День Живых

Первое правило покойного отца Вэнь Кэсина гласит: «Понимай, что не сможешь спасти каждого». Как бы ты ни старался, сколько бы ни вкалывал. Кто-нибудь обязательно умрет. Это может быть противный старикан, что достает придирками медсестер, совсем юная мать очаровательных близнецов, парень, которому едва-едва минуло тридцать. Врач — не господь бог. Он может помочь побороть болезнь, но не способен сотворить чудо. Второе правило советует: «Не привязывайся». Ни к кому. Никогда. Как бы тебе ни хотелось. Пациенты — не друзья, а люди, ищущие помощи. У тебя должна быть врачебная этика. У тебя должен быть здравый смысл. Тем более, если ты хирург-онколог в отделении пульмонологии. Вэнь Кэсин этим правилам неукоснительно следует. Лечит, приходит на выручку, провожает на тот свет безнадежных больных. Он держится. Честно держится. Даже когда пациент погибает на столе хирурга. Даже когда медбратья перестилают очередную внезапно освободившуюся постель. Даже когда с выздоравливающими есть о чем поплакать и что обсудить. А потом появляется Чжоу Цзышу, и правила летят ко всем демонам. Вэнь Кэсин не замечает, как привязывается. Возможно, и вовсе пропадает с самого первого взгляда. Хмурого, настороженного, острого. В котором, несмотря на всю годами взращиваемую серьезность, прячется искренняя мягкость. Чжоу Цзышу вовсе не удобный пациент. Он не жалуется, когда следовало бы жаловаться. Не говорит о своих проблемах. Старательно прячет боль. Бывший солдат. Командир какого-то элитного подразделения. Чжоу Цзышу не привык быть слабым. Не привык нуждаться в поддержке. Это он должен защищать, спасать, сражаться. Но не может побороть рак легких в одиночку. Ординаторы не слишком жалуют Чжоу Цзышу. Гу Сян так и вовсе величает за глаза «вредным чахоточником». А Вэнь Кэсин с ним возится. Приносит лекарства. Осторожно расспрашивает о самочувствии. Забалтывает, вынуждая хоть ненадолго отвлечься от боли. Вэнь Кэсин зовет Чжоу Цзышу играть с ним в ординаторской в Мортал Комбат. Совершенно непрофессионально держит на химиотерапии за руку. В день его операции Вэнь Кэсин не приходит в клинику. Он просит заведующего отделением поставить другого хирурга. Потому что сам не смог бы. Просто не справился. Тот вечер Вэнь Кэсин проводит в баре, выходящем окнами на больницу, опрокидывая в себя бокал за бокалом. Он видит, как свет в операционной зажигается. Видит, как свет в операционной гаснет. «Все прошло успешно, — сообщает ему осветившая экран телефона смска, — дальше будет решать уже время». Время к ним двоим оказывается безжалостно. Оно ускользает куда-то в авральные больничные смены Вэнь Кэсина. Теряется в долгих восстановительных снах и сеансах лучевой терапии Чжоу Цзышу. Оно разводит их в стороны. Прячет друг от друга. Заставляет скучать. Проходит неделя. За ней вторая. Вэнь Кэсин тратит целых три дня на конференции в Гонконге, поминутно проверяя Вичат. Чжоу Цзышу идет на поправку. Меньше спит. Больше ест. Доводит неприступной суровостью Гу Сян. Сердце Вэнь Кэсина просится обратно. Надеется. Ждет. Демоны с этим «не привязываться», с врачебной этикой, со здравым смыслом. Демоны со всем! Когда Чжоу Цзышу выпишется из больницы, Вэнь Кэсин попросит номер его телефона. Вэнь Кэсин настолько утверждается в этом желании и своей уверенности в скором и непременном выздоровлении Чжоу Цзышу, что, когда на рабочий ноутбук приходят результаты его анализов, он несколько минут тупо смотрит в экран, не в силах поверить. Никогда не замолкающий телевизор в ординаторской вещает что-то о каких-то разборках мексиканских картелей. За окном начинается дождь. Вэнь Кэсин подскакивает со стула. Тот опрокидывается и тянет за собой провод от ноутбука. Вэнь Кэсин перехватывает его перед самым падением. Взвешивает на руке. Бросает в стену: — Нет! Нет! Черт! Нет! — Шеф, — доносится из-за двери обеспокоенный голос Гу Сян, — доктор Вэнь, у вас все в порядке? Вэнь Кэсин не отвечает. Ничего не в порядке. * Чжоу Цзышу принимает известие об ухудшении как-то уж слишком спокойно. Конечно, от такого человека и не стоит ждать слез или стенаний, но он, кажется, даже не злится. Только смотрит на Вэнь Кэсина, перечисляющего экспериментальные методы лечения, и качает головой: — Не думаю, что из этого что-то получится. Я здесь уже почти полгода. Таблетки, капельницы, анализы, операция. Я почти не выхожу на улицу. Почти ни с кем не говорю. Я десять лет прослужил в армии. Теперь я в больнице. Меня всегда окружает забор. Метафорический — из правил и ограничений. И вполне реальный — из колючей проволоки и закрытых дверей. Вы говорите, мне осталось три года. Что ж, я предпочел бы провести их, путешествуя по миру, распивая вино и наслаждаясь хорошей компанией. Компанией того, кто мне интересен. Кто мне нравится. Кто, несмотря на всю трагичность нашего знакомства, все это время не идет у меня из головы. Вашей компанией. Поедете со мной? Чжоу Цзышу умолкает и ловит взглядом взгляд Вэнь Кэсина. Его лицо умиротворенное. Он предложил себя и готов к любому ответу. Вэнь Кэсин теряется. Одно дело попросить номер телефона выздоравливающего человека. Другое — отправиться прямиком в омут с тем, кто скоро умрет. Он почти ничего не знает о Чжоу Цзышу. Их максимальная близость — сочувственное рукопожатие. И все же. Все же… Здравый смысл, карьерные планы, врачебная этика, вдолбленные отцом правила кричат ему: «нет!». — Да, — спорят с ними губы Вэнь Кэсина. * Каким-то непонятным, сверхъестественным образом Вэнь Кэсину удается не уволиться, а лишь взять бессрочный отпуск. Заведующий отделением сообщает, что будет ждать его возвращения. Гу Сян, поворчав с минуту на «вредного чахоточника, укравшего ее любимого шефа», возражает, что ждать не будет. — Он поправится, — говорит она, промокая рукавом халата внезапные слезы, — поправится, и вы будете жить вместе на какой-нибудь дурацкой высокой горе. Обязательно! Чудеса же случаются. Чудеса случаются, чем иным объяснить то, что, покинув рука об руку клинику, Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу добираются до студии последнего, минуя почти все пробки. Вэнь Кэсин не собирается входить внутрь. Он здесь, чтобы помочь Чжоу Цзышу добраться до дома и донести до квартиры вещи. Чжоу Цзышу считает иначе. Он широко распахивает дверь, бросает сумки и тянет Вэнь Кэсина за собой. Заключает его в кольцо рук. Запрокидывает голову. Уверенно прижимается к губам. — Не хочу больше ждать, — говорит он между поцелуями, — я и так смотрел на тебя в твоем красном хирургическом костюме слишком долго. Все происходит спонтанно. Неожиданно. Быстро. Это должно бы смущать, но… не смущает. Наоборот, кажется, такое развитие событий совершенно естественно. Естественно зарываться пальцами в чужие, едва начавшие отрастать волосы. Впускать чужой язык в рот. Ощущать, как от долгожданной близости позорным и самым что ни на есть буквальным образом подгибаются колени. Обыкновенно Вэнь Кэсин, прежде чем лечь в постель, тщательно складывает и развешивает свою одежду. Сейчас он просто кидает ее на пол, и это тоже отчего-то кажется очень естественным. Словно оставив позади годами лелеемые правила, он что-то принял в себе, а что-то, наконец, отпустил. Путь до кровати в этой крохотной квартире оказывается коротким. Вэнь Кэсина подводят к ней и бережно опускают. Постель пахнет пылью, длительным отсутствием хозяина, его чуть заметным, почти выветрившимся ароматом. Вэнь Кэсин укладывается поверх подушек и позволяет Чжоу Цзышу оседлать свои бедра. Он исследует его тело руками. Оглаживает взглядом. Ареолы сосков, заклеенный пластырем шрам на груди, крепкий пресс, вставший член. — Как ты хочешь? — спрашивает Вэнь Кэсин неуверенно. — Ты хочешь, чтобы я… или ты… или… может быть, вот так сразу нам и не стоит? — Стоит! Еще как стоит! — Чжоу Цзышу сползает с него, наклоняется к полу, роется в куче сваленных там вещей, достает бумажник и выуживает презерватив. Смотрит на дату. Смеется. — Слава богам, он все еще годен. Смех Чжоу Цзышу растворяет накрывшую было неловкость и придает смелости. Вэнь Кэсин разводит ноги, сгибает в коленях и подтягивает к груди. Раскрывается. Распахивается. Легко и сразу отдает другому себя, свое тело, доверие. Плевать, что так у него уже давным-давно никого не было. Плевать, что ему могут причинить боль. Плевать, если ранят. Растопчут. Плевать. * Стюардесса вручает Вэнь Кэсину две серебристые тарелочки из фольги и стаканы с соком и движется дальше по проходу. Он составляет их на откидной столик. Аккуратно, чтобы не потревожить дремлющего на плече Чжоу Цзышу выуживает из пластикового пакетика вилку, открывает один из контейнеров, закидывает что-то, что должно быть рыбой, в рот. На вкус это не так уж плохо. Жаль, что, как и всю самолетную еду, есть это можно только горячим. — А-Шу, — Вэнь Кэсин похлопывает Чжоу Цзышу по коленке, — будешь обедать? Тот бормочет что-то едва различимое и накрывает ладонь Вэнь Кэсина своей. Вэнь Кэсин решает его не будить. Чжоу Цзышу быстро устает и почти не имеет аппетита. Проспать весь шестнадцатичасовой перелет для него куда полезнее плавающей в пресном соусе трески. Чжоу Цзышу открывает глаза лишь когда самолет идет на снижение: — Лао Вэнь, мы сейчас где? — В Мексике. На паспортном контроле инспектор слишком долго рассматривает документы Вэнь Кэсина, уходит, возвращается с каким-то распечатками и коллегой. Вэнь Кэсин закатывает глаза. Демоновы белые опять не могут разобраться с тем, где в его сложном китайском паспорте имя, а где фамилия. Он слушает их разъяснения на довольно фиговом английском и тыкает пальцем в соответствующие графы. Через пару минут на странице, наконец, отпечатывают въездной штамп. Все это время Чжоу Цзышу стоит у огромного окна в зале прилета и смотрит за стекло. — Знаешь, — сообщает он, когда Вэнь Кэсин подходит и обнимает его со спины, — самая популярная причина вступления в армию — желание путешествовать. С одной стороны, эта работа действительно благоволит разъездам — к примеру, я побывал на пяти континентах. С другой, за все это время не увидел ничего, кроме военных частей. Я уже посещал Мексику, но не добрался ни до одной пирамиды. — Теперь доберешься. Они забирают чемоданы с длинной черной ленты, гоняющей по кругу багаж, находят на парковке арендованную машину, едут в отель. Яркое канкунское солнце плавит асфальт. Чжоу Цзышу надевает шорты. Вэнь Кэсин не может не любоваться его ногами. Икрами, коленями. Задницей. Его губы постоянно ищут прикосновения губ. Руки не покидают чужой талии. Благо Мексика — не Китай. Крепкий алкоголь, острая еда, свободные нравы. Вечно пьяным шумным прохожим плевать на слишком откровенно обнимающуюся парочку. Они путешествуют по карибскому побережью, заезжают на майанские развалины в Тулум, снимают домик на берегу почти сверхъестественно голубого озера. В домике нет ни интернета, ни электричества. Они забывают о суете, забрасывают телефоны на дно чемоданов и днями напролет наслаждаются спокойствием и друг другом. Загар изгоняет с лица Чжоу Цзышу нездоровую бледность, но не может помочь ему скрыть залегающие под глазами тени и быструю утомляемость. Тому на это кажется наплевать. Он исследует сеть окружающих озеро прозрачных речных каналов на каяке, пытается удить рыбу. Он без стеснения отдается Вэнь Кэсину прямо на песке их уединенного пляжа и берет Вэнь Кэсина на простынях прячущейся под москитной сеткой широкой кровати. Вэнь Кэсин даже не успевает заметить, как пролетает целый месяц и приходит время отправиться дальше. * Огромная пирамида, что смотрит со всех мексиканских рекламных плакатов, разочаровывает. Она закована в плен не пускающих внутрь запрещающих знаков и низких заборов. Окружена туристами, торговцами, плохо сделанными сувенирами. Они уходят от нее куда-то в леса. Отыскивают прячущуюся от жары в теньке поляну, укладываются на траву. Чжоу Цзышу потирается кончиком носа о шею Вэнь Кэсина, обнимает поперек груди, неразборчиво шепчет что-то о том, что ему хорошо, быстро, как и всегда в последнее время, проваливается в сон. Чжоу Цзышу хорошо. Вэнь Кэсину плохо. Он скрывает это. Не показывает. Улыбается, шутит, осыпает партнера глупыми комплиментами. Он делает вид, что не замечает накатывающих на того приступов кашля, заполненных до краев окровавленными бумажными платками мусорных ведер в отелях, слишком горячего лба. Вэнь Кэсин прячет слезы и гнев. По ночам глушит вой, закусывая подушку. Ему не хватит рядом с Чжоу Цзышу каких-то трех лет. Ему будет мало в его компании и тысячи жизней. * Осень застает Вэнь Кэсина и Чжоу Цзышу в Мехико. Не календарная осень — на дворе уже глубокий октябрь — но погодная. Она проливается с неба мелким моросящим дождем и заставляет заменить футболку ветровкой. Вэнь Кэсин и Чжоу Цзышу прячутся от нее в арендованной на эирбиэнби квартире. После месяцев, проведенных в дороге, приятно никуда не ехать и не ходить. Чжоу Цзышу поднимается с разворошенной кровати и идет к мини-бару. Босые ступни шлепают по паркету. Он заходит в перекрестье лучей, струящихся от фонарей за окном, берет с полки бутылку текилы, делает глоток прямо из горла. Его кадык дергается, по обнаженной коже скользят рыжие блики. — Давай поженимся, — говорит Вэнь Кэсин. Его решение вовсе не спонтанно. Он думает об этом уже довольно давно. Он именно ради этого привез их сюда. В мире не так много мест, где венчают иностранные однополые пары. Мехико — одно из них. — Давай. — Чжоу Цзышу не удивляется. Не задает логичных вопросов «где?» или «как это возможно?». Вместо этого он спрашивает: — Когда? — Завтра? — Завтра. В открытом кафе напротив городской ратуши многолюдно. Одни пары ждут, когда настанет их время регистрации брака. Другие — своего номера в куда более длинной очереди в окошко, где оформляют развод. Вэнь Кэсин перехватывает поднос с двумя порциями кесадильи и двумя мичеладос и лавирует к собственному столику в углу. В последнее время к Чжоу Цзышу возвращается аппетит. Он практически перестает кашлять. Почти избавляется от синяков под глазами. Вэнь Кэсин старается не анализировать эти признаки. Как врач, он прекрасно знает: такие внезапные улучшения обыкновенно не свидетельствуют ни о чем хорошем. Скорее всего, организм Чжоу Цзышу уже перестает бороться. Скорее всего, он сдается на милость болезни. Короткий порыв ветра заставляет трепетать развешенные под потолком разноцветные бумажные флажки с ажурными черепами. Вэнь Кэсин морщится. Всю неделю* Мексика празднует День Мертвых — торжество, которое он отказывается понимать. Нет, на самом деле, Вень Кэсин вовсе не против вечеринок и маскарадов. Обыкновенно он и вовсе спешит на них в первых рядах. Но отдавать почести смерти? Не тогда, когда она следует неизменным «третьим» в ваших отношениях. Не тогда, когда вцепляется несущими аромат тлена когтями в сердце твоего друга. Вэнь Кэсин сгружает еду и усаживается за стол. Чжоу Цзышу благодарно ему улыбается. Его взгляд скользит по лицу партнера и задерживается у него за плечом. Улыбка гаснет. — Ложись! — командует он, резко дергая Вэнь Кэсина за руку. От неожиданности тот не удерживается на стуле и падает, отбивая локоть. Чжоу Цзышу опрокидывает стол. Слышится звон битого стекла и шипение пузырящегося на полу пива. Этим звукам вторит чей-то визг, отрывистые выкрики на испанском. Чжоу Цзышу затягивает Вэнь Кэсина за щит опрокинутого стола. Над их головами свистят пули. Время практически замирает. Вэнь Кэсин зажмуривает глаза, инстинктивно закрывает голову руками, краем сознания отмечает, как его подгребают под себя, защищая телом. Он не испытывает страха, скорее, удивление. Как же так, стрельба в самом центре города? Такого не бывает. То есть, бывает, но не с ним. Он же мирный человек. Доктор. Все заканчивается быстро. Не успевают еще отгрохотать выстрелы, как неподалеку раздается вой полицейских сирен. Нападавшие, кем бы они ни были и какую бы цель ни преследовали, скрываются. Вэнь Кэсина накрывает возбуждение. Он мельком отмечает свой всполошившийся пульс, свидетельствующий о скачке адреналина, и выбирается из-под Чжоу Цзышу, чтобы оценить окружающую обстановку. Чжоу Цзышу поднимается следом. С его губ срывается стон. Вэнь Кэсин оборачивается на звук. Земля уходит у него из-под ног, рот распахивается в беззвучном крике паники — на белой ветровке Чжоу Цзышу чуть выше логотипа известной спортивной фирмы расползается багровое пятно. * Коридор перед запертой дверью в отделение реанимации городского госпиталя Мехико темный и узкий. Шесть шагов в длину. Четыре в ширину. Вэнь Кэсин нашагал по этому коридору не меньше километра. В отделение его предсказуемо не пускают. Не помогают ни просьбы, ни угрозы, ни потрясание международным удостоверением врача. Мексиканцы, когда им нужно, успешно прикидываются непонимающими английский. Сколько бы Вэнь Кэсин ни пытался ругаться, его игнорируют. Единственное, что ему позволяют — подождать за дверью. Отправиться в зал ожидания, кафетерий, отель тот наотрез отказывается. Теперь ему остается лишь считать шаги и сверлить взглядом запертую дверь Шаг, шаг, шаг, шаг, разворот. Шаг, шаг, шаг, шаг. На очередном шаге Вэнь Кэсин подворачивает ногу. Он выругивается и опускается прямо на пол, стягивая с поврежденной ноги кроссовок. Именно это время злосчастная дверь выбирает, чтобы, наконец, распахнуться и явить миру врача. Для Мексики он выглядит настолько странно, что Вэнь Кэсин первую пару мгновений думает, будто тот ему привиделся. Удивляет в докторе все. И белый халат поверх белого хирургического костюма, и белые кроксы, и белая пухлая папка в руках, и длинные волосы с широкой белой же прядью, заправленной за ухо. Но больше всего удивляет то, что этот вроде как мексиканский врач имеет азиатское лицо. Вэнь Кэсин присматривается к прикрепленному на карман бэйджику. Имя на нем тоже азиатское. Точнее, китайское. — Доктор Е Байи, — Вэнь Кэсин поднимается на ноги, — вы знаете, что с пациентом Чжоу Цзышу? Его доставили с огнестрелом. Он в порядке? — В порядке, — отмахивается врач, — Вы чего распаниковались? Вашего друга ранили в плечо. Вы сами оказали ему первую помощь. Его даже в реанимацию можно было не везти. Коллеги, увидев иностранца, перестраховались. — Дело не только в ранении. Чжоу Цзышу болен. — Чем? — У него рак легких. И стадия запущенная. — Странно. — Доктор пролистывает папку с первой страницы до последней. — В анализах нет ни единого признака. Мы, конечно, получили еще далеко не все результаты, но, если бы господин Чжоу действительно страдал столь серьезным недугом, мы бы заметили сразу. — Но… но... — Вот, посмотрите, — доктор протягивает сине-черный лист рентгеновского снимка, — вы же вроде и сами врач, должны понимать, что к чему. Вэнь Кэсин берет снимок и поднимает его к глазам. Даже через свет тусклой, одинокой, запыленной лампы, мигающей под потолком, видно, что легкие Чжоу Цзышу совершенно чистые. Вэнь Кэсин хорошо помнит черные пятна на многочисленных флюорографиях, сделанных специалистами его собственной клиники. Он запомнил их так хорошо, что порой они являются ему в кошмарах. На мексиканских снимках этих пятен нет. Он вертит рентген и так, и эдак, качает головой, бросает недоуменный взгляд на доктора Е Байи. Тот протягивает ему еще один снимок. И еще. За ними следуют результаты анализов крови. Без отклонений. По всем показателям человек, которому принадлежат бумаги в папке, здоров. Но… — Как это возможно? — Я не онколог и не могу утверждать что-то наверняка, но даже в моей практике встречались больные, которые перебарывали недуг одним лишь желанием жить. Я наблюдал женщину, победившую лейкоз ради того, чтобы поставить сына на ноги, лечил молодого человека с саркомой, который внезапно поправился, добившись взаимности от любимой девушки. Возможно, в жизни вашего друга произошло нечто подобное. Когда он заболевал, у него не было причин сражаться за жизнь. Потом причина появилась. Вэнь Кэсин слушает рассуждения доктора и неосмысленно кивает в ответ на каждое его слово. На его лице сама собой расцветает улыбка. Отправляясь в это путешествие, он был готов, что оно проведет его по дороге от счастья к горю. Разобьет его сердце. Изранит, перемолотит, оставит истекать болью и слезами. Чжоу Цзышу совершил невозможное. Этот упрямый несгибаемый человек сумел сделать то, что не смогли сотворить ни лекарства, ни операция, ни химиотерапия. Он сумел выжить. Впервые спасти не других, но самого себя. Сотворить чудо. Ради Вэнь Кэсина.