***
Как никогда хотелось быть обычным арзаком: поддаваться гипнозу и просто выполнять приказы. В противовес этому возникало желание бросить всё и сбежать к беллиорцам вместе с Гелли. Но нет. На нём лежала ответственность за всех арзаков, и их нельзя было бросать. Ильсор не знал, откуда у него эта ответственность. То есть… Он мог легко вспомнить ответ, если бы захотел, но предпочитал этого не делать. Чем меньше ты о себе помнишь, тем больше ты похож на обычного арзака. Ильсор убедил себя в этом, и за долгие годы выбранная стратегия не подводила его ни разу. После… его распределили в инженерную школу. Повезло. По окончании обучения тогда ещё подполковник инженерных войск Баан-Ну, эстет и жадина, забрал себе лучшего и самого красивого студента. Ильсору все говорили, что он красив, — имя обязывало. В те годы арзак ничему так не радовался, как тому, что его новый хозяин, во-первых, предпочитал исключительно женщин, а во-вторых, ни с кем не делился своей собственностью. Потом была долгая работа над «Диавоной», тренировки, подготовка… Там Ильсор встретил девушку, чьей красоты не убил даже гипноз. Она была невысокая, тонкая, с короткими кудрями цвета воронова крыла и большими ореховыми глазами с зелёными искорками. Её звали Гелли, и это имя было прямиком из детства. Дальше были семнадцать лет забвения, злополучные видеофайлы, найденные в памяти планшета, вылазка в Изумрудный город, призрачный шанс увидеть семью, откровения Вей-Кана… Это было тяжело вынести — происходящее вызывало эмоции, и даже от положительных становилось больно. Вечером по возвращении в Ранавир Ильсор пришёл к дежурившей в тот день Гелли, чтобы выговориться. Она выслушала его и спросила: — А помнишь?.. Оказалось, что это была та самая Гелли. Гелли из детства, с которой он познакомился в восемь на школьном состязании по химии; на которую он в одиннадцать вылил ведро синей краски; которую он в пятнадцать катал на лично собранном мотоцикле, и которая потом сводила ему синяки собранной под ногами травой; с которой он танцевал на Фестивале и которую потерял в ночь Новолетия. Времени на общение у них было мало. Ильсор и Гелли задерживались после общих собраний и говорили, говорили, говорили… Чувствовать больше не было больно: пусть созданная за прошедшие годы броня и дала основательную трещину, её удалось залатать прочной хирургической нитью. Однако в таких условиях счастье не могло продолжаться долго. Приказ Верховного, безукоризненная исполнительность интенданта — и вот уже жизнь Гелли висит над пропастью. А с ней — жизни остальных негипнабельных и все их планы. Хотя планы и так полетят к ранвишам. Ирлен рассказал Мон-Со о существовании в экипаже ещё нескольких неподгипнозных. Хоть без конкретных имён обошёлся, несмотря на то, что знал всех восьмерых. Ильсор понимал Ирлена и не осуждал, чего нельзя было сказать об Олкаре. Тот сразу заявил, что Ирлен — предатель. Впрочем, в тот день про него быстро забыли — всех волновала судьба Гелли. Господин Лон-Гор заходил к ней после допроса, а вернувшись, долго ругался, обещая майору Оро-Эну страшные кары. Сам Ильсор увидел Гелли только вечером. Её лицо было почти полностью скрыто бинтами, но по красным полосам на них легко было понять: порезов очень много. Гелли умела имитировать гипноз, но если будут второй раз проверять, правда раскроется. Когда майор Ол-Кет подошёл к Гелли и схватил её за подбородок, чудом не задев ран, Ильсор застыл в ужасе, мечтая, что сейчас явится неведомая сила, укравшая Элар-Шена, и заберёт Гелли к себе. Судя по выступлениям лейтенанта, у неё в логове всяко безопаснее, чем здесь. Но сила не явилась, да и не понадобилась. Голос Гелли оказался в достаточной степени мёртвым, чтобы с неё сняли подозрения. При первой же возможности Ильсор побежал в лазарет. — Я буду сочинять, так что ты мне не понадобишься часа два, — великодушно сообщил генерал. Заниматься вертолётами было уже поздно. Ильсор и Нилиро осмотрели два вчера и семь сегодня, уже после приказа комэска. Оставалась ещё двадцать одна машина, считая штурманскую, но это уже завтра. Лон-Гор был занят, поэтому прогнал Ильсора в карантин. Надо было отдать протокол Мон-Со, но тот сидел спиной к двери, и у арзака появилась возможность незаметно навестить Гелли. Ну, или того, кто окажется за выбранной наугад дверью. Снова повезло. Гелли. Лицо по-прежнему было в бинтах, даже один глаз оказался под повязкой. Звери! Говорить ей было больно, но и не требовалось — зачем и о чём? Ильсор и Гелли долго сидели в тишине, и инженер совсем потерял счёт времени. Очнулся он только при появлении Лон-Гора. Врач обвёл их обоих сканером, взял новые образцы крови, погладил Гелли по голове, забрал протокол и покинул отсек. — Он знает? — Обо мне и о тебе — да. Насчёт остальных сомневаюсь. Ильсор ушёл к восьми. Ужин генералу отнесли и без него, а вот расчесать ему бороду надо… Эх, отрезать бы её к ранвишам!***
В приёмной лазарета висела камера. Она не захватывала угол с кабинетом врача, что позволило Ильсору безнаказанно подслушать разговор, но вход в лабораторию фиксировала исправно. Кау-Рук уже влез в компьютер, где хранились данные с камер, и принёс на утреннюю зарядку новость: ни Дер-Раох, ни Ир-Лат, ни Кем-Нор, ни их арзаки в лабораторию в дни сбора крови не заходили. Собственно, ботаники в лагере только ночевали, а химики всё время сидели в своей лаборатории, изучая то, что притаскивали им прочие учёные, и разыскивая вещества, способные заменить иссякающие запасы топлива. Но ведь отдать нужный приказ можно было и в другом месте. Лон-Гор перехватил геологов перед очередной вылазкой и проверил кровь Сиона. Результат был предсказуем — не полукровка. Но ладно Ильсор и Дириэ, кому и чем не угодил геолог? Тоже негипнабельный? То есть кто-то намеренно выдал арзаков за полукровок, чтобы, если не избавиться от них, так хоть обратить на ситуацию внимание менвитов? Не проще было подойти к кому-то из офицеров и сообщить о своих подозрениях? С другой стороны, в списке полукровок были и менвиты. Никто не стал бы подставляться и докладывать прямо. Кому выгодно избавиться от этих пятерых? Штурмана не любит генерал, но убирать его нельзя, потому что в противном случае будет закрыт путь домой. Или нет? У Верховного точно есть какая-то альтернатива, значит, неприкосновенность Кау-Рука условна. Итак, генерал. Дириэ можно принять за неотъемлемую часть штурмана. Вряд ли кого-то интересует большее. Ильсор. Его потеря генералу невыгодна совершенно. Кому-то другому, ревнителю идеологии? Может быть. Лио-Лай не мешает никому. Разве что раздражает Эн-Рал, которая уже была замечена в желании устранить зоолога. Но почему? Вряд ли дракон был причиной. Нежелание применять гипноз? Тогда бы она в приказе это упомянула. Вообще, Эн-Рал попыталась инициировать расследование на основе памяти Риэма, который к тому же и огрёб. Какие воспоминания техника могли привести её в такую ярость? Что она нашла в его памяти? Хм… Пожалуй, всё-таки не так. Что он хранил в своей памяти?«Увы, мне не дано любить,
Но вами втайне восхищаясь,
Я буду в памяти хранить
Ваш облик, неизменно дальний».
Весьма арзакские ведь строки. А если учесть, сколько там было словесных красивостей: и фея, и древняя картина, и облик, неизменно дальний… И последняя строка — «Я ваш навеки без остатка». Такого точно ни один менвит сказать не мог. Самолётик из бумаги… Менвит отдал бы письмо лично в руки, если бы ему вдруг взбрело в голову написать избраннице стихи. Даже близнец, читавший послание в столовой, наверняка хотел похихикать над незадачливым скромницей-романтиком. А вот арзак вполне мог устроить сюрприз и закинуть самолётик в комнату… и этажом ошибиться. И вот это «не дано любить». Всем внушают, что у арзаков нет чувств. Гнусная ложь, значит, и любить они могут. Поэтому-то Риэм и лежит сейчас в лазарете. Ибо недостоин. Своим нелепым чувством он запятнал честь избранницы. Если так посмотреть, то Эн-Рал Лио-Лай защищает. Вернее, думает, что защищает. Какая мерзость! Но кто всё-таки стоит за подделкой анализов? Мон-Со чувствовал, будто упускает нечто важное. Какая-то мысль мелькала на грани сознания, но у него никак не получалось её ухватить. Он размышлял над этим целый день. Успел много сделать. Пожелал доброго утра Ирлену, узнал, что других техников выпустят только завтра. Спросил у Ильсора, как там вертолёты. Восемнадцать точно были в порядке, остальные проверить пока не успели. Осведомился у генерала, каков статус приказа о радарах. Оказалось, никаких изменений не было, то есть их всё ещё надо было установить. Глупо. На ужин Мон-Со шёл, окончательно уверившись, что не разгадает загадки с полукровками. Впрочем, ему пришлось насовсем выбросить её из головы. Во главе офицерского стола сидел Гван-Ло. Мон-Со отсалютовал и по милостивому кивку сел рядом с генералом. Рассадка точно соответствовала статусам офицеров. Генерал — по правую руку, Кау-Рук, как его заместитель, — по левую, затем Мон-Со, а напротив — Лон-Гор; Дер-Раох и Оро-Эн. Ол-Кету не повезло сидеть напротив Верховного. Прочим менвитам было неуютно находиться в одном помещении со столь высоким начальством. Они один за другим бросали едва начатый ужин и, отсалютовав, уходили. Первыми сбежали Лио-Лай, Сор-Ан и Арк-Мин. Почти сразу — Рен-Сай и ещё пара лётчиков. За ними потянулись, можно сказать, стройными рядами. Из офицеров спокойно ели только Баан-Ну, Дер-Раох и Оро-Эн. Ол-Кет изредка отпивал сок из стакана, Кау-Рук гонял по тарелке кусочек рыбы. — Итак, избранники, — заговорил Верховный, — мой предыдущий приказ вы бесславно провалили. Однако виновата в этом Беллиора, а не вы. Поэтому вот мой новый приказ: захватить главную крепость Гудвинии. Изумрудный город — единственный оплот обороны местных жителей. Если он падёт, падёт и вся страна. Гудвиния? С чего он взял, что страна называется именно так? В честь её правителя? И вот ещё что… Какова всё-таки цель рамерийцев? Мон-Со не забыл о разговоре, состоявшемся в день ареста Элар-Шена, но так и не сумел найти ответ. — Господин правитель, какова наша цель? — прямо спросил комэск. — Захватить Беллиору, полковник, — хмыкнул Верховный, взглянув на него с лёгким недоумением. Кау-Рук доигрался с рыбой — уронил вилку практически под ноги Гван-Ло. И, конечно же, невозмутимо полез за ней под стол. — Прошу прощения, я неправильно сформулировал, — сказал Мон-Со, осознав, что сморозил глупость. — Мы должны сравнять город с землёй или оставить нетронутым? Уничтожить жителей или оставить в живых? — Город должен остаться цел, — ответил Верховный. — А вот из всех его жителей меня интересует лишь один. Вы получите его портрет перед тем, как отправитесь в бой. «Вот и цель, — подумал Мон-Со. — Рамерии не нужны ни Беллиора, ни новые рабы». Он встретился взглядом с вылезшим из-под стола Кау-Руком и заметил в его глазах очень странный набор эмоций — жгучую ярость, надежду и смех.