Ты сам напросился.

Куда ж я, блять, попал? Почему моя жизнь - это один сплошной, никогда не заканчивающийся пиздец. Я не чувствую себя главным героем своей ебанной жизни. Последнее время я пытаюсь помочь не своей дочери, а самому себе. Каждый раз проходя новую, неизведанную мной тропинку, я чувствую, что на меня кто-то смотрит. За мной кто-то следит. Будто сейчас, стоит мне только повернуться спиной, я учую собственную кровь. А в спине штыком стоит не нож, а какая нибудь железная балка. Встречу какого-нибудь выжившего и через время, двадцати минут хватит, его убьют на моих глазах. Я выругаюсь из последних сил и пойду дальше искать новые члены для моей жопы. Хочу домой. Да так хочу, что уже ничего в этой жизни не важно. Да какой, нахуй, жизни? Это не жизнь. Это дерьмо. Такое.. уже сухое и давно протухшее дерьмо, которое долгое время никто убрать не может. А почему? Потому что оно лежит в каком-то из углов заброшенных стен. И рядом с моей жизнью говно рандомных бомжей, срущих в этом месте. — Итан? — услышав голос рядом со своим ухом, Уинтерс повернулся на источник звука, пытаясь распознать грубый голос. Где-то он его уже слышал. И не раз, — Наконец-то ты очухался. Думал, что пригодится выкопанная мной пустота в земле. — Что тебе нужно? — вот он. Тот, о ком говорил Торговец. Что все, что он пережил в этой обоссаной деревне, не конец.. Убил до шизы ебанутую почти трехметровую тетку с аппетитом похлеще, чем у любого всеядного бати из среднестатистической семьи, который сварит себе пельмени и в эту же воду позже опустит макароны с мясом, причавкивая этим во время поедания. Это не конец. Когда Димитреску гналась за ним, с огромными лезвиями вместо аккуратного маникюра, он еще тогда понимал: это нихуя не конец. Когда она отрубила Итану руку, ему пришлось залатать ее жидким подорожником и делать вид, что ни капли не больно. Что может быть хуже одной огромной коровы, пытающейся тебя выпилить? Ее поддержка в виде трех дочерей. Которые вечно появляются, пугая и так расшатанную психику. Носились за Уинтерсом, пытаясь обмануть в догонялках вокруг стола и во весь голос вопя : «Мужлан!». Сколько же усилий и патронов ушло, чтобы хоть немного им навредить. Мужчина был так рад, что освободился от этого ада хоть на время. До ужаса страшный кукольный дом с мерзко смеющейся хозяйкой в белоснежном платье, чуть испачканным кровью. Кровь старая. Как и сама кукла. Как и сам дом. Испытание за испытанием. Боль за болью. Раз удар. Два удар, Три, Четыре, Пять.. А все без толку. Женщина в чёрной мантии, держащая эту самую мрачную куклу, которая не похожа ни на одну из тех, что поедали Итана взглядами, пока он бездумно бродил по особняку, пытаясь разгадать загадки, как маленький мальчик в детском садике. Разбирать куклу своей умершей жены. Постоянно слышать ее голос в старом радио и метаться из комнаты в комнату, дабы снова вспомнить, куда и какой ключ нужен. Полное душевное опустошение. И вот, свет. Дневной свет тухлой деревни. Из которой он вряд ли выберется. Неужели так сложно просто ущипнуть себя, Итан? Ущипнуть? Серьезно, да? Тебе руку отрубали, кости ломали, плевали в лицо. А ущипнуть не можешь? Подвальное помещение мельницы. Настолько глубокое, что пока доберешься до шахты, можно выпить чаю с умершими и выспаться. Кому понадобилось закапывать себя так глубоко? Конечно же. Самому неблагоприятно пахнущему чудищу этой деревни. Даже от оборотней с их нечищенными пастями лучше пахло. А тут. Везде слизь, сырость. Вода капает прямо на лоб. Потный и мокрый Итан встречает прыщавого засранца, давящего на жалость , когда тот забрал «часть своей дочери». Что-то бредит, пытается запутать, вывести на эмоции, надавить на жалость, а после хитро смеется, осуждая Уинтерса за чрезмерную тупость и невнимательность. Что именно это его и погубит. А может, горбатый был прав? В любом случае пришлось долго отмываться от гноя на лице после прыщей. Да и слизь — штука не шибко приятная на ощупь. И вот он. Как ясный свет на безоблачном небе, смотрит сквозь солнечные очки на Итана. Такой непохожий на остальных. Лепетал что-то о захвате Матери Миранды. Рассказывал о своих планах. А Итан сидел, привязанный на стуле. Рядом лежит полный комплект боеприпасов с пистолетом, дробовиком, гранатометом и пара кусков мяса. Бородатый мужчина, раза в два старше Итана, с серыми длинными волосами. Интересно, он что-то видит под такой экипировкой? Огроменная шляпа, волосы, очки. Как слепой крот. Карл ходил вокруг Итана, проводя пальцами по плечам. — Ты оглох?! — заорал Итан. Мужчина следил за действиями злодея, наблюдая каждое касание, чтобы не пропустить, как тот свиснет что-то из кармана. Но он не собирался. Как кот, терся об хозяина и по-тупому наблюдал, — Что ты делаешь своими грязными пальцами? Хайзенберга это разозлило. Он резко повернул стул с Итаном в свою сторону и посмотрел глубоко в глаза. Уинтерс плохо рассмотрел его, но зато тот хорошо видел Итана. С неведомой для человека силой мужчина толкнул стул с живностью и опрокинул на спину. Потолок. Голый, разрушенный потолок. Вот , что в тот момент увидел Уинтерс, перед тем как над ним появилась знакомая фигура антагониста. Руки гудели и зудели одновременно. Чешется и болит. Лучшее сочетание. Особенно, когда одно перекрывает другое. Хотелось развязаться и надавать по ебалу этому деятелю. Но Карл, будто услышав голос Итана, врезал ему по носу. О, да. Этот вкус собственной крови, стекающий по губам героя. Наверное, он больше никогда не избавится от таких воспоминаний. — Прости, Итан, — тихо произнес тот, поправляя перчатку на левой руке. Тут мужчина резко выдвинул эту же руку перед лицом , играя пальцами, — Я решил похвастаться, что у меня все пять пальцев. Хайзенберг поднял упавшего по его вине Итана. — Зачем сбежал от меня? — Ты псих! Ебанный псих! Еще и спрашиваешь почему? — Я держал твою руку, мать твою! Держал так, будто и не собирался отпускать. А ты, Итан..., — его голос напоминал сильную обиду, а он все также шелудил руками, — Ты — неблагодарная свинья, Итан Уинтерс. — За что я должен тебя благодарить? — За доброту, гостеприимство, учтивость, — и тут в лицо Карла прилетает плевок от собеседника. Соленая слюна Итана быстро стекает по щекам и падает на пол, оставляя мокрый след на Хайзенберге. Мужчина освобождает Итана. Быстро и без разговоров. Распускает кандалы на руках, развязывает веревку на ногах, которая так сильно была пережата, что ходить не было никакой мочи. Но и с быстрыми ногами далеко не уйдешь. Карл хватает Уинтерса за оставшиеся три пальца и заламывает обе руки. Итан бессилен. Ноги еле ходят, руки еле двигаются. Сил на то, чтобы бить врага не хватает. Как бы мужчина ни старался выкрутиться назад, он делал больнее только себе. Карл лишь насмехался над ним, смотря на его спину, мягко поглаживая сильной рукой... Со всеми пятью пальцами... — Ты сам напросился, Итан Уинтерс..., — шепнул на ухо Карл, поглядывая на каждый изъян на лице. Каждый шрам, каждый прыщ и каждую царапину. Ничего не ушло от взгляда , на первый вид, слепого антагониста. Мужчина повалил обессиленного врага на диван и положил под голову не очень мягкую, но , все же, подушку. — Извини, какая есть. Хайзенберг расслабил хватку, но сразу понял, что сделал это слишком рано. Рано доверился Итану. Он не понимает, что его ждет, что сам того не хотя будет просить заламывать сильнее. Брать за грязные от пыли волосы, держать и драть. Выдергивать седые, оставляя нормальные. Если такие, после всего случившегося, остались. Карл взял Итана за шею и ударил лицом в подушку. Душить. Душить не скучными диалогами о захвате мира и победах. А в прямом смысле душить. Если хорошо будет себя вести - придушивать. Главное, чтобы он не умер , нанюхавшись пыли от столетней подушки, на которой, возможно, кто-то умирал. Кажется, Итан пытался что-то сказать. Это абсолютно не важно сейчас. Хайзенберг понятным языком и вполне доступно пояснил, почему, зачем и как. Но этот неугомонный человечишка все никак не может понять, что сам во всем виноват. Сколько же можно с бесконечными предупреждениями? Дали возможность бежать - беги. Дали возможность сотрудничать - сотрудничай. Но, нет, так нет. Карл снял шляпу. Положил ее на стол. Еле-еле освободился от плаща . Трудно это сделать одной рукой, когда во второй, как глист в жопе, ерзает враг. Теперь Хайзенберг будет этим глистом в жопе, Итан. Под длинной мантией скрывалось очень рельефное тело с чрезвычайной волосатостью на груди и у пупка. С глаз он снял очки, бросив куда-то в сторону. И с лица перешел к штанам. Резко освободив выпирающий прибор, не меньший по размеру, чем его кувалда, почувствовал свободу. Да такую, что громко выдохнул Итану в спину. Еще чуть спустив штаны, принялся за одеяния своего заложника. И вот теперь, наконец-то, действительно ослабив хватку , он не дергается. Может и умер, да что с того? Сам. Напросился. — Все нормально? — Странный вопрос, Хайзенберг, — а он и слов-то других для такой ситуации не подобрал, — Не знаю как тебе погодка у моего ануса, надеюсь не ветрено.... Я смирился. Это нужно пережить. — О-о-о, друг мой. Молись всем богам, чтобы ты это пережил. Карл аккуратно разбирается с ремнем Итана, почти не глядя. И медленно, будто растягивая момент, спускает их до появления нужной точки. Еще раз оглядывает все вокруг, в поисках нужного помощника в этом деле. И в глаза сразу бросается смазка. Итан не видел ее название, как выглядит, он молча, молясь, надеялся, что это не мазут. Очень горячо. Возможно догадки были совсем и не ложными. Но в то же время, жгучесть казалась приятной. Уинтерс никогда не чувствовал подобного, что неудивительно. А вот Карлу явно ни в первой. Раз. Хайзенберг пытается протолкнуть член между интимными воротами, навстречу к неизведанному. Но не поддается. Слишком узко, что больно не только Итану, который чуть голос не сорвал, пока другой пробовал. Карлу страшно представить, что случится, когда он войдет в него. Какие крики будут стоять в помещении. Зато, возможно, Матерь Миранда подумает, что Уинтерс умирает. Но новая жизнь Итана только начинается. Два. Карл пытается протиснуться, до конца не сдавая позиции. Диван дергается от напряжения между ними. Подушка сжата настолько, что промять назад ее уже не получится. Уинтерс кричит. Кричит сильнее, чем когда ему отрубили руку. Такую рану, которую делает ему Хайзенберг, подорожником на залечишь. Да и нужно ли вообще лечить? — Завали ебало! — шикнул Карл, — Может мне вставить в ту дыру, которую я сделал тебе при первой нашей встрече? Как же Карл был доволен, когда у него получилось совершить задуманное. Он наконец-то вошел в Итана и перед тем как начать двигаться, прочувствовал его внутри. В душу залезть все мастаки, а ты попробуй заберись сюда. Хайзенберг почувствовал, как тело Уинтерса нагревается от градуса между ними. Жаль, Карл не успел предложить Итану выпить. Дело бы пошло совсем по-другому, и герой бы так не выделывался. Он попытался сделать несколько несильных толчков навстречу приключениям, но Итан кричал только громче. И уже никакая подушка не спасала ситуацию. — Хорошо, хорошо, — Карл похлопал лежачего по спине, — Помнишь ,я говорил тебе о том, что у меня пальцев больше , чем у тебя? Уинтерс отрицательно замотал головой. — Как хочешь. Один резкий толчок, снова боль. Но в этот раз какая-то приятная. Итан закатил глаза и попытался посмотреть назад, в сторону Карла, который стоял и терся об его зад. Потихоньку Уинтерс начал привыкать к присутствию Хайзенберга... С каждым разом все приятнее и приятнее. Будто у Итана внутри что-то меняется. Происходит перерождение. Темп уже довольно быстрый, но орать Итан себе не позволял, сдерживал тухлой на вкус подушкой и пытался думать лишь о приятном. Не о жене, не о дочери. О том, что внутри. Сейчас. И все же, как я умудрился вляпаться в такое дерьмо? Лежать лбом в подушку и чувствовать инородное тело в себе. Как оно резко и быстро двигается во мне? Слышать не привычные стоны жены, а мужские. Сладкие, на удивление, стоны Карла. Который... Вроде как, наказывает меня? Я думал о том, что было бы, если бы тогда я не отпустил руку? Сразу? Прям там? Точно также изнасиловал бы меня? А может и вовсе бы не тронул. Это совсем другая история. Важно, что я вляпался по самое дерьмо. И Хайзенберг, кстати, тоже. — Я же говорил, что проверю из какого ты теста.