Рассвет

Слэш
R
Завершён
106
автор
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
106 Нравится 16 Отзывы 22 В сборник Скачать

...

Настройки текста
      Сын корейского военного атташе, Джемин воспитывался в строгости, и должен был вырасти религиозным до мозга костей католиком с железными нервами. С пяти лет отец брал его в дипломатические поездки, и многочисленные перелёты, гостиницы, сменяющие друг друга лица стали таким привычным фоном, что он никогда не успевал задуматься, куда же всё время стремится и есть ли у него дом. Джемин знал пять языков: родной корейский, китайский, английский, японский и итальянский, но все эти многочисленные слова, мешавшиеся в его голове, никак не помогали поддерживать разговор. Да это было и не слишком необходимо, на самом деле.       Говорил отец. Джемин должен был многозначительно и вдумчиво молчать, тренировался он годами. Наверное, потому привычно промолчал, когда ему представили Соён — его будущую невесту — «строгая католичка, и из хорошей семьи, присмотрись повнимательнее». Помолвка была вопросом времени, и сейчас, сидя в самолёте, с удивлением и недоумением Джемин рассматривал аккуратное кольцо белого золота на собственном безымянном пальце.       С Ренджуном он встретился неделей позже, когда увидел его решительно шагающего по скалам: с ловкостью тот перепрыгивал со ступеньки на ступеньку, бывших, скорее, нагромождением валунов, чем реальной лестницей. Впрочем, жаловаться не приходилось: лезли сюда по собственной воле и за неплохое вознаграждение местным проводникам — бедуинам. Упёршись изящной ногой в запыленном берце в камень, тогда ещё совсем незнакомый, Ренджун беспечно протянул ему смартфон и по-английски попросил:       — Сделайте пару фото, пожалуйста, — и улыбнулся, так ослепительно, словно не помнил о бессонной ночи, проведенной за восхождением на самую вершину — 2285 метров над уровнем моря.       Рассвет неспешно занимался, красил скальную породу в песчано-оранжевый, охристый и тёплый. Тёмные волосы Ренджуна агатовым самородком вспыхнули под первым прорвавшимся лучом, словно утренний светлячок опустился на пушистую макушку. Он обернулся и замахал руками куда-то вверх, воскликнул по-китайски:       — Цзы, спускайся скорее! Нас согласились щёлкнуть вместе.       «Сумасшедший китаец», — подумал Джемин отчего-то по-английски. — «Как он выглядит таким счастливым просто от того, что лазит по этим камням?» А потом с удивлением осознал, что сам ничуть не лучше: фотогалерея была просто забита живописным растекающимся жидким металлом солнца, переливчатой, дымной синевой низин и розово-голубым градиентом неба.       Спускались уже вместе. Цзыюй, она же Цзы — младшая сестра Ренджуна — не менее проворно устремились вперёд, а между ним и Джемином завязался столь непринуждённый разговор, словно они были давно знакомы.       Ренджуну было двадцать пять, он «делал науку и двигал медицину в Ю-Эс-Эй, там меньше предрассудков, чем на исторической родине, знаешь», заливисто хохотал и остроумно шутил, переключаясь с китайского на английский и обратно, называл акцент Джемина очаровательным, шагал вниз, вцепившись пальцами в лямки небольшого рюкзака, вертел головой, то и дело принимался снимать виды. И Джемин чувствовал, как нечто ранее неизвестное шевелилось внутри, тянуло глупую взаимную улыбку, стучало в горле кровью, занималось сладким волнением. Зачем-то он принялся рассказывать о своей жизни — про невесту он совсем забыл — про поездки и интересные места, про людей и то, что внезапно решил сорваться в отпуск, чтобы поправить здоровье: в наследство помимо небольшого семейного поместья и подходящего для политики католичества ему досталась лёгкая астма и аллергия на кошачью шерсть. С Ренджуном было удивительно просто. Говорить, молчать, делать фото и идти рядом, рука об руку. Не удивительно, что они обменялись номерами.       Пожалуй, Джемин не хотел бы знать, что думал про него Ренджун: обручальное кольцо на его пальце и помолвочное на собственном делали их больше, чем чужими, больше, чем никем. Но в этом словно чудилась Ренджуну своеобразная прелесть: когда вы не заботитесь, какое впечатление произведёте, когда не имеете личной заинтересованности в том, чтобы обязательно понравиться, можно просто говорить и получать от этого удовольствие.       И Ренджун получал. Больше, чем должен был — но совсем не задумывался о том, что может делать что-то неправильное. Он вообще предпочитал не задумываться, а чувствовать. Оттого ли так откровенно бесстыдно говорил о своих мыслях, так подкупающе искренне: «Ты мне нравишься. Ты один из самых приятных людей, которых я когда-либо встречал», что Джемин тут же без памяти упал в него — словно с той горы Синай, восхождение на которую так сблизило их. Страшная, чудесная пропасть, захватывающая дух и душу.       Он должен был очиститься от грехов, а не приобрести десяток новых.       Вышел даже не десяток, а вся сотня, если не тысяча.       С Ренджуном он собирался дружить, как и с сотней других знакомых до этого. Но как можно дружить с тем человеком, кого хочется прижать к себе в едином порыве, чьи губы и бёдра снятся ночами, а улыбка тревожит и манит?.. Они говорили днями напролет, словно впервые открыли в себе дар слушать и быть услышанными. Чужие слова казались откровением — неужели так бывает? Так удивительно интересно, так близко и так ярко.       Ренджун подбил его взять машину на прокат и, минуя блок-посты на выезде, отправиться по шоссе в пустыню. Над головой сияющей манкой просыпался на ткань неба млечный путь, доисторическими, пугающими в своей древности рыбами скользили в остывающих песках горы, их массивные тела то редко мелькали, то захватывали весь горизонт. Джемин повёл машину дальше в бархатную темноту, разбавляемую светоотражающими ограничителями дороги. Ночной рисунок становился всё чётче по мере удаления от праздничных огней Шарм-эль-Шейха, и Ренджун попросил:       — Давай остановимся. Хочу рассмотреть звёзды.       И Джемин тут же нашел карман, в который можно было съехать, заглушил мотор. Тихо-тихо нечто шумело вдали, жидкой прохладой воздух затекал внутрь через приоткрытое окно. Ренджун поцеловал его первым, развернувшись на сидении. Потянулся совсем невинно, просто потому, что так вдруг захотелось, накрыл его губы своими и устроил нежную ладонь на обнажённой коже шеи, пробежался пальцами по ключице, и Джемин задрожал, повернул голову, чтобы тому было удобнее. Как мог Ренджун быть таким открытым и чувственным? Зачем столь дерзкое искушение уготовила Джемину жизнь?       На вторую неделю вместе, сидя вечером на открытом балконе его номера, ели клубнику — лоток за доллар, и Джемин ощущал болезненные спазмы где-то в груди, когда Ренджун отстранялся, отодвигал угощение: «Подожди, мне надо написать мужу».       Сам он невесте не писал. Но и Ренджуну запретить не мог. На основании чего? Кто он такой? Приятный незнакомец, курортный роман, лёгкая интрижка. Это так называлось, но совсем таким не чувствовалось. Он хотел иметь права на то, чтобы называть Ренджуна своим. Представить семье. Увезти домой, словно открытие и редкую драгоценность. Джемин глядел на него всё внимательнее и не мог наглядеться. Вот, Ренджун расчесывает волосы. Поправляет распахнувшиеся полы рубашки. Ёрзает на плетёном кресле, скидывает лёгкие сандалии и укладывает ноги на перила. Улыбается чему-то в телефоне, блестит глазами, скользит пальцем по экрану, и ногти его, розоватые, напоминают речные жемчужинки. Смешливый, изящный и подвижный, Ренджун был, похоже, плохим человеком.       Впрочем, изменяющий нелюбимой невесте Джемин вряд ли был лучше.       — Зачем ты делаешь это? — Джемин оглядел его лицо, на левой стороне которого ровным прямоугольником лежало световое пятно. Разве видел он мужчину? Это было божество, сокрытое под застывшей сладострастной маской, блестящее базальтом зрачков.       — Делаю что?       Ренджун всё понял. Просто отвечать не хотел.       Они опять сбежали к Джемину в гостиницу. Тут были длинные коридоры и световые окна с разбитыми внутри здания садами, чёрного дерева двери, открывающиеся карт-ключом, и уютные двухкомнатные номера люкс с гостиной, спальней и ванной комнатой. Ренджун лежал на скрипящих свежестью простынях в одной длинной белой майке, темнел загаром на обнажённых ногах, и Джемин никак не мог отвести взгляда от его границы чуть ниже тазовых косточек. Кожа там была молочно-белая, сладкая и совсем тонкая, быстро краснеющая под горячими, требовательными поцелуями.       «Отец меня убьёт, если узнает», — почему-то подумалось Джемину, и Ренджун, словно услышав его мысли, пробормотал:       — Джено тебя убьёт, если узнает.       — Муж?       Ренджун лениво кивнул и перевернулся на бок. Футболка его задралась, и больше Джемин не мог думать ни о чём, кроме этого ужасного и восхитительного мужчины, столь откровенно и невинно лежащего рядом. Это был горячий кошмар — ты вскакиваешь в темноте, и тут же с ужасом осознаёшь — сон, это был всего лишь сон.       Верните, умоляю, верните меня обратно!..       Джемин привык встречать с Ренджуном рассвет. Прижиматься со спины, наощупь находить нежное ушко, чтобы прошептать слова первого за этот день приветствия. Ренджун размеренно, сонно дышал, комкал бархатный плед в руках и не избегал настойчивых, голодных прикосновений.       — Почему я не чувствую себя виноватым? — мысли прорвались через фильтр сознания помимо воли, но за эти недели Джемин так отвык вначале думать, и лишь потом говорить — Ренджун неосознанно привил ему эту привычку.       Ренджун пожал плечами.       — Потому что ты такой. Знаешь, как говорят? Когда убегаешь от всего, помни, что невозможно убежать от себя, — он протянул руку, чтобы пригладить чужие растрепавшиеся тёмные волосы, улыбнулся мягко и любовно, и сердце Джемина забилось, переполненное блаженной грустью.       Зачем им надо было встретиться? Чтобы потом вот так расстаться?       — А мы убежали.       Джемин и правда думал, что они стали кем-то лучшими, чем были там, в обычной жизни, где он не выбирал ничего для себя: ни отца-дипломата, ни католичества, ни сексуальной ориентации, ни даже отстранённой, ненавистной невесты, но так привык, что всё давно решено за него, что даже помыслить не мог, что бывает иначе. И оказался в итоге здесь, на постели с мужчиной, обладать которым полностью не сможет никогда. Никто не смог бы. Ренджун был только своим, но в этом заключалась, пожалуй, его особенная привлекательность.       Джемин просто хотел понять, что он за человек. А понял только, что никогда в этой жизни не знал себя настоящего и жил не так, как мог бы. Не так, как по-настоящему хотелось.       Расставаться всё равно пришлось, быстро и скомкано, в аэропорту. Занималась заря, и сонная толпа разреженными потоками растеклась по всему залу ожидания. Ренджун отлучился ненадолго, улыбнувшись и что-то шепнув сестре: Цзыюй понимающе кивнула. «Не задерживайся», — догадался Джемин. И правда, времени оставалось совсем мало.       — Gate 3, началась посадка на рейс Шарм-эль-Шейх-Чикаго.       — Я приеду к тебе?       Ренджун поджал губы.       — Я же говорил, если муж узнает — убьёт тебя, — Джемин не хотел, но прочитал в чужих глазах неожиданную серьёзность, и осознал: и правда, убьёт. Но опасность казалось такой незначительной, когда он глядел в это прекрасное лицо, пока Ренджун улыбался ему, пока Джемин мог надеяться на то, что сможет увидеть его ещё раз.       — Не узнает.       Ренджун нерешительно, мягко отстранился, сжал его руку в своей и странно покачал головой. На прощание оставил свой адрес и смазанный поцелуй, в ответ потребовав лишь обещание, что Джемин никогда не станет делать глупостей вроде внезапных встреч.       Через полтора месяца Джемина застрелил муж Ренджуна, агент ФБР, имеющий доступ к табельному оружию. Отец убитого позаботился о том, чтобы преступник получил максимальный срок. Ренджуна муж простил. Но тот не простил его: развёлся и спустя три месяца переехал в другой город.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.