Wish You Were Here

Анниа Олири умерла сегодня утром — просто не проснулась. Элар был настолько поглощён своими мыслями, что, сообщая об этом штурману, даже не подумал про Ильсора. Тот рухнул в обморок. Это была как раз та ситуация, в которой комэск обычно закатывал оплеухи. Но сегодня он сильно устал и ограничился сухим «Вы идиот». Элар только кивнул в ответ. Ильсора привели в чувство и отправили в лазарет. Полковники, майор Ол-Кет и прибившийся к ним Мей-Кион принялись обсуждать дальнейшее обустройство лагеря, а Элар пошёл провожать Ильсора. — Прости, — сказал лейтенант. — Мне… нужно было сформулировать иначе. — Как можно сообщить о смерти, чтобы это не вызвало боли? — Не знаю. Извини… — Не стоит. Как Элли? — Плачет. — Жаль, что я её так и не увидел, — вздохнул Ильсор и неожиданно признался: — Когда в Изумрудном городе отвергли желание генерала, мне предложили загадать своё. Первое желание тоже отвергли, и я попросил возможности увидеть семью. — Ладно генеральское, а чем им твоё первое желание не угодило? — заинтересовался Элар. Непонятно было, с чего Ильсора потянуло на откровенность именно перед ним, но стоило дать ему выговориться. — Сказали, что кто-то уже загадал его. Наверное, Вей-Кан — с его стороны это было бы логично. — А что за желание? — спросил Элар, начиная догадываться. Хоо, он совсем забыл об этом! — Свободы для арзаков. — Это не Вей-Кан, это я. — Вы? — Я. И сдаётся мне, это желание потихоньку сбывается. — Спасибо, Элар-Шен! — Ты говоришь так, словно я сделал нечто великое, хотя на деле… — Вы это начали. Элар вновь только кивнул. Он не знал, что ещё можно сказать, да и они уже пришли. Лазарет успокоился. Всех распределили. Легкораненым накладывали гипс и швы, обрабатывали ссадины. Руководил этим Ир-Лат. Кем-Нор, Лон-Гор, Гелли и Лио-Лай занимались тяжёлыми. Ильсор куда-то сбежал. Элар пожал плечами — всё равно Мон-Со скажет про обморок Лон-Гору, а Лон-Гор из-под любой горы достанет, если сочтёт необходимым. В зале — великанской комнате, где разместили арзаков, — суета почти улеглась. Кто-то принёс арзакам спальники и сейчас раздавал их, кто-то таскал бинты и ещё что-то, Рен-Сай переносил данные со сканера в компьютер… В углу у стены сидел Сор-Ан. — Как ты? — спросил у него Элар. Сор-Ан промолчал. Он медленно вытягивал нитки от вышивок из своей рубашки и смотрел куда-то вдаль. — Можешь отвести его в комнату? — осведомился у Элара Лем-Ро, который бинтовал голову кому-то из техников — за бинтом не было видно, кому. — Пусть хоть в порядок себя приведёт. — Ага. Сор-Ан, идём. Четырнадцатого пришлось поднимать силой. Всю дорогу он молчал, да и в комнате тоже: достал пижаму, халат, пошёл в душ — всё, словно на автопилоте. Элар дождался его в комнате и повторил свой вопрос. Сор-Ан словно только сейчас заметил, что не один. — Меня сегодня чудом не пристрелили, — наконец сказал он, упав на кровать. — И за что? Знаешь, когда нас собрали перед казнью полукровок, это казалось жутким, но не настолько. Не думал, что стоять перед строем… может быть настолько страшно. Особенно когда майор стрелять рванулся!.. Даже после выстрела… Я видел, что это полковник был, но всё равно ждал, что мне в лоб влетит пуля. Огнестрел уже давно в прошлом, мы лет пятьсот как перешли на лучевое… Я знаю, как им ранят: жжение, ожог, крови почти нет… А пули? Свинец. Свинцовый шар в голову — это как? Сор-Ан говорил и говорил, часто прерываясь и перескакивая с темы на тему. Элар сидел рядом, слушал путаные рассуждения о пулях, арзаках, майорах, полукровках, пятнах крови на рубашке и думал, что на месте Сор-Ана мог оказаться он сам. О чём бы ему вздумалось поговорить? — Это ведь ты оглушил Оро-Эна? — неожиданно спросил Сор-Ан, вынырнув из собственных рассуждений. — Я. Хотел его добить по-тихому и тебя забрать, но меня самого сбили — еле удрал потом. — Спасибо. Мне казалось, он действительно выстрелит. Почувствовал себя… арзаком, что ли?.. — Успокойся уже, — вздохнул Элар, гадая, как отреагирует Сестра, если его обнять. — Ты жив, всё закончилось. Он всё-таки обнял Сор-Ана. Чисто арзакский жест — объятия как лекарство от хандры независимо от степени знакомства с обнимаемым. Эта мысль прозвучала настолько по-медицински, что Элар едва удержался от фырка. — Я сказал что-то смешное? — глухо поинтересовался Сор-Ан, видимо, различив движение. Отреагировал он нормально — устроился поудобнее, положил голову товарищу на плечо и собрался спать. Элар поделился с ним мыслью про объятия. — Менвиты тоже обниматься любят, — усмехнулся Сор-Ан. — Но только когда никто не видит. Не знал? — Откуда бы? У меня, конечно, есть семья, но раньше ни с кем из вас обниматься не приходилось. Сор-Ан негромко рассмеялся, подвинулся, чтобы обнять Элара в ответ, и продолжил: — У арзаков, как я понял, детская непосредственность не атрофируется — социальные нормы позволяют вести себя как дети. У менвитов с этим сложнее — мы же серьёзные взрослые люди, настоящие воины и неприступные девы! Подслушал недавно, как Лон-Гор комэску про заключение договоров объяснял: менвиты сдержанно пожимают руки, арзаки обнимаются. — Тепло и холод, непосредственность и сдержанность… А я-то думал, чего меня вечно из крайности в крайность бросает? — Ну, Тин-Мору ты морду набил явно по-арзакски. — Не скажи, я сначала по-менвитски всё спланировал! Сор-Ан расхохотался — наконец-то ожил окончательно. И Элар-Шен смеялся вместе с ним.

***

Быть ведьмой оказалось ранвишевски сложно. Анниа вчера сказала, что ведьма — это как биполярное расстройство или лёгкая форма раздвоения личности: ты можешь быть добрейшей души созданием, но когда применяешь тёмную магию, тебе вечно хочется говорить гадости, ругаться, совершать подлости… Сегодня Лио-Лай в этом убедилась. Она никогда не использовала столько бранных слов, сколько прокричала сегодня. Она никогда не думала, что сможет убить кого-то, а сегодня задушила Эн-Рал фиолетовым туманом, притворившись, что сдаётся. Тварь не было жалко, конечно, но Лиона пугала себя. После боя она под руководством Гелли лечила тяжелораненых. Получалось не так хорошо и быстро, как у арзачки — всё же у той целительство явно было настоящим даром, однако несколько человек Лио-Лай спасла. Совесть временно притихла, но стоило вернуться в Торренуолу… У Элли имелся волшебный телевизор, через который можно было наблюдать за тем, что происходит далеко от тебя. Было бы наивно полагать, что она этим не воспользовалась. Но ладно Элли, которая сама отличалась своеобразными методами, — арзаки-то тоже видели эту безобразную картину. Уже перевалило за полночь, и Лио-Лай в красках представляла свои ночные мучения. Лежать в спальнике, слушать дыхание спящих и гадать, как они утром на неё посмотрят. Риси плюхнулся в речку, окатив Лиону фонтаном брызг. Комбинезон мгновенно вымок до нитки. Ар-р! Теперь ещё и от холода мучиться — сушиться-то волшебством она ещё не научилась! Лио-Лай бегом припустила к зданию. По пути чуть не наступила на хвост Гроуру. Тигр буркнул что-то про вечно спешащую молодёжь и продолжил свою ночную прогулку. Перед самым входом стоял Риэм. Он завернулся в плед, принесённый кем-то из волшебниц, и, несомненно, ждал Лио-Лай. — Устала? — спросил он. — Ага, жутко! Колдовство выматывает похлеще тренировок! — искренне пожаловалась Лиона. — До дрожи? — Что? — не поняла Лио-Лай. — А, нет! Это меня Риси водой облил. — Вот же бестолочь крылатая! — беззлобно фыркнул Риэм, набросив плед ей на плечи. — Нельзя так с матерью! — Так, по его мнению, мама такая же бронированная и хладоустойчивая! — вступилась за дракончика Лиона и задала, наверное, главный вопрос вечера: — Тебя не пугает, что ты любишь ведьму? — Честно? Меня пугает, что я в принципе тебя люблю, а уж ведьма ты или нет… — То есть… Это прозвучало как пощёчина, залепленная со всей силы. То есть… Риэм считал, что… Лио-Лай почувствовала, что вот-вот заплачет от обиды. Ну как же так? Она только поверила, что он тоже её любит, а он!.. — Лиона, Лиона, прости, пожалуйста! — Риэм вдруг обнял её и стал гладить по голове как маленькую девочку. — Прости, я не так сказал. На самом деле я просто не понимаю… Помнишь, как ты спросила, какие бутерброды мне нравятся? Я тогда не смог ответить, потому что верил, будто у меня нет чувств и предпочтений. А сейчас… человек и бутерброд — совершенно разные категории! Я могу любить, но не умею. Пытаюсь быть… понять… а-а-а! Трудно учиться одновременно и любить, и быть свободным, вот. М-да, пожалуй, на этом фоне ведьма-любимая действительно не так страшна. — Не плачь, ладно? — попросил Риэм, сверкая в темноте карими глазами. Они больше не были пустыми и напоминали звёзды. — Хорошо. — Лиона чмокнула его в нос и улыбнулась. — Я говорила тебе, что ты похож на Дор-Гери? — Дор-Гери? Кто это? — Один из самых главных красавчиков литературы. У нас полкласса по нему сохли! — Лиона, а расскажи о себе? А то я влюбился в красавицу-зоолога и не знаю ничего, кроме того, что ты драконов любишь! — Может, завтра? Спать хочу — умираю! — Как захочешь, тогда и рассказывай — мне не время важно. Только умирать не надо, пожалуйста. Просто отдохни.

***

Элли не понимала, как мама могла быть такой чёрствой. Читая её дневник, девушка прониклась любовью к своим братьям, которых ни разу не видела, — так эмоционально их описывала Анниа. И вот теперь, когда Ильсор был совсем рядом, мама игнорировала его. Она даже пропустила его арест! Если бы не это, Ильсора, Гелли и остальных можно было бы вытащить, пока Эн-Рал не поставила щит. Можно было бы спасти Морни. Но мама… мама вместо наблюдения за Ранавиром собирала что-то в своей мастерской. Элли злилась и позвала маму, только когда Стелла и Рамина попросили. Лишь ведьма могла победить ведьму, и, так как ни Стелла, ни Рамина, ни тем более Виллина не желали раскрывать, кто из них тёмная, сражаться с Эн-Рал предстояло Лионе. У неё дар проявился лишь недавно, силы били ключом, так что был хороший шанс победить на голой силе. Инструктировали её все вместе. Потом Стелла и Рамина ушли, а мама попросила перенести её в Озёрный край. Ей надо было что-то закончить. Утром шестнадцатого Элли заглянула домой, чтобы забрать серебряный обруч и помириться. Она добрых полчаса искала маму по всем её любимым местам: у озера, в мастерской, в яблоневой роще — пока не зашла к ней в комнату. Мама лежала на кровати, одетая в своё любимое нежно-сиреневое платье, по её словам, сшитое ещё на Рамерии. Она была до пояса укрыта белым покрывалом и лежала, устроив руки на нижних рёбрах — точь-в-точь как у мертвецов на погребальном костре. Распущенные чёрные волосы обрамляли безупречное лицо, делая его пугающе фарфоровым. Под ладонями лежал конверт. Элли достала его и вынула оттуда белый лист бумаги. Это оказалось прощальное письмо.

«14—15 тарио 7989,

Озёрный край, Гудвиния, Беллиора

Последнее моё письмо. Никогда не любила их писать, но сказать многого лично не могу — таково моё проклятье, расплата за то, что я совершила во имя остатков своей семьи. Девяносто лет назад я пошла к проклятому камню и перенеслась с Рамерии на Беллиору. За мной послали четверых колдуний. Как назло, в моем поколении среди пяти была всего одна арзачка. Я, как вы понимаете. Мне надлежало остаться и бороться, но я сбежала, оставив всё на ребёнка, едва закончившего обучение магии. Вернее, я вообще не думала, что что-то на кого-то оставляю. Бежала — сначала от ужаса, потом от колдуний. Я заморозила портал, чтобы никто из нас пятерых не вернулся на Рамерию. И заплатила за это шестьюдесятью девятью годами жизни. Увы, не своей. Я загадала желание… Не могу писать яснее — чернила расплываются. Таково проклятье. Единственная его часть, которую я могу открыть: мне не суждено поговорить с моими сыновьями. Я для них умерла девяносто лет назад. Что ж, именно поэтому я и пишу это письмо. Элли, доченька, прости, что ничего тебе не говорила. Я старалась дать тебе всё, что могла, чтобы ты смогла исправить мою ошибку. Прости, что возлагаю это на тебя. Ильсор, прости, что не пришла. Я очень, очень хотела тебя увидеть. Как бы то ни было, знай: я горжусь тобой, и отец гордился бы. Ничего, подобного «Диавоне», мир ещё не видел! Мерит, Миэль, найдитесь, пожалуйста, живыми! Гелли, присмотри, пожалуйста, за всеми! И благословляю! Дириэ, прости, что оставила всё на тебя. Каулер, спасибо, что присматриваете за ним. Монте, помните: у вас ещё есть возможность загадать желание. Вы достойны этого, как никто иной. Лиона, не угрызайся совестью, когда тебе скажут о моей смерти. Лишь одна могла остаться. Пусть это будешь ты.

Анниа Олири,

принцесса Аланари

и предшествующая фиолетовая ведьма».