***
Вечером город становится похож на сточную яму. Благопристойные люди расходятся по домам, а отвратная гниль, как мошкара скапливается по закоулкам и светлым участкам. Возле костров и керосиновых ламп, возле масляных светильников или попросту в тенях, в звуках музыки и хохоте. В сумерках правит бал порочная мразь, вроде юноши, шагающего вперёд в темноту, в которую оно его толкает. Он надвигает на затылок кепку и потуже на шее затягивает галстук, под воротником пряча синяки. Под локтем книжка, на ногах чистые башмаки и высокие гольфы. Проще было на спине написать зачем он сюда пришёл, потому уже через две минуты клюёт. Родители гордились бы им, как охотником. - Эй! Эй, ты! - Доносится из-за плеча, а он вздрагивает и оборачивается. - Заблудился? - Спрашивает голос из тьмы. - Что? - Спрашивает юноша испуганно. - Похоже, он совсем не заблудился. - Подключается третий, так что он понимает, что окружён и осознание своей беззащитности теплотой сжимает желудок. - Что вам от меня нужно? - Спрашивает тихим и встревоженным голосом, прижимая к груди книгу, будто ею стараясь себя защитить, но эти парни выныривают из темноты и недобро глядя на него, начинают наступать, а он пятится и от того ощущение только усиливается, а оно только ликует. Отпустит ли оно его когда-нибудь? - Твоя мама не рассказывала тебе, что по ночам здесь опасно гулять? - Ухмыляется один парень. - Рассказывала? - Не рассказывала? - Простите, если чем-то помешал. Я иду домой, доброй ночи! - Отвечает тихо и продолжает отступать, как вдруг сзади натыкается на третьего, который резко хватает за руки. Книга падает на землю рядом. - Ты домой шёл? - Спрашивает один, играя в зубах спичкой. Ну и рожа. Каких дурацких книжек начитался, где говорят, что это круто? - Он домой шёл. - Усмехается второй и без предупреждения бьёт его в живот. Юноша сгибается пополам и падает на колени из рук третьего. Кашляет и пытается вдохнуть, а первый толкает ботинком в плечо, так что юноша теряет равновесие и падает рядом с книгой. Долго ждать не приходится. Эти смешные идиоты все втроём набрасываются, как на добычу. Один снова хватает за руки, двое других колотят куда попадётся, а юноша медленно закрывает глаза, будто погружаясь в сон. В этой гнилостной темноте отовсюду золотыми вспышками вспыхивает боль. В черноте этой боль сначала неуверенная, как тлеющий уголёк разгораться янтарным начинает огнём. Этот огонь бродит под кожей и вибрацией отдаётся в костях. Он так хочет найти... Боль вырывается стонами навстречу ударам и всё его тело бьёт мелкой дрожью, будто от холода в огне этом оттаивает. Страх и презрение чернотой насквозь прогрызают в плоти каналы, но болью сияющей и звенящей озаряется чернота. Под рёбрами салюты, салюты разгораются и в горле взрываются стонами. Искрятся и рассеиваются, вверх на кончик языка и вниз в самые ступни и горячей из носа льются кровью. Салюты вспыхивают неудержимо от ударов крепких кулаков, от их тяжёлого дыханья и жестокого блеска в глазах и весь он превращается в каскады этих болевых салютов. Вся дрожащая сущность его истекает жаром и сейчас одними лишь этими ударами и их псиным дыханьем существует. Весь он, сотканное из ощущения боли мягкое существо в их руках полыхающее и от того мокнет нижнее бельё и твердеет член. Один замечает это и в горячее и мягкое пространство между его ног на плотный комок его желания ставит ботинок. - Что это тут у тебя? - Надавливает до того сильно, что из груди вырывается новый стон и стон этот вовсе не звучит, как стон человека, который мучается. Ботинок нажимает на член и больно придавливает к лобку. Давит и давит до того, что искры полыхают под его каблуком и по проторённым каналам жгучими реками во всё тело до самых кончиков пальцев льются обжигающим потоком и течения эти наружу прорываются со слезами. Оно не отпустит, потому что он сам весь им является. Оно собою являет его суть. - Вот чёрт! - Восклицает вдруг парень с ботинком и падает рядом с юношей, глухо ударившись головой о землю. - Армин! - Выдыхает вдруг появившийся в темноте перед ним мальчик с поленом в руках. Позади двоих других ловко избивает девочка, а этот мальчик глядит на него сверху вниз, неловко сжимая в руке полено, которым только что огрел того парня. - Чёртовы придурки! - Восклицает девочка, так что мальчик смущённо краснеет, слыша от сестрицы дурные слова. - Микаса, как ты можешь говорить такие слова? - Оборачивается Эрен, как бы невзначай потянув Армина за руку и ставит на ноги. - Мама будет руг... - Зачем ты снова пошёл в это место? - Спрашивает Микаса, отряхивая юбку и поправляя волосы, Эрен продолжает нервно сжимать полено и краснеть за то, что такой слабак, а Армин за волосами старается спрятать слёзы, потому что в желании этом будто пропадает сам. - Я... - Отвечает он тихо и поднимает с земли книгу, сглатывая оставшиеся слёзы. В книге ничего не написано - она только для образа жертвы, чтобы легче было найти хищника. - Извини. - Ты в порядке? Они тебе ничего не сломали? - Спрашивает Эрен и осматривает его с ног до головы, а Армин книгой неловко прикрывает пах. Его добрые и чудесные друзья. Разве может он признаться им, что за тем и пришёл сюда? Потому что оно заставило. Холодное его извращение слабеющее внутри лишь тогда, когда его тело принадлежит не ему. Гадкое, низводящее до животного его личность за то, что так настойчиво но безуспешно ищет. Отвратительное это желание найти "Папочку".***
Это случилось так быстро, тупо и смешно, что он даже подумать не успел. Как в диковинных этих книгах про любовь, где двое едва впервые друг друга увидев, уже нутром чувствуют, как правильно и идеально друг с другом состыкуются их души и как шестерёнка в шестерёнку друг в друга вторгнутся тела. Обычно мозги работают, как хорошо смазанный механизм, который в критической ситуации только разгоняется и водопадами по телу рассылает сигналы обострившихся чувств, а тут голова опустела и мысли улетучились, как воздух. Будто двигатель разом на детали рассыпался. Даже забыл контролировать мышцы лица, стоило увидеть этого парня. - Армин, ты чего? – Спрашивает Эрен и дёргает за рукав, а Армин его не слышит, Армин чувствует как внутри оно начинает шевелиться под звуки остывающих механизмов. Какая у того парня огромная челюсть, как наковальня. А кулаки, как кузнечный молот. Как удалось на эту гору мышц раздобыть рубашку так паскудно обтягивающую плечи? Если бы эта широкая ладонь тяжело опустилась на его бедро. Если бы он его наказал... - Райнер, в чём дело? – Так же спрашивает того парня девушка, сидящая рядом с ним, а они двое продолжают пялиться друг на друга через всё помещение, битком набитое новобранцами. Какие волосы у этого парня. Блестят как ртуть и губы такие маленькие и розовые, как кошкин нос. Как не боязно такому сладкому сидеть среди стольких парней? Интересно, какие на вкус его соски? Как будет вести себя это тонкое тело, если в плоский живот изнури упрётся головка его члена? Тело двигается само, как будто заколдовали. Он поднимается на ватных ногах и, тяжело дыша через рот, и игнорируя вопросы ребят, быстрым шагом направляется в сторону казармы. Небольшая кладовая, где уже сложены некоторые вещи. Там торчит парень в веснушках и задвигает на верхнюю полку свой мелкий чемодан. - Что? – Успевает только выдавить, как этот здоровяк хватает его за шиворот и молча выталкивает за дверь. Армин заходит следом, всё ещё не понимая, что происходит и встаёт напротив, снова глядя ему в глаза, теперь уже с вызовом, по одному только звуку дыханья поняв, что он про Армина уже всё понял. Вот так сразу его внутри разглядел. Дышать и самому становится тяжелее, дверь за ними закрывается и от одного только звука закрывшегося затвора становится плевать на то, что подумает тот парень и что их может быть слышно, что их могут застукать и происходящее неправильно хотя бы потому, что через два часа построение. Неправильно, потому что они встретили друг друга десять минут назад. Неправильно, потому что оба никогда ещё такого не испытывали и от того страшно так, как неизведанное открывать с трепетом и с боязнью ошибиться. Райнер забывает обо всём на свете. Он здесь и сейчас и на это ароматное и нетерпеливыми вздохами полнящееся мгновение будто отступает бесконечный страх. Вжимается пальцами в мягкую кожу этого женоподобного мальчишки. Он не должен был быть здесь. Они с Энни и Бертольдом не должны были продолжать идти. Нужно было отправляться домой, нужно было вернуться, но что-то заставило идти вперёд и здесь и сейчас потягивая носом запах его волос, ощущая на ширинке прикосновения ловких пальцев, понимает что это то же, что повлекло его сейчас сюда в эту кладовую. Неведомая сила, что заставила его бросить всё на свете, лишь бы прибыть на этот остров. Всё, ради того, чтобы оказаться здесь и сейчас и поглядеть в эти глаза. Чтобы как к источнику припасть к этим маленьким губам. - Как тебя зовут? – Только успевает спросить юноша, как Райнеру срывает крышу. Нельзя. Этого быть не должно. Этого не должно было случиться. Грязные элдийские демоны не могут быть такими. Не должно было так сильно захотеться его и не стоило этому чувству поддаваться, но слишком поздно. Он нетерпеливо срывает с узких бёдер брюки и подхватывает под мягкий зад. Такой упругий и маленький он помещается в ладонь почти целиком. Как может быть у демона такая милая попка? Дыханья этому мальчишке не хватает от того, что в поцелуй этот он так плотоядно вгрызается, будто потерять боится и до одури жарко обхватывает бёдрами талию. - Се... сейчас не. - Удаётся только Райнеру в губы прошептать, как обеими своими маленьким руками обхватывает его огромный член и прижимает к собственному. - Сейчас нельзя... - Хо... хорошо. - Задыхаясь, жарко произносит прямо в ухо демону. - Я подожду... Райнер ни с кем так далеко ещё не заходил и, судя по неловким движениям, этот юноша тоже, но до того острое опаляет притяжение, что оба прямо сейчас судорожно отдали бы друг другу все свои первые разы. Это какая-то ошибка, от которой у Райнера начинает болеть голова и боль эта с каждым взглядом на него усиливается, но заставить себя перестать на него смотреть невозможно и с того раза так всегда. Они только лишь попробовать успели друг друга, судорожно и жадно, как сразу же, как от огня отпрянули друг от друга. Такого сильного чувства испугавшись, боятся теперь даже вскользь коснуться друг друга, потому что снова на части развалится двигатель и оно будет требовать его на том самом месте, пока совсем не сломается тело. Райнер пялится исподлобья украдкой, стараясь не замечать того, какое неодолимое с места за собой манит притяжение и пред великой этой силой он беспомощен. Армин улыбается кому-то, общается с кем-то и шутит, а Райнер в дальнем углу нервами сам себя беспощадно изводит от того, каким в его глазах этот человек представляется прекрасным, будто не свет на нём клином сошёлся, а сам он этим светом, как солнце исходит. Он зажигается в помещении вспышкой. Светом своим озаряет каждую тьму и не один он это замечает. Такой светлый, которого даже смерть не заслуживает. Все его любят и он как никто заслуживает этой любви. Райнер сидит напротив в тени, но даже глаза боязно поднимать. Что, если не сумеет выдержать такого яркого света? Что, если даже броня от его жара не спасёт и он сгорит? В торнадо угодивший жалкий человек, с Земли за грехи выброшенный прямиком на Солнце и там в краткое мгновение растаявший маленькой чёрной снежинкой. Если Армин до пепла и душу его и тело его низведёт, что тогда ему и всему Парадизу он сможет противопоставить? Чем тогда у богов сможет вымолить прощение? Свет рассеянно переводит взгляд на Райнера. Никто, конечно, этого не замечает. Чувства эти настолько здесь и сейчас неуместны, что никак не укладываются в головах и потому эти двое и все остальные попросту не замечают их или стараются не замечать. Столь чуждого и невероятного не замечают и Энни и Бертольд, когда после отбоя Райнера нет в его постели; не замечают Эрен и Микаса, что Армина нет, не замечают ребята; не замечают капрал и командор. Никто не замечает, потому что настолько чужеродно здесь между ними это притяжение. Вокруг умирают товарищи, вокруг грохочут шаги титанов, а они двое вскользь глянув друг на друга снова из головы все теряют мысли, кроме этого притяжения. Армин выдыхает тихо и дыханье его он ловит, будто утопающий воздух глотает и прижимается так крепко, входит так глубоко, словно вот-вот совсем его разорвёт. «Должен, должен быть нежнее» настойчиво крутится в голове, но нет сил остановиться. Он ни с кем так далеко не заходил и этому чувству сейчас готов отдать всё. Всего себя. Свою родину и долг, свои мечты и цели, своих друзей, семью, свою тьму. Что угодно отдать ему, лишь бы снова коснуться это света. Вот так же грубо трахать его в темноте, впитывая кожей звуки его тихих стонов от которых головная боль усиливается. Снова прижимается к губам и в душной и сладкой темноте отыскивает его мокрый язычок и старается удержать себя от жуткого желания откусить его, проглотить. Его всего без остатка пожрать. Поддаться маниакальному желанию присвоить его себе всецело. Обладать. Армин задыхается и принимает его без остатка. Не сжимается, не плачет, не просит остановиться, а в себя вбирает каждый сантиметр и от удовольствия места себе найти не может и в том видится некое сакральное значение, будто бы он тот, кого Райнер всегда искал и искать будет. Тот, кто такое жестокое чудовище способен принять. Обхватывает за плечи и на ухо бархатно выдыхает: - Ммх.. Папочка. - Что?.. - Растерянно спрашивает и застывает. - А-ах... Райнер, можно мне звать тебя?.. Папочка? Внутри головная боль взрывается сверкающим и блестящим ощущением. Будто разум разрывает надвое и в обжигающем этом голосе утопают мысли о родине и долге. Все на свете страхи и неуверенность, стыд и обида, всё это намертво костенеет внутри и забывается в прекрасном сне, где этот демон с острова в себя глубоко и жарко принимает его тьму, но от того лишь ближе становится. Солнечным своим сиянием на душе исцеляет язвы и карамелью изнутри окутывает разум этим словом. Но стоит друг от друга оторваться, как возвращается забытое чувство пустоты. Будто оказался в другом измерении - далёкое от дома, страшное и опасное место, кишащее тварью, которая готова перегрызть тебе горло, если потеряешь бдительность так что он даже спать старается очень чутко, а потому слышит в комнате каждый храп и каждое ворчание. Не высыпается и от того часто портится настроение, но хуже всего на свете неодолимая эта и жаркая сила, которая так манит отпущением. Будто бросивший пить алкоголик в страдании своём и мучениях видит спасительный и чудесный выход в том, чтобы снова напиться. Забыть о том, что должен желать ему смерти и вновь услышать как он зовёт тебя папочкой. Тебя. Того, кто едва не убил его и всё, что ему дорого чуть было не уничтожил. Того, кто по крови его родных шагал вперёд. Брал на себя новые грехи, чтобы искупить старые и самого себя отчаянно убеждал в том, что эти люди не заслуживают жизни, что не люди вовсе. Пару раз Райнер хотел переспать с девушками и один раз попытался даже с парнем, но в голове тучами мелких насекомых гадкие роились мысли о том, что на самом деле он этого не заслуживает. Не заслуживает любви, не заслуживает заниматься сексом, не заслуживает даже жить, раз не способен от ужасов даже защитить семью и тем хуже становилось чувство, что кроме того, что слабак, он ещё и извращенец, которому нравится делать больно. От мыслей этих возбуждение оставляло. И сейчас снова. Смотрит на сияющего этого человека издалека и старается занимать как можно меньше места, надеясь, что Армин его не заметит, но он замечает и в вызывающем его взгляде снова читается это слово. Манящее в груди распускается пунцовое и жаркое чувство безопасности. Будто он примет его. Будто и слабый и жалкий идиот Райнер может по настоящему нравиться такому, как Армин. Будто этот человек, хитростью своей и остроумием способный победить хоть всю армию Маре, может быть столь великодушен, чтобы принять его даже после того, как узнает правду. Ребята один за другим справляются с завтраком и уходят на тренировку, а Райнер, как к месту приколоченный, не может сдвинуться, потому что Свет подсел за его стол и смотрит на него теперь испытующе. Такой маленький и сияющий до того, что волосы на лице опаляет жаром своего взгляда. Он бы его прямо здесь повалил. Он бы изнутри его до краёв собою заполнил. Он бы в эту тонкую шею вонзил зубы и держал так, пока Армин его так снова не назовёт. - Почему ты меня избегаешь? - Спрашивает и даже смотреть на него страшно. Как бы вблизи не ослепнуть. - Тебе показалось. - Отвечает тихо, будто с девственником заговорил красивый юноша и дар речи близок стал к тому, чтобы вовсе пропасть. - Ты даже не смотришь на меня. Я тебе так не нравлюсь? От его слов всё поджимается внутри от стыда и отвращения к самому себе. Он сморит на Райнера своими парализующе голубыми глазами и кажется будто внутри каждую обличает тайну. Знает о тебе всё. Знает каждый грязный секретик твоего тела, каждую уродливую тайну в твоей душе рассматривает, как доктор за стенкой аквариума, в котором ты мелкий и беспомощный сжался, чтобы скрыть своё к нему притяжение. Он выпрямляется, кладёт ногу на ногу и слабо задевает Райнера ботинком под столом так что мурашками покрывается кожа и дыбом на теле поднимаются волоски и снова мозг плавится от жаркого воспоминания о маленьких пальцах на ширинке. Снова безумное теплится в груди желание во всём ему признаться. И услышать, что нравишься ему и таким. - Знаешь же. - Глухо отзывается Райнер и поднимает на него тоскливые глаза. - Что тогда? Не хочешь меня больше? - Не издевайся. Знаешь ведь - хочу. - Отвечает и тут же замолкает, будто провинившийся пацан. "Потому что у меня нет права тебя хотеть". Но это было бы идиотским ребячеством с его стороны - надеяться, что Армин не оттолкнёт его в ужасе, едва узнает правду. Он просыпался в холодном поту и убеждал себя, что это только сон, но засыпал и снова видел. Видел дом и маму, видел родину, видел, как убивает и как кровью омываются светлые образы в голове. Как Жан и Эрен подрались, как Саша что-то украла, как командор Ханджи проектирует седло для титана, как ругается капрал, как Микаса краснеет и даже самое дорогое на свете воспоминание - как Армин шепчет на ухо. Он не заслуживает этого. Этой любви, этих людей, этой жизни не заслуживает и каждую ночь засыпает с мыслью о том, как придётся возвращать долг за эту жизнь, которую они с Энни и Бертольдом здесь живут взаймы. Ожидание расплаты терзает ещё сильнее, ужасами полнит сновидения. От них он просыпается ночами и едва не вскрикивает, потому что уже не помнит кем является сейчас. Спросонья силится понять, было ли это на самом деле или это только сон. Правда ли пробил стену? Правда ли существует ещё родина, за которую он сражается?.. Но однажды пришло время со всем этим покончить. Ожиданием расплаты настолько измученный и желаниями так истерзанный, он не боится уже ни смерти, ни преследования. Одним из самых тяжёлых во всём этом было не потерять друзей, не оказаться предателем в их глазах, не вернуться вновь к этому чувству постоянной тревоги и даже не убийство Марко. Самым ужасным было увидеть презрение в голубых глазах. Армин смотрел так, будто ему противна мысль о том, что тайною между ними двумя было сокрыто под покровом ночи и этим взглядом отнял его драгоценное воспоминание о "папочке". Но сколь велико бы ни было отвращение к тому человеку, и сколь горячая ненависть не питала бы уверенностью его сердце, он уже подсел. Соскочить уже нельзя. Если эти пальцы убивали, разве возможно забыть какие они на вкус? Если эти глаза спокойно смотрели на смерть, разве возможно из-за этого забыть, как жарко они смотрели на тебя? Как грязным извращением твоим любовались и разве способна ненависть заставить тело забыть, как горячо и мокро изнутри заполняло его семя? Как рвала на части проход страсть твоего "папочки", которого в пустоте вечного одиночества с таким трудом наконец отыскал. Стоило найти способ добраться до Марли. Стоило заплатить паре человек. Самое трудное было для обоих – притворяться, будто не помнят того, что происходит. Запираться снова и снова в тесной комнате с голыми стенами, прямо как бесконечно долгое время назад. Сокрывшись от всего мира, предаваться друг другу и до передозировки друг другом пресыщаться, в слепом желании сделать этого впрок. С его кожи и слизистых вобрать в себя столько соков, чтобы можно было продержаться до тех пор, пока Армин не сможет снова тайком пробраться в Марли. Он предал память командора Эрвина ещё тогда, когда впервые позволил себе мысль о том, чтобы встретиться с Райнером только для секса. Ещё тогда, когда понял, что без мыслей о нём уже не получится кончить. Двое взрослых людей на поле брани, предающих свои стороны и от того тянущиеся друг к другу сильнее, в слепом и неясном желании взаимно грехи друг другу отпустить. Будто на эти долгожданные часы вместе образуется в конфликте третья сторона - где лишь двое. Мечтающих проснуться однажды в мире, где всего этого не существует. Ни элдийцев, ни марейцев, есть только мистер Браун и мистер Арлерт. И тому и другому известно насколько мерзко то, что между ними происходит - это вписано в генетический код, как самый противоестественный грех, но от того лишь слаще становится запретный плод. За малодушие своё оба стыдятся, но оба же в свою очередь понимают, что потребность друг в друге с первого же взгляда для обоих стала столь же естественна, как вода и воздух. И впервые с тех пор, как они встретились это происходит так. Так. Именно так, как нужно. Правильно. Этот очаровательный придурок Райнер - большой и нервный, улыбающийся, как отец для всех вокруг. Смотришь и уже видишь его в объятьях кого-нибудь, вроде Хистории, с детишками на руках и с большой собакой, и таким это кажется правильным, что эгоистичная внутри просыпается жестокость. Армин не позволит этому подонку стать счастливым с кем-то ещё. Большой и слабый Райнер, страшащийся Армина, как слон мыши, всегда во время секса боялся повредить его, боялся сделать больно. Накрыв ладонями рёбра, мучительно мягко сжимал, едва ли не до хруста, но останавливался ровно в тот самый момент, когда это начинало приносить больному извращенцу внутри настоящее удовольствие. Кусал мучительно нежно и трахал с осторожностью, сдерживался, касался, как мыши – боясь услышать хруст переломанных костей. Смешно. Подавил обломками стен стольких людей, отправил в желудки к гигантам столько судеб, но на этом человеке боялся даже оставить засос. Но теперь всё иначе. Стоило Армину появиться на пороге его дома. Он уставился так, словно лично узрел прародительницу. Восхитительный взгляд, которого, того не ведая, так жаждало тело, от того ни капли не осталось сил на презрение. Райнер. Взрослый, с щетиной, ещё больше похожий на папашу. Такой необходимый и чуть вовсе не забытый взгляд. Армин правда не хотел этого делать, правда пытался забыть его, но стоило лишь оказаться здесь, как ужасная пробудила мысль - он может его найти. Он может снова его увидеть. Армин даже подумал, что не будет с ним встречаться, только одним глазом посмотрит издалека. Увидел, но сразу передумал - он только поздоровается, лишь скажет "привет" и снова исчезнет, но оно выше его сил. Оно при взгляде на Райнера библейскими разгорается пожарами. Райнер стоит, как вкопанный в дверях своего дома и шелохнуться не может и взгляд его на корню уничтожает надежду на то, чтобы просто уйти. К взгляду его само существо тянется, так что даже рот наполняется слюной и каждая клетка в теле безмолвно начинает умолять о том, чтобы снова оказаться в его руках. - Сынок, ты что? - Позади большой спины появляется женщина и касается его плеча. - Кто там? - Спрашивает она и Райнер вдруг, как от тока вздрагивает, сбрасывает маленькую руку с плеча, выходит и закрывает за собой дверь и пот на лбу выступает. - Привет. - Произносит Армин, но улыбнуться никак не получается. Изморозью пробирает плечи и твердеют соски, потому что непрошенное в голову врывается воспоминание собственным шёпотом "Папочка". Будто услышав, Райнер снова вздрагивает, молча хватает его за запястье и тянет за собой. - Погоди! Ты же, – выдыхает Армин, еле за ними поспевая, а сердце в агонии колотится от такого грубого касания. Как же он жалок. Бронированный уничтожил их город. Бронированный - чудовище, которому нет места на свете, но он... – Ты же даже не... - Замолчи! - Ты даже не спросил... - Шепчет слабо, а между ног уже всё намокает. - Что ты?.. - Успевает только выдохнуть, как Райнер прижимает его к какой-то стене и затыкает. Так горячо и мокро, что начали подгибаться колени, но он даже подумать не успевает, Райнер отстраняется, снова хватает и быстро тащит за собой. А он, как и несколько лет назад, от одного только присутствия его уже едва контролирует внутри это желание. Он враг, Райнер должен... Должен отдать его под трибунал. Отдать властям и пусть пытают его. Пусть изгаляются над его тонким телом и узнают информацию пусть терзают его, но никак не удаётся заставить себя и кошмарным сном зажигаются воспоминания об острове. Потому что видеть его здесь - нечто настолько противоестественное и опасное, но столь невероятно счастливое, что тело уже не слушается и рушится снова карточный домик воспоминаний о годах жизни дома и кору мозга пробивает недреманное рядом с ним прекрасное чувство принятия. Почему? Как? Даже вспоминать об этих важных для всего его народа вещах не осталось сил, стоило увидеть его снова. Спустя столько лет. Повзрослевшего и такого мужественного, но всё такого же хрупкого и сияющего Армина. Он не успевает спросить собирается ли Армин сейчас говорить о политике, узнать, какую информацию он может рассказать, не успевает подумать о том, что сам может выложить, не успевает и даже не хочет узнавать как он здесь оказался, потому что знает и ощущает собственными внутренностями, что Армин нуждается в нём так же, как он. Потому Свет не будет, как и он сам упоминать сейчас остров и пробуждается вновь меж баррикад третья сторона. Они сейчас не по разные стороны, они сейчас не соперники, они просто двое людей, которые как в кислороде нуждаются друг в друге, потому даже на вину не остаётся ресурсов. За этим Армин отыскал его. Они не бронированный и колоссальный. Они Свет и его папочка - люди, которым до зубовного скрежета не хватает этой противоестественной связи. И тем крепче она становится, когда Райнер слышит, что Армин может теперь обращаться титаном, потому что теперь можно не бояться ломать мышонку кости. Ввалились в мотель и едва до номера добраться успели. Друг с друга посрывали одежду, за собой захлопнули дверь и больше ни на секунду не смогли остановиться. Райнер входит даже без подготовки. Насухую, больно, но обоих настигает сокрушительное вдруг голодание друг по другу. Они оба его старались не замечать и потому Армину снилось, а Райнер за разговорами с родными, как мог старался в памяти очернить воспоминания, но всё без толку. Армин откидывает голову, взмахнув волосами и так судорожно, что больно бьётся затылком о стену, но даже не замечает того, потому что Райнер набрасывается как животное. Сорвал с желанного тела обёртку, как со сладкого фрукта кожуру и будто с головой погрузился в его тело. Резко, одним толчком, растягивая проход за столько времени без секса так не привыкший к чьему-то присутствию, так что чтобы стонать Армину даже голоса не хватает, но будь они оба прокляты если бы их волновала перспектива быть застуканными. Если бы узнали, их обоих бы отправили под трибунал, но что такое смерть рядом с тем, чтобы снова увидеть его и сдержаться? От утоления жажды, сносящего башню, теряется равновесие и ноги слабеют. Оба падают, не устояв, на пол, расшибают колени и локти, до крови зубами сталкиваются и в поцелуе от страсти раня языки и жизненными соками полнятся между ними горячие тёмные пространства, где в водовороты сливаются их тела. Больно и, наконец, так правильно, что Армин едва ли рыдать не начинает от удовольствия, а Райнер готов уже в маленькое ухо тепло зашептать то, что шепчет осторожно глубокой ночью себе в кулак. Слова жалкого слабака о том, как он этому демону проиграл в любовь. Им уготовано место в аду. В этом мире нет предубеждений о половых пристрастиях, нет ограничений для любви и нет запретов для секса до, после или кое-где даже во время свадьбы, но единственный и страшнейший общественно порицаемый грех - для марейца вступить в связь с элдийцем. Это хуже некрофилии, хуже скотоложества, это мерзость, которую даже извращенцы-аристократы в закрытых комнатах стыдятся упоминать. Особенно для этого марейца и с этим элдийцем. Это страшно, но это то, что так крепко в мокром и вожделенном этом аду связывает их тела. Особенно здесь и сейчас. Сейчас, когда дома ждёт мама и натачивает клинки будущий преемник, но разве не был Райнер с рождения слишком слаб? Здесь и сейчас он снова слаб и куда слабее прежнего потому что перед мощью этой страсти беспомощен и в урагане ощущений отрывается от сознания разум и снова надвое разрывается душа, где в одной он ненавидит этот аромат, это дыханье, вкус губ, влажность кожи, человека, пульсирующего сейчас на его члене, а другой обожает его снова и снова. А затем великая и первозданная эта сила внутри Армина против воли в одно сдавливает обе его личности, заставляя так беспомощно в этой страсти теряться и причинять долгожданную боль и ломать кости и целовать укусы и снова просить прощения. Сжимать и гладить, кажется каждый сантиметр его самого за собой утаскивая в эпицентр этого противоестественного желания. Как врага мучить его и как любовника боготворить. У Армина прокушена шея и из носа сочится кровь. У него переломилось ребро и парами горячими исходят укусы, но вместе с тем от удовольствия он не может найти места себе и в объятьях его мечется, руками отдавленными и пальцами вывихнутыми пытается прижать его к себе как можно крепче, потому что папочка снова и снова металлической бронированной мощью своей заполняет так сладостно. Так явственно на теле его страсть отпечатывается, что даже мысли не успевает возникнуть, что это снова снится. Он на подгибающихся коленях обратно вернётся и ослабевший и счастливый будет трогать места, где затянулись уже повреждения и жалеть, что даже улики их связи с тела испаряются, но в этот раз он во всём признается. Расскажет Микасе и Эрену правду... Райнера так, как он глубоко ещё никто никогда не принимал и в ощущениях таких ещё ни с кем не удавалось утопнуть, потому не остаётся даже надежды после эго выплыть нормальным и не свихнуться. Надежды забыть. Отпустить его снова на Парадиз и не извести самого себя беспокойством и мыслями о том, как сильно хотел бы просто сбежать с ним. Защитить его от мира. Защитить его от себя. Но, покуда агонизирующая от боли меж двух огней войны сгорает Земля, до тех пор не будет места аморальной и желанной этой связи. Это и помогает на курок возложить палец и как в мутные воды погрузиться в воспоминания о том, с каким презрением Армин смотрел на него тогда. но будто провидение вновь спасает от смерти и снова приводит в этот мотель, в этот номер, в эти объятия, в этот шёпот в молочных парах. - Ты всё ещё... Мой папочка.***
- Моя королева... Моя королева. – Доносится из-за стены. Неужели эта чокнутая лесбиянка опять притащила в этот мотель какую-то блонду и заставляет притворяться Кристой? Как не стыдно? Это мешает насладиться Светом. Райнеру уже хочется на всё здание прогрохотать ей о том, чтобы заткнулась, но мысли вдруг прерывает голос. - Тише, тише, Имир, не зови меня так... - Он из тысячи узнает этот голос, потому что он-то и позволил так хорошо притворяться влюблённым в девушку которая так напоминала Армина. Смотрит в бездонные голубые глаза перед собой и в Свете вновь растворяется. Неужели не они одни предаются блуду на стыке двух баррикад? Армин одевается, а Райнер с тоской смотрит в спину своего ужасного демона с Парадиза. Дождаться бы новой встречи.