Чувствуя себя полным идиотом, Женя наполнил хрустальный бокал шампанским и осторожно поднёс его к губам девушки, придерживая, чтобы она не захлебнулась и не облилась. Хотелось швырнуть этот бокал, разбить дорогую и тонкую посуду об пол, закричать, расплакаться — да только что это изменит? Всё уже решено, Владимир поступил как истинный политик, а Женя выбрал роль игрушки, мальчика на одну ночь — быть выкинутым и без сожаления заменёным на кого-то другого. Это Марина будет, словно дорогая кукла из нежного фарфора, бережно храниться, это её будут всячески лелеять — а его осколки просто сметут и выкинут. И он ведь знал. Он ведь, сука, знал! — Женя почувствовал накатывающее истерическое веселье, что было совсем плохим признаком. В голове роились мысли — а испытывал ли Владимир хоть какие-то тёплые чувства к нему — грязнокровке, глупому и неумелому мальчишке? В груди что-то тяжело ворочалось и рвалось — не надо бы добивать себя, но Женя не будет Женей, если не спросит у вещей птицы: — Он хоть любил меня когда-нибудь? Гамаюн была явно довольна угощением. — Все спрашивают о будущем, а ты о прошлом… — птица запрыгнула на подоконник, поравнявшись наконец с Баженовым. — Какой милый и одинокий, — Голос Гамаюн вдруг стал таким сладким и милым, что Женя почувствовал легкость и спокойствие, он все больше всматривался в синеву глаз птицы, словно проваливаясь в них, бокал выскользнул из его бледных рук, но ему было все равно. Никто и внимания не обратил на него. Синева, золото, мир словно намотали на ёлочный шарик и он искрился как стекляшка, наравясь разбиться. Он вновь в той несчастной библиотеке у Владимира. Только ощущает не себя. Восторг, искреняя увлеченность. Он чувствует как его целуют. Страх и непонимание. — Ты правда пригласил меня почитать книги? — слышит он голос со стороны и по венам растекается стыд и тепло. Мединский пригласил его — в свой дом и действительно потащил в библиотеку! Женя пугается не то собственного крика не то крика гостей. По средневековой традиции все бьют пару бокалов. На счастье. Птица не спешит спрыгивать с подоконника. — Понравилось? Тяжёлый, надорванный стон теряется в ликующих возгласах счастливых гостей — его не слышно. Как же хорошо, что Женя сейчас спиной к гостям и никто не видит его бедного лица, искаженного болью, стоящих в глазах слёз и закушенной губы. Значит, вот так. В сознании мутилось и плыло, он даже не мог сказать, лучше или хуже ему стало от увиденного. Но просто так останавливаться не собирался. Выдавив кривую дрожащую улыбку — в его воображении дерзкую, а на самом деле — жалкую, заглянул в самую бездонную глубь кобальтовой сини глаз сидящий напротив: — Да. Чем ещё удивишь? — Какой ты странный, — смеется птичка, — Принесешь еще? Женя как сумасшедший подрывается к домовику, что таскает поднос с шампанским. Он все-таки смог удивить вещую птичку? — Ты не думай, — болтает Гамаюн, когда Женя приносит угощения, — Мне просто иногда… скучно, а ты веселый. Женю уже ломало от воспоминаний, хотелось еще хотябы последний раз пережить это. — Ладно. Соглашается птичка и Женю вновь уносит из этого терема, ставшего для него поминальным. Лето, его родная квартира в Выхино. Открытые настежь окна, шум безчарово мегаполиса и Владимир смотрится инородно здесь — старомодный камзол, серебряная брошь… Баженов видит себя, упиваясь чувствами, его обнимают. Женя знает что это — зима одиночества наконец спасла. Поцелуй куда-то в ключицу. Парень тонет в этом ощущении. Все оттенки и цвета сужаются до яркой вспышки синевы. Баженов привычно хочет найти себя, но лишь пустой кабинет. Владимир пишет ему приглашение на свадьбу. Родная боль, словно тебя прошивают насквозь и затягивают нитки на горле. Он хочет сделать как лучше, дать жене шанс на этом мероприятии на… карьеру? — Нет, нет… — Женя шепчет сам себе, обливаясь тихими слезами. Как вдруг… Вновь этот терем и оглушительные аплодисменты все смотрят на него, а точнее на Гамаюн, которая учтиво кланяется зрителям. Официальная часть стоило завести пару нужных контактов. И продолжая отыгрывать радость улыбаться им. Уверен, что Руслан готов был душу отдать за билет на это мероприятие, если бы, конечно, она у него еще была. Ледяные статуи, украшавшие зал парили в воздухе среди тысяч свечей. За окном расстилалась Москва скрытая от глаз бесчарых. Кажется, самая высь измайловского терема… но даже не расшибиться, испортив всем праздник. Женя бездумно палился в окно, но его спокойствие нарушила Гамаюн неожиданно оказалась рядом, поблескивая своими украшениями. Яркие синие перья забавно обрамляли человеческое лицо. — Оно того не стоит, — девушка-птица даже не спросила, а утверждала и сразу давала ответ. Женя хмыкнул дорогой игрушке. Вещая птица была обязательным атрибутом магической свадьбы, а пришла она именно к нему. — Еще бы… ты все знаешь — И это тоже, — подтвердила Гамаюн, покачивая головой, — Но это бы но глупо игнорировать то, как ты смотришь. — Я просто не понимаю. В чем проблема? В чем? — прекрасно Женя теперь жаловался вещей птице. Руслан его точно теперь убьет, что не спросил конкретного совета «как уже съехать из хрущевки в такой же терем?». — Все же было хорошо. — Ты сам знал на что шел. закончилась и он тут не один в очереди. — Такое счастливое будущее, молодой человек? — на него смотрит низенький мужчина с усами, прижимая пенсне, который пытается углядеть в зеленых глазах — что же там. — Да-да, — подтверждает Женя, — До слез счастливое… будущее. Все взоры обращены в одну сторону, и Владимир тоже смотрит туда — во имя Мары, лучше бы не смотрел — в полукруге толпы стоял Женя — словно придавленный многопудовым грузом, растерянный, заплаканный и до утробного воя разбитый и изломанный. Хотелось наплевать на всё, броситься к нему, утереть слёзы, обнять и уйти, убежать из этой душной клетки. И, может быть — попробовать спасти доверие Жени к нему, если оно ещё хоть капля его осталась. Но нельзя, чёрт бы его побрал, нельзя! Владимир целомудренно поцеловал свою жену в щёку и мягко, аккуратно лавируя меж гостей, направился к Баженову — тот ещё стоял, с широко раскрытыми глазами, бледный, как мел. Мединский легко подхватил его за локоть и отвёл к балконам надежде на то, что ему станет лучше. — Жень, посмотри на меня, пожалуйста! Что с тобой? Ответь, прошу… — это переходило уже все рамки, а глядя на застывшую неизбывную боль во взгляде, Владимир и правда начал продумывать о том, чтобы бросить это всё к чертям. Женя хочет столько всего сказать, но его время подходит к концу. Мединский затянут в идеальный сюртук, который шил не один портной и все та же серебряная брешь с буквой М, что так забавно блестела в лучах летнего солнца. — Прости, я не должен был портить праздник, — Женя берет себя в руки, если это можно так назвать. — Я должен был вручить подарок… у вас же делают подарки, да? Женя достает исписанный тонкий блокнот, не такой, что были на столе у Мединского и больше напоминали древних чудовищ, а обычный с веселым паттерном из Комусса. Владимир открывает его, встречая злобные и смешные комментарии о его научных трудах — вся критика книг, которая сменялась постепенно на странными записями… ни о чем. Мединский словно видит Женю, каким он был. А сейчас остался лишь сосуд. — Эта птица ужасна, — вымученно смеется он, — Но она права. Нельзя жить прошлым. — Женя коротко целует холодными своими губами мужчину и понимает, что это конец. Сам поцелуй больше похож на похоронный. — Прости, я домой. Теперь на совсем. Хочется поймать за рукав костюма, удержать, сохранить — но рука чуть касается ледяных пальцев и замирает — Женя больше не тянется навстречу. Что-то внутри сорвалось — ясно и просто пришло понимание, что это конец. Вот, ты его убил — пожинай плоды своих трудов. Женя прикрывает глаза — чуть дольше, чем нужно, ресницы дрожат, чуть дёргается губа. Но открывает их всё же — пустой-пустой взгляд, словно всё, что в нём было — задор, колкость, искренность, нежная и трогательная привязанность — вычерпали до дна. Разворачивается — как же больно смотреть на тонкую фигурку на фоне разряженных аристократов. Тяжёлая дверь терема закрывается за ним беззвучно и никто не заметил, что на празднике одним гостем стало меньше. Он не вернётся. Женя почти что не бежал — сначала по богатыми нарядным улицам волшебной Москвы, потом — по грязным закоулкам Москвы безчарой. Картинки смеялись, мелькали, смазывались в одно серое ничего — не важно, только бы добраться до дома, закрыть за собой тяжёлую дверь, скрыться от этого мира. Что он будет делать после — неясно, но сейчас — его разум, ошеломлённый болью, как за спасательный круг — лишь бы добраться. Взлетел по лестнице, повернул ключ в замке и так, словно за ним гналась стая упырей, захлопнул дверь и закрылся на все засовы. Дома его встречала тишина — пыльная, глухая. Удушливая. Постепенно, словно после амнезии, на него нахлынули вспоминания обо всём, что сегодня было, осознание и понимание — и Женя сделал то, что хотелось сделать с того самого дня, как он узнал о помолвке Владимира — сполз по стене, больно ударившись о металлический угол и взвыл в голос, срываясь на жалкий скулёж — больно, пронзительно и беспомощно — как воет бездомная грязная собака с перебитыми лапами, знающая, что ей осталось недолго.