**
Ему не полагалось видеться с будущим супругом, пока не подойдет к концу свадебная церемония, пока он не отправится в дом мужа и там, наконец, с его лица снимут свадебное покрывало. Но он слышал о нем — о, как много же он слышал о Старейшине Илина за последний месяц, с того дня, как Цзинь Гуаншань велел прийти в зал для церемоний и объявил еще до того, как Лань Ванцзи закончил свой поклон: «Ты вступишь в брак со Старейшиной Илина». Привычно тренируясь с мечом каждое утро, Лань Ванцзи слышал, как слуги, несущие воду для утреннего омовения Цзинь Гуаншаня, обсуждали его возраст: — Я слыхал — Старейшине Илина больше ста лет, и он продлевает себе жизнь, отбирая силы у девственниц на ночных жертвоприношениях. — Чепуха — всем известно, что это молодой юноша, осквернявший могилы, чтобы подчинить себе силу мертвых, и в итоге это свело его с ума. На пути в так называемую библиотеку клана Цзинь, чтобы взять оттуда книгу, которую Лань Ванцзи прочел ровно столько раз, чтобы не успеть запомнить ее дословно от корки до корки, он слышал шепотки слуг, вытирающих пыль с полок: — Я слышал — детей в Илине по одному забирают на Могильные холмы, где он превращает их в помощников, чтобы создать себе армию мертвецов. — А я слышал — он был талантливым совершенствующимся, но зло дремало у него в крови, и однажды, пока все спали, он сжег дотла воспитавший его клан, чтобы увеличить свою силу. Совершая ежедневную прогулку по садам клана Цзинь (засаженным белыми пионами, чей сладкий аромат вызывал тошноту, если Лань Ванцзи проводил там слишком много времени), он слышал служанок, подрезающих кусты и шепчущих друг другу на ухо: — Я слышала — у него глаза цвета крови, он может превращаться в туман и проходить сквозь стены. А еще… — А я слышала — он, вообще-то, очень хорош собой, да к тому же — обладает могуществом, иначе зачем бы главе Цзинь соглашаться на эту свадьбу… Он получил крайне мало сведений о будущем супруге напрямую от него. Лань Ванцзи полагал, что все его свадебные дары унесли прямиком в сокровищницы клана Цзинь. За исключением прекрасного гуциня, принесенного в его покои — изящного, элегантного инструмента с плавными изгибами, сделанного из темного дерева отполированного до блеска. Лань Ванцзи поставил его у стены в своей спальне, представляя низкие, глубокие ноты, что извлек бы из него. Размышлял, какую реакцию Старейшина Илина хотел извлечь из Лань Ванцзи, посылая ему этот подарок. Все, что он знал о Старейшине Илина, исходило из уст Не Хуайсана, который время от времени появлялся в Башне Золотого Карпа то с веером, то с птичьей клеткой, то с картиной, чтобы навестить Цзинь Гуанъяо, с кем они делили страсть к красивым вещам. Эта дружба была тем самым, за что Лань Ванцзи презирал Не Хуайсана, но не мог отказаться от единственного источника более или менее правдивых новостей из мира снаружи. Казалось, будто Старейшина Илина появился из ниоткуда примерно пять лет тому назад. Его имя и могущество прогремели на Могильных холмах в Илине, собирая вокруг себя всех, кто жаждал избавления от растущей тирании клана Вэнь. Поначалу он не казался угрозой, достаточной, чтобы привлечь внимание Вэнь Жоханя, а к тому времени, когда Старейшина Илина обзавелся последователями, оказалось слишком поздно — он обосновался в крепости высоко в Могильных холмах, и стало известно, что он владеет силой, способной противостоять солдатам, которых Вэнь Жохань поднимал из земли. Однако, Старейшина Илина не сделал больше ничего после того, как осел в своей твердыне, и, вероятно, поэтому Вэнь Жохань готовил сокрушительный поход, чтобы уничтожить его так же, как он уничтожил Юньмэн Цзян, осмелившихся оспорить его право на трон много лет тому назад. Лань Ванцзи был последним членом павшей династии. Он совсем не помнил Облачные Глубины, но в ненастные ночи Лань Сичэнь успокаивал его рассказами о том, какими они были. О диких кроликах на склонах гор. О библиотечном павильоне с бесконечными стеллажами книг, стольких книг, что Лань Ванцзи читал бы их всю свою жизнь, перечитывая только в том случае, если бы захотел. О нежных цветах фиолетовых горечавок, что росли в саду их матери. О белом и голубом, что были цветами их семьи, до всего этого. До того, как Вэнь Жохань нашел способ поднимать из земли мертвых; до того, как он отправил армию на Облачные Глубины. До того, как Облачные Глубины превратились в руины, в осколки, в пепел. До того, как Лань Сичэнь и Лань Ванцзи, последние из Ланей, бежали в Башню Золотого Карпа, утопающую посреди пионов.**
— Я хотел бы увидеть брата, — сказал Лань Ванцзи после того, как слуги закончили облачать его в свадебные одежды под зорким наблюдением Цзинь Гуанъяо. Одежды оказались тяжелыми — бесконечные слои плотной парчи разных оттенков багряного, расшитой золотыми цветами. Горечавками, не пионами — единственная уступка, дарованная Лань Ванцзи. Ткань сковывала плечи, руки, прижимая его к полу. Лань Ванцзи подумал — как удачно, что украшение для волос оказалось не таким огромным — небольшие заколки из золота с цветами пионов (он не сумел добиться еще одной уступки) из полупрозрачного белого нефрита с бритвенно-острыми краями лепестков. Цзинь Гуанъяо понимающе улыбнулся и взмахом руки отослал слуг, несущих на подставке его покрывало: — Конечно, конечно, я понимаю — тебе, должно быть, трудно смириться с тем, что Сичэня не будет на свадьбе. Лань Ванцзи не ответил. Зная, что Цзинь Гуанъяо следует сообщать только свою непосредственную просьбу и ничего, кроме этого. Цзинь Гуанъяо внимательно посмотрел на него и тихонько вздохнул: — Ванцзи, знаю, что все эти годы в своем сердце ты считаешь меня виновным в том, что я не смог сберечь Сичэня. Я тоже виню себя. Но, в конце концов, я — твой зять, и беспокоюсь о тебе не меньше Сичэня. Я искренне желаю тебе обрести счастье. Лань Ванцзи ответил ему безразличным взглядом, не выражающим никаких эмоций. Цзинь Гуанъяо снова вздохнул, обернулся и ушел, чтобы отдать оставшиеся распоряжения легкими взмахами своих рукавов. Слуга с кислым лицом отвел Лань Ванцзи к покоям Цзинь Гуанъяо. Так же, как и последние семь лет, Лань Сичэнь находился в самой большой спальне, расположенной в главном флигеле. Лань Ванцзи завели во внутрь и оставили одного, но он был слишком умен, чтобы полагать, будто его слова не дойдут до третьей пары ушей. Лань Сичэнь крепко и безмятежно спал, его волосы были аккуратно расчесаны, лицо — чисто выбрито. Казалось, он вот-вот распахнет глаза, извиняясь за то, что проспал так долго. Лань Ванцзи порадовался бы, что его сон ничто не тревожит, да только брат спал так вот уже многие годы. Семья Цзинь не жалела денег, собирая целителей со всего мира и отправляя людей на поиски редких лекарств, но Лань Сичэнь не просыпался, словно его разум решил, что утро больше никогда не наступит. Лань Ванцзи не стал подходить к кровати, удержав себя на месте огромным усилием воли. — Брат, сегодня день моей свадьбы. Если ты слышишь меня… сейчас было бы подходящее время, чтобы проснуться. Лань Сичэнь продолжал дышать глубоко и размеренно. Лань Ванцзи продолжал стоять, глядя на него, пока слуга с кислым лицом не вернулся, чтобы сопроводить его обратно в покои, где он должен был дожидаться церемонии. Прежде, чем сделать последний шаг за порог, Лань Ванцзи обернулся, еще раз взглянув на неподвижное лицо спящего брата. Он видит его не в последний раз. Хотя клан Цзинь поздравляет себя с удачной сделкой со Старейшиной Илина, где Лань Ванцзи стал разменной монетой, он все же был Ланем, и он заставит их пожалеть о решении выпустить его из-под контроля.**
Не Хуайсан пришел к Лань Ванцзи как раз в тот момент, когда служанка с миловидным личиком и нежными руками, которая обычно занималась туалетом госпожи Цзинь, закончила наносить невесомую пудру на его лицо. Увидев Не Хуайсана, служанка с вежливым поклоном покинула комнату. В кои-то веки Не Хуайсан не держал в руках веера. Вместо него он нес две небольшие книги: одну новую, с острыми углами обложки, и еще одну — потрепанную, с пожелтевшими страницами, чуть обожженную по краям. Он вручил книги Лань Ванцзи. Первая оказалась руководством с иллюстрациями о том, что происходит в спальне между двумя мужчинами. Открыв книгу на особенно детальной картинке, Лань Ванцзи ощутил, как горят уши, и быстро отложил ее в сторону. Он знал, что Не Хуайсан принес ее с хорошими намерениями, а не ради издевки, и, несмотря на смущение и стыд, поблагодарил за подарок. Вторая книга заставила дыхание замереть. Лань Ванцзи провел пальцами по грубым краям видавшей виды обложки. Сборник композиций для гуциня из Гусу Лань. Смущение от содержания первой книги быстро ушло далеко на задний план. — Как это попало тебе в руки? — спросил он Не Хуайсана, цепко следящего за ним. — Ты ведь знаешь, что наши братья с детства были друзьями, — медленно ответил Не Хуайсан. — Полагаю, он случайно забрал ее с собой во время одного из визитов в Гусу, когда был моложе, и с тех пор эта книга обрастала пылью в нашей библиотеке. Лань Ванцзи нахмурился: — Он знает, что ты взял ее и отдал мне? Не Хуайсан пожал плечами в ответ, в легком изгибе губ появилось нечто проказливое: — Все равно она должна быть твоей. Можешь ли ты представить моего брата за игрой на гуцине? Лань Ванцзи никогда не встречал Не Минцзюэ, но в самом деле не мог представить человека, чей образ сложился в его воображении за эти годы со слов Не Хуайсана, играющим на гуцине. — Благодарю, — сказал Лань Ванцзи со всей искренностью, которую способен был выразить. Его всегда раздражал Не Хуайсан, и Лань Ванцзи всегда старался избегать встреч с ним после того, как тот заканчивал хвастаться Цзинь Гуанъяо новым веером или только что приобретенной картиной, но его свадебный подарок Лань Ванцзи, вероятно, был единственным, сделанным от чистого сердца. Размышляя над этим, Лань Ванцзи посмотрел на гуцинь подаренный ему Старейшиной Илина — темный и прекрасный, по-прежнему стоящий нетронутым в углу его спальни. Не Хуайсан проследил его взгляд и протянул руку, чуть коснувшись плеча: — Кажется, он не такой уж неудачный выбор, — заметил Не Хуайсан. — Он молод и талантлив. Еще я слышал — он хорош собой. Кто знает. Возможно, он будет хорошо к тебе относиться. — Возможно, — ответил Лань Ванцзи, продолжая смотреть на гуцинь, пока Не Хуайсан уходил из комнаты.**
Покрывало — огромный кусок алого шелка — накинули ему на голову, и взор Лань Ванцзи застелила красная пелена. Он видел достаточно, чтобы случайно не столкнуться с человеком или предметом, но слишком мало, чтобы рассмотреть детали, к примеру — лицо. Однако, он догадался, что Цзинь Гуанъяо снова стоит перед ним, чтобы сопроводить его в главный зал для трех брачных поклонов. Лань Ванцзи позволил вести себя по коридорам, невольно ощущая, как одеревенело тело. Есть большая разница между браком с человеком по собственному желанию и браком, организованным ради достижения политической цели. Зал заполняли гости приглашенные на торжество, и рокот голосов стих, а затем вновь усилился, когда Лань Ванцзи вошел в двери. Он не различал лиц, но сквозь красную дымку видел цвета одежд — длинные ряды членов клана Цзинь в золотом, большая группа от клана Цинхэ Не в темно-зеленом, и небольшая горстка людей в безликих черных одеяниях, которые могли быть только спутниками самого Старейшины Илина. Лань Ванцзи смотрел вперед, не пытаясь определить, кто именно из этих людей вскоре станет его супругом. Все равно это перестанет быть тайной еще до того, как солнце вновь поднимется над горизонтом. Цзинь Гуанъяо подвел его к подножию возвышения в центре зала, где лежали две небольших квадратных подушки. Лань Ванцзи смутно узнал два силуэта наверху — мужчину — высокого, с крепким телосложением, и женщину — стройную, с драгоценным ожерельем, сияющим у нее на шее, — то могли быть только Цзинь Гуаншань и госпожа Цзинь. — Для меня было честью привести тебя сюда, вместо Сичэня, — произнес Цзинь Гуанъяо. — Ванцзи, я искренне желаю тебе счастья. Лань Ванцзи осторожно вытащил свою руку из хватки Цзинь Гуанъяо, а затем одним изящным движением встал на колени на подушку. Цзинь Гуанъяо отошел от него и поднялся по ступенькам, чтобы встать рядом с Цзинь Гуаншанем. Боковым зрением он заметил фигуру в темно-красных одеждах, ставшую на колени рядом с ним. Выходит — это и был Старейшина Илина. Человек, обладающий землями, властью и мощью, способной удержать даже Вэнь Жоханя. Человек, которого Цзинь Гуаншань так стремился заполучить в союзники, что продал ему Лань Ванцзи. Лань Ванцзи знал, что Цзинь Гуаншань удерживал его все эти годы в чертогах Башни Золотого Карпа, позволив ни в чем не нуждаться, потому что был прозорлив, несмотря на неуемную жажду власти. Лань Ванцзи знал, что у Цзинь Гуаншаня не хватит собственных сил, чтобы отобрать трон у Вэнь Жоханя и распоряжаться всем единолично. Ему нужен был инструмент, чтобы сплотить людей вокруг себя. Он поднял над головой знамя с именами Лань Сичэня и Лань Ванцзи, чтобы получить поддержку кланов, верных династии Лань. Они оба послужили оправданием его притязаний на власть. Он связал Лань Сичэня браком с кланом Цзинь. Лань Ванцзи до сих пор гадал, что именно привлекло брата в Цзинь Гуанъяо. Когда Лань Ванцзи исполнилось тринадцать, а Лань Сичэню — девятнадцать, он дал согласие на брак с Цзинь Гуанъяо. Это сделало его счастливым. Лань Ванцзи еще помнил, как брат светился от радости в день своей свадьбы. Несмотря на то, что Лань Сичэнь теперь приходился им родственником, он заснул беспробудным сном. Лань Ванцзи же стал запасным вариантом, камнем, ждущим, когда его поставят на доску. То, что Цзинь Гуаншань решил отпустить Лань Ванцзи, выдав его за Старейшину Илина, означало, что он обладает не простым могуществом. Это означало, что Цзинь Гуаншань считал, что не сможет заполучить трон без его помощи. Для Лань Ванцзи Старейшина Илина стал проблеском надежды, возможностью обрести собственную власть. Лань Ванцзи не нуждался в троне и не собирался править, но нуждался в силе — достаточной, чтобы забрать брата из Башни Золотого Карпа и отвезти к целителю, которому можно доверять. Лань Ванцзи не знал, что Старейшина Илина предложил Цзинь Гуаншаню в обмен на него — сражаться на его стороне против клана Вэнь, когда придет время выступить в поход. Или же обещание верности, когда Цзинь Гуаншань сядет на трон. Лань Ванцзи не знал, относится ли Старейшина Илина к тому типу людей, которые пойдут на все ради любви — откажутся от обещаний, нарушат данные клятвы. Не знал, сумеет ли доставить ему удовольствие, которое проложит Лань Ванцзи дорогу в его сердце, чтобы потом убедить его совершить предательство. Лань Ванцзи вновь вспомнил брата, неподвижно спящего в кровати, ежемесячные доклады от целителей, которых находил для него Цзинь Гуанъяо, говорящие одно и то же: нет никаких видимых проблем, а Лань Сичэнь, по всем признакам, действительно просто спит, если только не учитывать то обстоятельство, что он никак не проснется. Решимость возросла, когда Лань Ванцзи выпрямился, совершив последний из трех поклонов. Ради брата, ради будущего, в котором он перестанет быть одной из певчих птичек Не Хуайсана, скачущих в клетке, он сумеет расположить к себе супруга и воспользоваться его могуществом. За локоть его поддержала рука, помогая подняться. Он последовал за этой рукой и фигурой в темно-красных одеждах, ставшей ему супругом, к небольшой группе людей в черном, что заметил раньше. Старейшина Илина не изъявил желания сесть за стол, поэтому Лань Ванцзи тоже остался стоять, покорно сложив руки перед собою так, словно и в самом деле был застенчивой юной невестой. Как только Цзинь Гуаншань встал со своего места, подняв кубок с вином и очевидно собираясь произнести тост, дабы объявить начало свадебного пира, спутники Старейшины Илина тоже встали — крохотное черное пятно на сияющей поверхности роскошного зала. Над собравшимися повисла звенящая тишина. — Покончив с положенными церемониями, мы удаляемся, — объявил Старейшина Илина. Это была не просьба. — Старейшина, обычаи предписывают иное! — воскликнул Цзинь Гуаншань с едва заметным недовольством. — Останьтесь на пир, что мы приготовили, чтобы брак был удачным. В зале поднялось чуть слышное бормотание. — О, мой свежеиспеченный супруг — настоящий красавец, поэтому нельзя осуждать меня за желание оказаться с ним наедине как можно скорее, — ответил Старейшина Илина непререкаемым тоном. Словно отдал приказ. «Нельзя». И, в сопровождении шепотков и звонкого голоса Цзинь Гуанъяо за их спинами, предлагающего гостям не расходиться, а остаться на праздник, Старейшина Илина взял Лань Ванцзи под руку и вывел его из зала, пересек длинный двор перед Башней Золотого Карпа, минуя дорожку к покоям Лань Ванцзи, и направился к вратам, которые впустили Лань Ванцзи младенцем в детских руках Лань Сичэня, и с тех пор никогда ему не открывались, до этого дня.**
— Я уже распорядился отправить твои вещи, — сообщил Старейшина Илина, когда они расположились в ждущей их повозке — простой, но надежной на вид, из цельного некрашенного дерева. Остальные члены его свиты одетые в черное, окружили повозку верхом на лошадях, и легкий толчок сообщил Лань Ванцзи, что она пришла в движение и начала набирать скорость. — Мгм, — откликнулся он. Слова, которые он тщательно готовил для этого момента, внезапно застряли в горле, как рыбная кость. Колючие, болезненные, слишком важные и слишком трудные, чтобы произнести вслух. — Тебе понравился гуцинь? — спросил Старейшина Илина. — Да, благодарю. Молчание между ними повисло, как камень на шее. Лань Ванцзи долго боролся с собой, но наконец достал из рукава гребень, который готовил для этого случая. Нельзя допустить, чтобы Лань Ванцзи выглядел словно легкая добыча, красивая кукла, переходящая из рук в руки, завернутая в красные шелка, как дорогой подарок. И еще важнее — нельзя допустить, чтобы на него смотрели как на еще одного прихвостня клана Цзинь. Лань Ванцзи обязан напомнить Старейшине Илина, что человек, которого тот взял в супруги, в первую очередь, является последним из Ланей. И все же, достав гребень своей матери и предложив его в качестве подарка, Лань Ванцзи ощутил глубокую боль. Прекрасный гребень из эбенового дерева, украшенный огромной жемчужиной, удивительно схожий с гуцинем, подаренным ему. Края его покрывала резьба, изображающая горы в завитках облаков. Он был единственной вещью, оставшейся у Лань Ванцзи от родителей. — Мой свадебный дар тебе, — тихо произнес Лань Ванцзи. — Он принадлежал моей матери. Отец подарил его ей в день их свадьбы, как пожелание длинной, счастливой совместной жизни. Теплые руки накрыли его ладони, и Лань Ванцзи почувствовал сильные пальцы и мозоли на них. — Должно быть, он очень тебе дорог, — сказал Старейшина Илина. — Да, — Лань Ванцзи крепко сжал гребень. Старейшина Илина замолчал, а потом его пальцы провели по тонким украшениям на нем. Резьба, без сомнений, изображала горы в Гусу и облака, давшие название Облачным Глубинам. Но Старейшина Илина не сказал ничего из этого вслух, а лишь ответил: — Спасибо, я буду бережно его хранить, — и забрал подарок. Лань Ванцзи подавил желание протянуть руку и выхватить его. Он знал, чего хотел, и на какие жертвы собирался пойти. Для него не было пути назад. Он осознал, что уснул, только распахнув глаза, когда повозка остановилась. Опиравшийся на стену Лань Ванцзи выпрямился. Снаружи казалось темнее, чем когда они только начали путь, и только так он смог предположить, сколько времени заняла поездка. — Мы прибыли, — сообщил Старейшина Илина, и Лань Ванцзи почувствовал, как в его руку вложили тонкую полоску бумаги. — Чтобы войти, держи это при себе. Лань Ванцзи молча убрал бумагу в рукав. Итак, слухи оказались правдой. Старейшина Илина действительно был немногим из людей, способных подчинить особую силу, и с ее помощью он основал себе крепость в Могильных холмах, способную сдержать Вэнь Жоханя. Лань Ванцзи загорелся любопытством — на что еще был способен его супруг, каким образом он это делает, сможет ли он научить этому Лань Ванцзи. Могильные холмы, как и все, что видел Лань Ванцзи после того, как на него надели покрывало, скрывались за красной дымкой. Но он смог рассмотреть, что обстановка и близко не напоминала богатство и вычурность Башни Золотого Карпа. Вокруг было дерево, голый камень да земля, грядки овощей вместо цветов и сладковатый запах удобрений. Солнце почти исчезло за горизонтом, а большинство людей в простых темных одеждах из грубой ткани сбежались им навстречу с фонарями в руках. Лань Ванцзи шел, держась за локоть Старейшины Илина, слегка уменьшая шаг, чтобы оставаться чуть позади него. Видел тусклый свет огней, освещающих им дорогу, слышал радостные выкрики добрых пожеланий и поздравлений. Он вдруг понял, что они любят Старейшину Илина. Любят и уважают так же сильно, как другие ненавидят и боятся Цзинь Гуаншаня. Должно быть, этот человек обладает добрым нравом, если смог собрать вокруг себя столько последователей, которым подарил кров и защиту. Эта мысль сделала необходимость доставить ему удовольствие чуть менее невыносимой.**
Пройдя толпу, встретившую их у входа на Могильные холмы, Старейшина Илина передал Лань Ванцзи маленькой, худой девочке с тростью в руках. — Лань Ванцзи, а-Цин отведет тебя в покои. Я приду, как только смогу, — и с этими словами Старейшина Илина ушел так тихо, что Лань Ванцзи даже примерно не смог определить, куда он направился. Что же заставило его исчезнуть так быстро? — Иди за мной, — нетерпеливо сказала а-Цин, но бережно взяла его за руку, понимая, что с наступлением темноты Лань Ванцзи видит еще хуже из-за своего покрывала. Вдвоем они шли вверх, вверх и вверх в гору, пока не оказались у дома лишь немного больше и аккуратнее, чем здания внизу. Интересно, зачем а-Цин нужна трость? Она слепая? Она стучала кончиком трости перед собой, ритм стуков совпадал с ритмом его сердца. Девочка действительно казалась слепой, но двигалась с такой уверенностью и быстротой, что Лань Ванцзи начал сомневаться в своем предположении. А-Цин завела его внутрь дома, затем — в спальню, и оставила одного. Лань Ванцзи приподнял покрывало, чтобы осмотреться. В спальне стояла скудная мебель, состоящая из просторной кровати у стены, высокого шкафа, тумбочки и круглого столика посреди комнаты с двумя стульями. На столе стояли три свечи, уже зажженные, а на стене висела масляная лампа. Не было ни гирлянд из красных лент, ни киноварно-красного шелка, украшающих комнату. Только простая постель из хлопчатой ткани, только серые, голубые и черные цвета. Ничего в ней не говорило о брачной ночи, кроме полоски красной бумаги с иероглифом «счастье», приклеенной к стене над кроватью. Небогатые пожитки Лань Ванцзи уже занесли в комнату — два небольших сундука, стоящие перед шкафом, и гуцинь на тумбочке. Лань Ванцзи решил было сыграть что-нибудь — красивую мелодию, которая придется по вкусу Старейшине Илина, когда тот вернется, но отказался от этой мысли. Если бы он решил сыграть, то играл бы одну из мелодий в сборнике Гусу Лань, что подарил ему Не Хуайсан, а Лань Ванцзи не хотелось оскорблять эту музыку своими намерениями. Он вспомнил о другой книге, которую Не Хуайсан принес этим утром, и достал ее оттуда же, куда спрятал — со дна одного из сундуков. Лань Ванцзи быстро перелистал сборник, краснея. Представил себе поцелуи и решил, что в этом нет ничего неприятного. Представил, как встанет на колени и возьмет в рот плоть Старейшины Илина, и решил, что сможет с этим смириться. Представил, как его растянут и войдут внутрь, и решил, что стерпит и это тоже. Его никогда не пугала боль. Лань Ванцзи надежно спрятал книгу обратно в сундук и сел на кровать в ожидании, поправив покрывало на голове, чтобы оно снова лежало ровно. Он ждал так долго, что свечи, освещающие спальню, сгорели до середины, и только тогда услышал, как открываются и закрываются двери, и мышцы в теле стали тверже тетивы натянутого лука, готового сразить дичь. Лань Ванцзи слушал, как Старейшина Илина ходит в комнате за стеной спальни, которую не успел рассмотреть как следует, и не подумал об этом после того, как ушла а-Цин. В конце концов, спустя череду скрипучих звуков, словно кто-то передвигал мебель, и приглушенный шорох, похожий на шелест листьев, шаги приблизились к спальне, а затем открылась дверь. Лань Ванцзи увидел мужчину, удивленно стоящего у входа, словно забыл, что его ждут в спальне. В конце концов Старейшина Илина подошел к кровати, где сидел Лань Ванцзи — напряженный, как камень, и при этом дрожащий всем телом. Он изо всех сил пытался унять бешеный стук сердца, которое изо всех сил пыталось выскочить из груди. Темный силуэт загородил свет, и пара рук подняла края покрывала. Красный шелк упал на голубую простыню кровавым пятном. Лань Ванцзи поднял взгляд, чтобы наконец рассмотреть того, кого назвал своим мужем. От удивления по спине пробежала легкая дрожь. Не Хуайсан говорил правду. Старейшина Илина и впрямь оказался молод — он походил на ровесника Лань Ванцзи, а может даже был чуть младше. Лань Ванцзи ожидал увидеть человека высокомерного, холодного, жестокого, словно безжалостная сталь ножа, которым он собирался вспороть собственный живот. Он точно не ожидал увидеть ни проницательных глаз, ни улыбки. — Муж мой, — поприветствовал его Лань Ванцзи, с облегчением отметив, что голос прозвучал спокойно и твердо. Улыбка Старейшины Илина стала шире, осветив его лицо: — Мое имя в быту — Вэй Усянь, — ответил Старейшина Илина. А затем, чуть помолчав, добавил: — Но ты можешь звать меня Вэй Ином, если хочешь. — Вэй Усянь, Вэй Ин, — повторил Лань Ванцзи, пробуя эти звуки на языке. — «Ин», как орел? Старейшина Илина, он же Вэй Усянь, он же Вэй Ин замер и уставился на Лань Ванцзи. А затем разразился смехом — звонким и чистым. И сквозь смех ответил: — Нет, к сожалению, ничего похожего на это. «Ин», как ребенок. Лань Ванцзи уставился на него в ответ. Кем же были родители Вэй Усяня, чтобы назвать свое дитя в столь легкомысленной манере? — Меня зовут Лань Чжань, — сказал он, стремясь ответить вежливостью на вежливость, словно звуки смеха Вэй Усяня ослабили тугой узел внутри него. Вэй Усянь сел на кровать рядом с ним, достаточно близко, чтобы Лань Ванцзи почувствовал тепло, исходящее от его тела. — Лань Чжань, — повторил Вэй Усянь. — «Чжань», как битва? Лань Ванцзи моргнул. Кем же был Вэй Усянь, что первым словом у него на уме была битва? Кем был сам Лань Ванцзи, что ему захотелось, чтобы его в самом деле так назвали? — Нет, — возразил он. — «Чжань», как чистый. Вэй Усянь хмыкнул в ответ и поднял руку, погладив щеку Лань Ванцзи, поднял руку выше, касаясь скул, выступа бровей, и еще выше, чтобы вытащить золотые и нефритовые заколки из волос, тут же укрывших плечи гладким чернильным потоком. Неожиданно улыбающееся лицо Вэй Усяня оказалось очень близко. Лань Ванцзи заставил себя остаться на месте и закрыл глаза. Он ощутил теплое, мягкое прикосновение к губам — ненавязчивое и целомудренное. А затем тепло исчезло. — Лань Чжань, мой чистый муж, ты дрожишь. Действительно, несмотря на все свои усилия, Лань Ванцзи дрожал. Он с ужасающей четкостью осознавал ничтожное расстояние между ними и помнил знание, полученное из сборника с картинками, подаренного Не Хуайсаном. Вэй Усянь погладил его по руке легкими касаниями, похожими на взмах крыла бабочки: — Что ж, ни к чему спешить, — он встал. Но Лань Ванцзи спешил. Спешил. Если позволить Вэй Усяню выйти из спальни этой ночью, то следующим утром все люди Старейшины Илина будут знать, что он не проявил интереса к своему супругу в первую же брачную ночь. Годами наблюдавший, как госпожа Цзинь правдами и неправдами пытается избавиться от других женщин рядом с Цзинь Гуаншанем, Лань Ванцзи очень хорошо понимал, что вся его репутация здесь, на Могильных холмах, зиждется на том, как другие будут воспринимать его отношения с Вэй Усянем. — Вэй Усянь, — Лань Ванцзи заставил руки подняться, легко ухватившись пальцами за край рукава Вэй Усяня. Вспомнил, как госпожа Цзинь пыталась угодить Цзинь Гуаншаню во время многочисленных ужинов. Смягчил интонации: — Вэй Ин, подожди. Вэй Усянь снова обернулся к нему. Лань Ванцзи встал, чтобы смотреть на него прямо: — Нервничать в такой момент, я думаю, вполне естественно. — Ты просишь, чтобы я остался? — удивился Вэй Усянь. — Ты теперь мой муж, — смиренно ответил Лань Ванцзи. — Куда ты пойдешь? Видя, что Вэй Усяня это не убедило, он прибегнул к последнему средству: — Разумеется, если только ты не считаешь меня непривлекательным. Вэй Усянь окинул взглядом лицо Лань Ванцзи и его глаза потемнели: — Не считаю. Лань Ванцзи отпустил рукав, сел обратно на кровать и слегка приподнял полы своих одежд, чтобы Вэй Усянь видел, как он снимает обувь. Когда он потянулся к воротнику, Вэй Усянь перехватил его запястье: — Позволь мне, — одной рукой он развязал и снял пояс, второй рукой стягивая с него верхнее одеяние — самое тяжелое из тех, что на Лань Ванцзи надели утром. Одна за одной, одежды падали с его плеч, и тяжесть, сковывавшая его весь день, исчезла. Теперь Лань Ванцзи, под гнетом совсем иной силы, все крепче вжимался в кровать, оголяя разные участки своего тела. Вэй Усянь следил за ним горящим, потяжелевшим взглядом, обжигавшим Лань Ванцзи, словно языки пламени. Он отвернул голову, безотчетно пытаясь спрятаться от него. Вэй Усянь снял с него самую нижнюю одежду — легкую, полупрозрачную, как паутинку, которой особенно восхищался Цзинь Гуанъяо, когда слуги положили ее перед ним этим утром; Лань Ванцзи послушно вытащил руки из рукавов и она полетела в сторону. Затем ладонь легла к нему на подбородок, принуждая Лань Ванцзи повернуть голову обратно и встретиться с глазами Вэй Усяня. — Ты был с кем-нибудь раньше? — спросил он. Лань Ванцзи опустил взгляд и прикусил нижнюю губу. — Значит, нет, — бесстрастно заключил Вэй Усянь. В его голосе не слышалось ни удовлетворения, ни разочарования, но как бы он отреагировал, если бы Лань Ванцзи ответил «да»? Было бы лучше или хуже, если бы он ответил «да»? Было бы лучше, имей Лань Ванцзи выбор, кого любить и с кем делить близость? Или было бы хуже, знай он сладость свободы выбора, от которой его вынудили бы отказаться? Вэй Усянь, до сих пор полностью одетый, наклонился и прижал Лань Ванцзи к кровати новым поцелуем, Лань Ванцзи почувствовал мягкую прохладу ткани, скользящей по коже, и слегка вздрогнул. Вэй Усянь, мягко посасывая его нижнюю губу, огладил шею, руки и взялся за бедра, крепко удерживая их на месте. Лань Ванцзи понемногу расслабился, лежа на подушках, и сосредоточился на поцелуе, приоткрыв рот в неуклюжей попытке повторить то, что делал Вэй Усянь. Он ощутил прикосновение языка к кромке губ, затем скользнувшего внутрь, лизнувшего верхнее нёбо и основание десен. Лань Ванцзи почувствовал незнакомое мелкое покалывание у основания спины, заставляющее волоски на шее подняться дыбом. Он дернулся, и зубы неловко клацнули друг об друга. Вэй Усянь хихикнул — низким, раскатистым звуком — и слегка отстранился, осторожно проводя большим пальцем по линии его челюсти, словно Лань Ванцзи был пугливым животным, готовым сорваться с места в любой момент. Лань Ванцзи вдохнул, крепко зажмурив глаза. Внутренности в его животе завязались в невнятный ком. Он услышал шорох одежды, и когда Вэй Усянь снова лег на кровать, Лань Ванцзи ощутил чужое тело, прижатое к своему, испытал волну жара от касания чужой обнаженной кожи к своей. Между этим поцелуем и следующим, сквозь сбитое дыхание, Лань Ванцзи чувствовал, как расслабляется, словно заново выпутываясь из одежд, которые упали с него некоторое время тому назад, как превращается в оголенный нерв, поющий под губами Вэй Усяня. На вкус Вэй Усянь был как крепкий чай, как перец чили, как горький дымок. Они целовались, пока рот Лань Ванцзи не стал чувствительным, словно он съел блюдо со слишком большим количеством специй. Лань Ванцзи заметил, как плоть Вэй Усяня твердеет, как твердеет его собственная плоть, и испустил тихий стон, когда Вэй Усянь запустил руку вниз и сгреб пальцами оба члена уверенной и твердой хваткой. Лань Ванцзи повернул голову в сторону, чтобы освободиться от рта Вэй Усяня и уткнуться в подушку, чувствуя болезненное возбуждение от количества новых ощущений, что испытывало его тело. Он мелко толкался бедрами следом за движениями руки Вэй Усяня, не осознавая, что делает. Пальцы Вэй Усяня сделались скользкими от жидкости, текущей из них обоих, делая трение между членами гладким и бархатистым, и ладонь принялась двигаться быстрее. — Лань Чжань, — шепнул Вэй Усянь, уткнулся в его шею и проложил цепочку поцелуев по ней, остановившись, чтобы лизнуть место, где бился пульс, словно надеялся попробовать на вкус быстрое сердцебиение Лань Ванцзи. — Лань Чжань, посмотри на меня. Лань Ванцзи с огромным усилием оторвался от подушки и посмотрел в глаза Вэй Усяня. Вдруг понял, что они серого цвета, а не черные, как ему показалось сначала. В неверном свете свечей Лань Ванцзи заметил в них синие и фиолетовые крапинки. — Как ты себя чувствуешь? — спросил Вэй Усянь. Лань Ванцзи весь горел так, словно оказался посреди раскаленной пустыни, но лицо стало еще жарче, когда Вэй Усянь прижал большой палец к дырочке на кончике его члена и, на коротком, рваном выдохе, ответил: — Хорошо. — Назови мое имя, — потребовал Вэй Усянь, снова двигая рукой. — Вэй Усянь, — непослушными губами выговорил Лань Ванцзи. Заметив, как в глазах Вэй Усяня мелькает непонятная ему эмоция, добавил, захлебываясь воздухом на вдохе: — Вэй Ин. Мощное напряжение собиралось внизу живота, тело превратилось в вибрирующую струну и, почти на пределе срыва, Вэй Усянь снова поцеловал его, пропустив стадию целомудренно сжатых губ, вместо этого глубоко, горячечно ворвавшись языком в рот Лань Ванцзи. Нижнюю губу обожгло, когда Вэй Усянь прикусил и потянул ее, и это отозвалось яркой вспышкой боли, толкнувшей Лань Ванцзи за грань, и он излился, исторгнув громкий стон, не в силах сдерживать его в горле. Белая, липкая масса выплеснулась на животы, непристойно облепив пальцы Вэй Усяня. Лань Ванцзи быстро, мелко хватал воздух, туман в голове медленно рассеивался, и он понял, что Вэй Усянь еще возбужден. Пока он думал — следует ли ему тоже опустить руку вниз и повторить своей ладонью движения Вэй Усяня, тот поднялся, расставив колени по обе стороны бедер Лань Ванцзи, и принялся рыться в рукавах сброшенных одежд, достав из них маленький сосуд с маслом. — На четвереньки, Лань Чжань, — приказал Вэй Усянь, и Лань Ванцзи вновь окаменел, но заставил непослушное тело следовать его указаниям. Он повернулся на бок, затем лег на живот и ощутил руки Вэй Усяня на своих бедрах, тянущие его вверх, чтобы поставить так, как он хотел. Желудок сжался от звука пробки, выдернутой из сосуда, и от рук Вэй Усяня, покрытых маслом, между бедер Лань Ванцзи. — Сожми для меня ноги, — попросил Вэй Усянь, вставив член между ними, когда Лань Ванцзи выполнил его просьбу, и начал двигаться. Он делал это медленно и неторопливо, будто наслаждаясь скольжением между бедер Лань Ванцзи, обжигая его тело своей твердой плотью. Лань Ванцзи не предполагал, до этого момента, что внутренняя часть бедер может быть такой чувствительной. С каждым толчком Вэй Усянь задевал его мошонку, и слабые, легкие волны удовольствия заставили его собственный член заинтересованно дернуться, но не довели до того, чтобы он снова отвердел. Лань Ванцзи вдавился лицом в подушку, бесстыже подставляя свое тело тому, кого никогда не знал и не встречал до этого дня, сокрушаясь о том, каким податливым и расслабленным оно стало после недавнего оргазма. Колени начали слегка дрожать от напряжения, с которым он сжимал ноги для Вэй Усяня, трахающего его между ними. Вэй Усянь над ним ускорялся и, на фоне шлепков кожи о кожу, Лань Ванцзи расслышал, как тот тихо повторяет: — Лань Чжань, Лань Чжань, если бы только знал, какой ты красивый, какой ты замечательный. Лань Ванцзи никогда не называли его детским именем с того дня, как брат погрузился в свой загадочный бесконечный сон семь лет назад, и что-то внутри болезненно отозвалось на него, произнесенное в этих обстоятельствах, словно небрежно задетая рана. Пальцы Вэй Усяня зарылись в волосы на затылке и осторожно сжались, а затем толчки прекратились. Вэй Усянь отстранился, доводя себя рукой — быстро и жестко — и на спину Лань Ванцзи выплеснулась горячая струя семени, стекая вниз по ягодицам. Рука отпустила его волосы и погладила по голове, спустилась на шею и проследила изгибы его ключиц. — Ох, мы устроили беспорядок, — выдохнул Вэй Усянь, и шелковой тканью вытер спину и бедра Лань Ванцзи — одной из многочисленных одежд, снятых и брошенных на пол. Лань Ванцзи сделал один глубокий вдох, медленно опустив бедра, и перевернулся на спину, чтобы встретиться глазами с Вэй Усянем. Затем, неуверенно, но добровольно, поднялся на руках и приник с коротким поцелуем к улыбке Вэй Усяня, выдохнув через приоткрытые губы: — Вэй Ин. Вэй Усянь рассмеялся и прижался к нему с ответным поцелуем в лоб. Потом закончил вытирать себя — Лань Ванцзи ощутил мстительное удовлетворение — его полупрозрачной рубахой, безвозвратно уничтожив нежный шелк, который так трепетно отыскивал для него Цзинь Гуанъяо. Вэй Усянь слез с кровати и, пока он задувал свечи на столе, сгоревшие до огарков, Лань Ванцзи развернул толстое одеяло, сложенное в изножье, и забрался под него. Когда Вэй Усянь вернулся и присоединился к Лань Ванцзи под одеялом, он молча подвинулся к стене, чтобы дать ему место. Лань Ванцзи смотрел в темноту, чувствуя Вэй Усяня за своей спиной, его руку, свободно лежащую у себя на талии. Думал о серых глазах Вэй Усяня, звонких переливах его смеха, как он толкался членом меж его бедер, а не внутрь его тела, как его пальцы сжались в волосах, но не причинили боли. Лань Ванцзи решил, что этого достаточно. Достаточно, чтобы обрести свое место на Могильных холмах, в доме Вэй Усяня, в сердце Вэй Усяня. Как только он это сделает, то сможет попросить большего, сможет пожелать большего — больше свободы, больше влияния, больше власти. И, однажды, он сможет воспользоваться свободой, влиянием и властью, что обретет здесь, вернется в Башню Золотого Карпа и потребует все то, о чем мечтал долгие, одинокие годы своего существования в крошечном дворике, наедине со своими музыкальными инструментами, мечом и белыми цветами сливы, упорно раскрывающимися даже когда снег заковывал все вокруг в лед и безмолвие.**
II. Слоновая кость В первое утро после своей свадьбы Лань Ванцзи проснулся один. За окном разносились особенно радостные голоса птиц, приветствующих утро своей песней. Он повернулся на другой бок и увидел пустое место на половине Вэй Усяня. Там лежал обрывок бумаги с коротким сообщением: «Уехал на две недели. Скажи а-Цин или Вэнь Нину, если тебе что-то понадобится». Лань Ванцзи напомнил себе, что должен быть благодарным. Сначала а-Цин и Вэнь Нин появлялись ежедневно, вскоре после его пробуждения. А-Цин тарабанила в дверь своей тростью, а Вэнь Нин приносил поднос с простой снедью на завтрак: обжигающе-горячую кашу в глиняном горшочке, завернутом в плотную ткань, булочки на пару, подсоленные овощи. Затем они молча уходили, а Лань Ванцзи оставался наедине с собой, пока они не возвращались с обедом, а затем и ужином. Такое положение дел длилось неделю, затем, обойдя обширный комплекс маленьких деревянных домиков и возделанных участков земли на Могильных холмах, Лань Ванцзи заметил, что никому больше не приносят еду, и никто не сидит без дела. Каждый, с кем он встречался, вежливо кивал и улыбался, но все они занимались ежедневной работой, или же что-то строили, чинили, работали на грядках или ухаживали за животными. Лань Ванцзи заметил, что на Могильных холмах заведен порядок, отличающийся от того, к которому он привык в Башне Золотого Карпа — здесь не было слуг, вместо всепоглощающей лени кипела работа, каждый здесь вкладывал частицу своего труда в общее дело. Вдобавок, Лань Ванцзи понял, что слухи о Старейшине Илина, собирающим под свои знамена армию последователей, сильно преувеличены: большинство этих людей не знали, как держать меч, не говоря уж о том, чтобы идти с ним в бой. Все они оказались простыми смертными, ведущими скрытную жизнь на склонах этих гор. В начале следующей недели, когда Лань Ванцзи успел позабыть звук собственного голоса, он остановил а-Цин и Вэнь Нина, оставивших ему завтрак и развернувшихся к выходу: — Я сам могу ходить за едой, — сказал Лань Ванцзи, — если только вы скажете, куда. И еще, есть ли дело, где пригодится моя помощь? — О, — удивленно ответила а-Цин. Лань Ванцзи заметил неуверенный взгляд Вэнь Нина на а-Цин, и догадался, что из них двоих именно она принимает решения. — Я хочу, чтобы меня здесь считали обычным человеком, а не членом клана Цзинь, — Лань Ванцзи заглянул в молочно-белые глаза а-Цин. — Я не хочу и не нуждаюсь в особом отношении к своей персоне. — Что ж, я могу поспрашивать, нужна ли кому-нибудь помощь, — медленно произнесла а-Цин. — Но господин Вэй распорядился, чтобы о вас заботились. — Я буду рад оказаться полезным, — твердо ответил Лань Ванцзи. — Хорошо, молодой господин Лань, — а-Цин улыбнулась ему прежде, чем уйти.**
А-Цин вернулась уже к вечеру, когда Лань Ванцзи сидел в комнате по соседству со спальней, склонившись над гуцинем, и медленно разбирал ноты первой мелодии в сборнике, что подарил ему Не Хуайсан, с плавным и грустным мотивом, навевающим образ затянутого тучами неба и первого снегопада в году. За ней вошла пожилая женщина с полностью поседевшими волосами и согнутой годами спиной, но ее шаг оставался твердым и уверенным. — Это бабушка Вэнь, — представила ее а-Цин. Лань Ванцзи встал, прижав ладонями струны гуциня и заглушив их мелодичный трепет. — Зрение у нее уже не то, что было раньше, поэтому она просит помочь ей с шитьем. — С радостью, — Лань Ванцзи проводил женщину в спальню, чтобы с удобством расположиться на кровати среди мягких подушек. Бабушка Вэнь. Вэнь Нин. Лань Ванцзи мысленно повторил имена, задаваясь вопросом, почему Вэй Усянь взял под свое крыло стольких членов семьи Вэнь в то время, когда Вэнь Жохань представлял собой самую серьезную угрозу размеренной, тихой жизни, построенной ими. Бабушка Вэнь резко и четко обращалась со словами, подкрепляя их жестами. Она забрала из рук а-Цин корзинку с набором для шитья и охапку одежды, затем показала ему ровный ряд аккуратных стежков прежде, чем научить, как сделать то же самое. Руки Лань Ванцзи поначалу дрожали, непривычные к игле, не знающие, с какой силой потянуть нить. Время от времени Лань Ванцзи казалось, что а-Цин внимательно наблюдает за ним, сидя за столиком, а ее слепые глаза таинственным образом следят за движениями его пальцев. Но едва он поднимал взгляд, как она снова смотрела в пустоту, просто повернув голову в направлении кровати. Когда бабушка Вэнь наконец одобрительно кивнула, довольная последним рядом стежков в его исполнении, кончики пальцев Лань Ванцзи покрывали крохотные уколы от иглы, воткнутой в ткань в неправильном месте или со слишком большим усилием, но он не обращал внимания на боль и не жаловался. Ведь когда он был младше и только пробовал держать меч, вместе с другими подростками в Башне Золотого Карпа, то испытывал худшие страдания во имя новых знаний. Итак, к исходу второй недели, Лань Ванцзи обрел свое место в общей рутине. Он ел со всеми в просторном круглом доме из дерева посреди поселения на Могильных холмах, служившим всем обеденным залом, по очереди знакомился с теми, кто подходил для приветствия к а-Цин или Вэнь Нину, а затем усаживался рядом, чтобы поговорить. Из их слов, по мелким кусочкам, Лань Ванцзи собирал образ Вэй Усяня. Однажды он встретил мужчину преклонного возраста, хотя и младше бабушки Вэнь, которого все называли четвертым дядюшкой, хотя Лань Ванцзи так и не сумел понять, кому же именно он приходился четвертым по счету дядей. Он охотно разговаривал с Лань Ванцзи, с особым энтузиазмом хвастаясь новым видом сливового вина, которое доводил до совершенства. — Молодой господин Вэй любит, чтобы вино было слаще, — делился четвертый дядюшка, — а я вот хочу класть туда меньше сахара, потому что от него на утро голова трещит так, словно ночью ее переехало ослиной повозкой. Лань Ванцзи также познакомился с Вэнь Цин, сестрой Вэнь Нина, совершенно непохожей на мягкого, тихого брата. Взгляд ее был умным и суровым, но она улыбалась а-Цин и тайком засовывала в ее ладонь леденцы. Он узнал, что Вэнь Цин изучала целительство, но сбежала от Вэнь Жоханя с Вэнь Нином, когда он потребовал от нее услуг, вынуждающих уйти с пути целителя и заняться экспериментами. — Вэй Усянь часто забывает о собственном здоровье, — сказала она Лань Ванцзи. — Присматривай за ним, особенно за тем, чтобы он вовремя ел. И, наконец, он познакомился с а-Юанем — малышом, что с радостными криками въехал в обеденный зал верхом на плечах Вэнь Нина, а следом за ними шла бабушка Вэнь с улыбкой на морщинистом лице, от которой она помолодела на десяток лет. Весело лепечущий что-то а-Юань совсем не испугался незнакомца, а с визгом подбежал к Лань Ванцзи и, хихикая, повис у него на ноге, отказываясь отпускать, пока извиняющийся Вэнь Нин не забрал мальчика, чтобы бабушка Вэнь накормила а-Юаня завтраком. После завтрака Лань Ванцзи шел в маленький, уютный домик, где обитала бабушка Вэнь, брал у нее стопку одежды, которую следовало заштопать, и нитки. Затем возвращался в скромный дом, который очень быстро начал считать своим, и садился за работу, и с каждым днем его стежки становились все лучше и аккуратнее. Монотонная работа успокаивала, почти погружала его в медитацию, окружала его разум барьером, отгоняющим непрошенные мысли. Когда опускался сумрак, Лань Ванцзи уходил тренироваться с мечом позади дома, повторяя хорошо знакомые приемы, чувствуя привычную тяжесть Бичэня в руке, заодно стараясь не угодить в любовно обустроенный прудик с прекрасными цветами белых и розовых лотосов. Они были единственным, что на Могильных холмах росло ради украшения, потому что лотосов было слишком мало, чтобы выращивать достаточно семян или корней для еды, и Лань Ванцзи было любопытно — кто посадил их здесь, и зачем. Очевидным ответом на этот вопрос был Вэй Усянь, и, рассекая Бичэнем воздух, чувствуя, как в мышцах копится приятное напряжение, Лань Ванцзи перебирал в голове возможные причины любви Вэй Усяня к лотосам. Простейшим объяснением казалось то, что ему попросту нравились эти цветы, или же нравилось то, что они символизировали (чистоту, перерождение, просветление), если только Вэй Усянь интересовался вещами духовными. Последнее казалось ему маловероятным, хотя Лань Ванцзи и не мог определить источник своих сомнений. Самым невероятным предположением стало следующее: возможно, Вэй Усянь был пропавшим наследником Юньмэн Цзян, скрывающим свою личность. Вэнь Жохань приказал стереть Юньмэн Цзян с лица земли, и их резиденцию, Пристань Лотоса, уничтожили, как и Облачные Глубины за десять лет до того. После этой трагедии не осталось выживших, но с другой стороны — никто не знал, что Лань Ванцзи и его брат сумели бежать из Облачных Глубин. За этим занятием Вэй Усянь и застал его, вернувшись на Могильные холмы: Бичэнь, вытянутый изящным взмахом руки к земле, пряди волос, выбившиеся из-под ленты и обрамляющие лицо, тело, совершающее отточенные движения. Лань Ванцзи замер, увидев Вэй Усяня, выходящего из-за угла дома, и медленно опустил меч, поймав обнаженной сталью ускользающие отблески заката. — Ты вернулся, — поприветствовал он его и убрал Бичэнь в ножны. — Ты очень хорошо обращаешься с мечом, — восхитился Вэй Усянь и подошел ближе, подтянув Лань Ванцзи к себе за талию, а его рука легко опустилась на рукоять Бичэня. Лань Ванцзи только успел заметить, что Вэй Усянь выглядит уставшим, как его губы накрыли поцелуем. Он слегка наклонил голову, больше не чувствуя неловкости, сопровождавшей их первую близость, и приоткрыл рот, задрожав от того, что Вэй Усянь немедленно просунул туда язык. Лань Ванцзи вспомнил, что ел на обед жареный картофель с большим количеством специй, и чуть поморщился, но Вэй Усяня это, кажется, не заботило. Они долго стояли так, и Лань Ванцзи в какой-то момент уронил Бичэнь на землю, чтобы обнять Вэй Усяня обеими руками, погладив его по спине. С удивлением обнаружил, что ростом он немного выше Вэй Усяня. Вэй Усянь выдохнул в его губы и отпустил. Лань Ванцзи, следуя за ним в дом, придумывал, что сказать. В конце концов выдавил: — Ты уже ел? — Нет, — ответил Вэй Усянь. — Но я попросил Вэнь Нина принести нам еды. Хочу поговорить с тобой за ужином. Лань Ванцзи искоса взглянул на него, гадая, рассказал ли ему Вэнь Нин, чем он занимался здесь последнюю неделю, гадая — спрашивал ли Вэй Усянь о том, что делал Лань Ванцзи. Задержался взглядом на крепких мышцах на спине Вэй Усяня, пока тот переодевался из побитых дорожной пылью одежд в простые синие штаны и рубаху, и ощутил прилив жара к шее. Вэнь Нин принес им ужин — курицу, грибы и картофель, тушеные в ароматном бульоне, жареный тофу и немного зелени, а также — две чашки риса. Простая, сытная пища, которая нравилась Лань Ванцзи гораздо больше, чем изысканные блюда, что подавались в Башне Золотого Карпа. Он ел молча, ожидая, когда Вэй Усянь заговорит. Лань Ванцзи задумался — не взять ли кусочек курицы, чтобы положить его на тарелку Вэй Усяня. Палочки повисли над столом, и, поразмыслив, он просто взял себе еще кусочек тофу. Вэй Усянь же без раздумий достал из горшочка самый большой кусок курицы, потянулся через стол и положил его на тарелку Лань Ванцзи так же непринужденно, как дышал, так же, как делал Лань Сичэнь, когда они оба были младше. Пока Лань Ванцзи пытался вдохнуть сквозь внезапную тяжесть в груди при мысли о Лань Сичэне, Вэй Усянь заговорил: — Не Минцзюэ поддался на уговоры объединить войска с Цзинь Гуаншанем. Пальцы Лань Ванцзи едва заметно задрожали, и кусочек тофу выпал из палочек на стол. Лань Ванцзи аккуратно положил палочки на край тарелки. Он больше не чувствовал аппетита и сомневался, что съест хоть еще кусок. — Когда? — спросил он, совладав с отчаянием настолько, чтобы оно не просочилось в его голос. — Через три дня, — ответил Вэй Усянь. — К этому времени до Вэнь Жоханя должны были дойти слухи о нашей свадьбе, и он должен знать наверняка, что тебя с братом все эти годы опекали в клане Цзинь. Он уже знает обо мне. Хоть он и тиран, но в уме ему не откажешь. Нам нужно попытаться застать его врасплох. Лань Ванцзи, конечно, обрадовался при мысли, что Вэнь Жохань наконец получит по заслугам, но не ожидал, что клан Не тоже присоединится к походу. Он вспомнил Не Хуайсана и его частые визиты в Башню Золотого Карпа под благовидным предлогом общего с Цзинь Гуанъяо увлечения безделушками, и желудок сжался. Лань Ванцзи намеревался убедить Вэй Усяня выступить против клана Цзинь, после падения Вэнь Жоханя, но сомневался, что теперь, с поддержкой армии Цинхэ Не, сможет это осуществить. Вэй Усянь умел выживать. И, как и все, кто сумел избежать худшего, умел оценивать возможные последствия своих действий. Ему должно быть хорошо известно, что Не Минцзюэ славится верностью данному слову. Если он принес клятву или дал обещание, то никогда не отступит. В его глазах нарушение клятвы или отказ от своих слов было преступлением хуже убийства, и он требовал от всех вокруг себя придерживаться того же. Говорили, когда он только вступил на пост главы клана, после своего отца, то узнал, что служанка, растившая его и младшего брата, продавала мелкие сведения о них, чтобы расплатиться с игорными долгами своего сына — мелкие, безобидные вещи вроде того, что любимый цвет Не Хуайсана — желтый, или привычка есть на завтрак кашу из тысячелетних яиц с жареным яйцом. Не Минцзюэ приказал казнить ее без капли сомнений. Учитывая все это, уже неважно, сможет ли Лань Ванцзи ублажить Вэй Усяня, сможет ли войти в его сердце: Вэй Усянь никогда не согласится очернить себя прозвищем клятвопреступника, никогда не пойдет против армии кланов Цзинь и Не. Увидев то, что Вэй Усянь создал здесь, в Илине — не армию, а убежище для людей, живущих скромной, простой жизнью, живущих в мире, Лань Ванцзи решил, что не имеет права просить Вэй Усяня пойти на подобный риск. — Я отправлюсь с тобой, — наконец сказал Лань Ванцзи, и эти слова осели пеплом во рту. Он вспомнил все, что Лань Сичэнь рассказывал ему об Облачных Глубинах — доме, который он никогда не видел. О сожженных там книгах, музыкальных инструментах, которые превратились в пепел, о горечавках в саду своей матери, которые больше никогда не зацветут. И, посреди хаоса и разрушения — вся их семья, убитая солдатами способными воевать даже со вспоротыми животами, даже после того, как кинжал пронзил их сердца. Мать, Отец, Дядя. Руки Вэнь Жоханя обратили их в прах, а теперь Лань Ванцзи станет тем, кто нанесет ему смертельный удар. Потом, что бы потом ни случилось, он отыщет иной способ выдернуть своего брата из лап клана Цзинь. — Сначала захватим Ланъя. Там расположен гарнизон клана Вэнь, ближайший к Ланьлину, и самый надежный источник сведений о наших передвижениях, которые получает Вэнь Жохань, — сообщил Вэй Усянь. — Поэтому тебя не было две недели — ты помогал составлять план? — спросил Лань Ванцзи. Вэй Усянь кивнул. Казалось, его слегка расстроило напоминание о том, что он оставил Лань Ванцзи одного на целых две недели, но Вэй Усянь не стал извиняться и ничего не добавил. Вместо этого мягко спросил: — Сыграешь для меня на гуцине? Лань Ванцзи вновь посмотрел на Вэй Усяня, заметив, что тот выглядит изможденным, бледным даже в теплом свете свечей. — Конечно, — Лань Ванцзи убрал остатки ужина со столика, аккуратно составив чашки и тарелки на поднос, затем поставил его у выхода, чтобы отнести утром на кухню. Когда Лань Ванцзи принес свой гуцинь в спальню из соседней комнаты, где обычно играл на нем, Вэй Усянь уже лежал на кровати, готовый заснуть в любой момент. Лань Ванцзи сел за столик, поставив на него инструмент, и ненадолго задумался, что бы ему сыграть. Наверное, что-нибудь спокойное, чтобы разгладить крошечные хмурые складки, не исчезнувшие со лба Вэй Усяня даже, когда он, казалось, расслабился на кровати. Лань Ванцзи начал играть вторую мелодию, найденную в сборнике Гусу Лань — более ласковую и приятную, чем первая, что он выучил. Ноты разливались в воздухе, как аромат зеленых листьев, раскрывающихся по весне под первым дождем. Он сыграл эту мелодию трижды и, когда последние ее звуки смолкли, Вэй Усянь крепко спал, дыхание его было глубоким и размеренным. Лань Ванцзи тихо, как мог, снял с себя одежду, потушил свечи и осторожно забрался в кровать, перебравшись через Вэй Усяня, чтобы лечь на свою половину. Когда Лань Ванцзи начал засыпать сам, Вэй Усянь подвинулся к нему очень близко, прижавшись к спине и согревая уютным теплом.**
Утром Лань Ванцзи проснулся не от пения птиц, к которому успел привыкнуть. Вместо этого он вздрогнул и шумно вздохнул, вырвавшись из мутного, беспокойного сна, в котором гнался за непонятной тенью, и обнаружил, что его нижние одежды распахнуты, а горячий рот Вэй Усяня обнимает его член, щекоча языком головку. Кровь немедленно прилила к лицу и шее, пока Лань Ванцзи осознавал происходящее. Был ли его член уже твердым, как иногда случалось, когда он спал, и проснувшийся Вэй Усянь решил не оставлять это без внимания? Или же Вэй Усянь проснулся и принялся осторожно ласкать мягкую плоть губами и языком, пока она не отвердела, а Лань Ванцзи не выдержал и пробудился? Лань Ванцзи не успел решить, что из этого кажется более бесстыжим, и протестующе застонал: — Сейчас утро. Вэй Усянь заменил рот руками, ухмыляясь Лань Ванцзи блестящими от слюны губами, уже припухшими и притягательно красными: — Очень доброе утро, — с хрипотцой ответил он. — Считай это приятной платой за те чары, что ты наложил на меня прошлой ночью — я не спал так хорошо вот уже много лет. Он прижался губами к сгибу бедра Лань Ванцзи, спустился к внутренней стороне, проложил дорожку из дразнящих поцелуев к основанию члена прежде, чем снова его заглотить. Лань Ванцзи окутало жаром от того, как Вэй Усянь опускался на него до тех пор, пока не прижался носом к коже Лань Ванцзи, отдающей мускусом, как его горло сжалось вокруг члена, и Лань Ванцзи не смог сдержать ни стона, ни толчка бедрами навстречу обжигающей тесноте и мягкости рта Вэй Усяня. Вэй Усянь слегка подавился и прижал его бедра к кровати, не позволяя двигаться. Лань Ванцзи сгреб пальцами простынь, заполнив комнату короткими, судорожными вдохами и выдохами, которые сливались с пением птиц снаружи и мокрыми чавкающими звуками изо рта Вэй Усяня, когда тот двигал головой вверх и вниз. Лань Ванцзи видел подобные картинки в книге Не Хуайсана, но предположить не мог, что удовольствие от чужого рта вокруг члена может быть таким острым, как и того, что станет тем, кто это удовольствие испытает. Вэй Усянь поднялся, сделав несколько быстрых вздохов, Лань Ванцзи ощутил холод утра на мокрой чувствительной коже, который быстро сменился жаром от того, что Вэй Усянь лизнул его и снова погрузил в рот, задев языком щель на верхушке. Все это, все сразу оказалось слишком для Лань Ванцзи, мышцы живота напряглись и он поспешно толкнул Вэй Усяня, бездумно схватившись за волосы пальцами, чтобы снять его: — Стой, постой, я… Вэй Усянь будто принял это за личный вызов и снова вобрал член до самого основания, слегка постанывая при этом. Вибрации его горла отдались дрожью в позвоночнике, и Лань Ванцзи, тихонько заскулив, кончил в рот Вэй Усяня. Тот все проглотил, осторожно посасывая член, подергивающийся в приливах оргазма, до тех пор, пока Лань Ванцзи не вздрогнул от слишком чувствительного прикосновения. Вэй Усянь облизал губы, вытерев ладонью влагу на щеках и подбородке. Улыбнулся, увидев полубессознательное лицо Лань Ванцзи, и поднялся вверх, впившись поцелуем в его рот. Лань Ванцзи прикрыл глаза, ощущая горечь собственного семени на языке Вэй Усяня и словно находясь в горячечном сне. Вэй Усянь еще не кончил, и его член терся об обнаженный живот Лань Ванцзи, оставляя за собой липкую дорожку предсеменной жидкости. Вэй Усянь ярко улыбался Лань Ванцзи, обжигал его жаром своей кожи, целовал его как великую драгоценность, и через три дня они вместе отправлялись на войну, чтобы сбросить Вэнь Жоханя с украденного им трона. Сквозь шум в голове Лань Ванцзи тихо прошептал в губы Вэй Усяня: — Вэнь Цин дала мне еще один сосуд с маслом. Я поставил его под кровать. Затем Лань Ванцзи лег ниже и раздвинул перед ним ноги. Вэй Усянь приподнялся, рассматривая выражение лица Лань Ванцзи. То, что он увидел, толкнуло его к краю кровати и заставило наклониться, обшаривая пространство под ней, пока пальцы не коснулись холодного глиняного сосуда. Он вернулся к Лань Ванцзи, держа его в руках, с победным и, одновременно, взволнованным выражением лица. Вэй Усянь встал на колени между бедер Лань Ванцзи и обмакнул пальцы в содержимое сосуда. Подался вперед, чтобы снова его поцеловать, и, резко вдохнув от того, как Вэй Усянь прихватил зубами кончик его языка, Лань Ванцзи почувствовал, как палец — прохладный и скользкий — обвел вход перед тем, как проникнуть внутрь. Лань Ванцзи неосознанно напрягся от незнакомого ощущения вторжения в его тело. — Расслабься, — прошептал Вэй Усянь, уткнувшись ему в шею. — Дыши. Лань Ванцзи вдохнул и расслабился вокруг первого пальца, который Вэй Усянь медленно вводил внутрь, по одной фаланге. Вставив в него второй палец, Вэй Усянь поцелуями спустился к груди и по очереди облизал соски. Лань Ванцзи задрожал и, потерявшись в своих ощущениях, расслабился настолько, что второй палец вошел без труда, а Вэй Усянь сосал один из сосков, пока тот полностью не отвердел, а потом задел его зубами, отчего искорки огня побежали по коже. Вэй Усянь налил еще масла на свои пальцы, провернув их внутри Лань Ванцзи, растягивая колечко мышц шире и шире. Затем толкнулся чуть согнутыми пальцами глубже, задев внутри него нечто, отчего Лань Ванцзи выгнул спину дугой, пока в глубине его тела взрывались крошечные фейерверки. — Нашел, — сказал Вэй Усянь, чрезвычайно довольный собой, похожий на кота, которому досталось целое ведро молока и сливки впридачу. Лань Ванцзи застонал, когда он снова надавил на то же место, чувствуя, как член дергается, постепенно наливаясь и увеличиваясь в размере. Вэй Усянь добавил масла, и третий скользкий палец вошел внутрь, и каждым точным движением Вэй Усянь извлекал все более громкие и протяжные стоны из его горла. Лань Ванцзи даже не подозревал, до этого момента, что способен издавать столь непристойные звуки, и бесконечно радовался тому, что попросил а-Цин и Вэнь Нина перестать приносить ему завтрак еще неделю тому назад. Он полностью расслабился с тремя пальцами внутри, его член, лежащий на животе, снова окреп, и тогда Вэй Усянь сел прямо и перевернул Лань Ванцзи, поставив его на четвереньки, приподняв бедра высоко вверх. В голове пронеслось мимолетное воспоминание о первой брачной ночи, но на этот раз Вэй Усянь больше не трахал его между бедер. Он вошел внутрь, медленно, неторопливо растягивая своим членом его дырочку, которую он сам массировал и растягивал так, чтобы она его впустила. Лань Ванцзи резко втянул воздух ртом, чувствуя натиск головки члена Вэй Усяня. Она была больше его пальцев, и слабая боль мешалась с удовольствием от того, как Вэй Усянь продвигался внутрь, поглаживая ягодицы Лань Ванцзи. Когда он наконец вошел, Лань Ванцзи ощутил себя заполненным до предела. Вэй Усянь замер в таком положении на некоторое время, глядя, как мышцы Лань Ванцзи растягиваются вокруг его плоти, а затем простонал: — Боги, Лань Чжань, видел бы ты себя — такого узкого и красивого на моем члене. Он начал двигаться, не торопясь, но вскоре набрал такой ритм, что кровать под ними угрожающе заскрипела. Одной рукой он держал Лань Ванцзи за бедро, сжимая его до синяков, а другой уперся в лопатки, заставив опуститься грудью на подушку. Спина изогнулась, и смена угла выбила из него стон, так как Вэй Усянь вошел глубже и снова задел то место внутри Лань Ванцзи. — Лань Ванцзи, Лань Чжань, Лань Чжань, — повторял Вэй Усянь его имя, как молитву, шлепая бедрами об его ягодицы. — Скажи мне, что ты чувствуешь, хочу тебя услышать. — Вэй Ин, — ответил Лань Ванцзи дрожащим голосом, неспособный произнести ничего другого. — Вэй Ин. Вэй Усянь убрал руку с его плеч и обхватил ладонью член Лань Ванцзи. На ней оставалось масло, и Лань Ванцзи толкнулся в скользкие пальцы, хотя Вэй Усянь теперь двигался так яростно, будто пытался выломать, выбить пространство для себя в теле Лань Ванцзи. Лань Ванцзи содрогнулся и, во второй раз за это утро, разлетелся на кусочки от толстого члена Вэй Усяня, входящего в него до упора, заполняющего пустоту внутри него, о которой он раньше и не подозревал, от ладони Вэй Усяня, сжимающей и гладящей его член. Лань Ванцзи сжался, кончая, и Вэй Усянь выругался, вонзив зубы в плечо Лань Ванцзи у основания шеи, и кончил следом. Горячее, мокрое семя Вэй Усяня казалось крохотной искрой, разжегшей огромное пламя, охватившее Лань Ванцзи. Он, тяжело дыша, рухнул на кровать, поморщившись, когда наткнулся на влажное пятно, и отодвинулся в сторону. Вэй Усянь лег сзади, жарко дыша ему в шею, перепутавшись с ним ногами. Извиняясь, зализал отметину от укуса, оставленного на плече Лань Ванцзи, заставив его задрожать. — Вэй Ин, — собственный голос доносился до него, как эхо сквозь узкий тоннель. Вэй Усянь вопросительно промычал, откликаясь. — Что именно ты пообещал Цзинь Гуаншаню в обмен на меня? Вэй Усянь не напрягся, но прекратил водить носом по затылку Лань Ванцзи, где спутанные волосы пропитались потом, обещая мучения, когда дело дойдет до мытья и гребня. Вэй Усянь тихонько вздохнул: — Я все гадал, когда ты спросишь, — нехотя ответил он. — Полагаю — не стоит надеяться, что ты захочешь поспать еще немного? — Ты сказал, что хорошо спал, — с легким укором напомнил Лань Ванцзи еще до того, как успел взвесить свои слова. Вэй Усянь издал смешок, струя воздуха задела чувствительные уши Лань Ванцзи, и он с трудом подавил еще одну волну дрожи в теле. — Верно, я так и сказал, и спал я в самом деле отлично, — с этими словами Вэй Усянь скатился с кровати. Лань Ванцзи сел и взглянул на человека, что вбивался в его тело несколько мгновений назад, чье семя еще находилось внутри и высыхало на бедрах, неприятно стягивая кожу. Он по-прежнему не знал, может ли ему доверять, и понятия не имел, доверяют ли ему в ответ, но точно знал, что этот человек заставляет каждую частицу его разума кричать от желания так, как ничто другое. — Принесу воды, чтобы помыться, — сказал Вэй Усянь. — Потом мы позавтракаем, а потом я покажу, чего хотел от меня Цзинь Гуаншань.**
III. Сталь Лань Ванцзи шел следом за Вэй Усянем между деревянными домиками, загонами для скота, скромными грядками с репой и картофелем, к самой границе Могильных холмов. — Не уверен, удастся ли продемонстрировать это вживую, — Вэй Усянь прищурился, всматриваясь в густую линию деревьев, объятых туманом. — Хотя в последнее время их становится все больше. — Их? — переспросил Лань Ванцзи. Он взглянул на каменистую почву под ногами — совершенно неподходящую, чтобы выращивать на ней пропитание. Уже не впервые задумался о том, каких трудов стоило привести поселение на Могильных холмах в его нынешний вид и взрастить урожай, достаточный, чтобы прокормить людей в зимние месяцы. — Что именно ты слышал о клане Вэнь? — спросил Вэй Усянь. — Немного, — тихо ответил Лань Ванцзи, глядя в ту же точку между деревьями, что и Вэй Усянь. — Только то, что они уничтожили мой дом и всю мою семью армией, которая не чувствует боли. — Можно и так сказать, — усмехнулся Вэй Усянь. — Причина, по которой они не чувствуют боли, в том, что эта армия состоит из мертвецов. Лань Ванцзи остолбенел и взглянул на профиль Вэй Усяня, убеждаясь, что это не дурацкая шутка. Судя по мрачному выражению лица, он не шутил. — Хочешь сказать — Вэнь Жохань способен оживлять мертвых и приказывать им воевать на его стороне? — с трудом произнес Лань Ванцзи. Еще до того, как он получил ответ, за деревьями послышалось отчетливое движение, и Вэй Усянь схватил его за руку, заставив отойти назад. Спустя длительное, жуткое мгновение, заполненное звуком спотыкающихся шагов, они вышли из леса — пятеро высоких мужчин в серых и коричневых лохмотьях, со сгнившими, нечеловеческими лицами. Они продолжали двигаться вперед тяжелой поступью. Лань Ванцзи схватился за рукоять Бичэня на поясе, и холодок металла в ладони немного его успокоил. — Не бойся, — пристально следя за мертвецами, сказал Вэй Усянь. — Они не смогут перейти границу. Он указал на небольшую россыпь камней, которые на первый взгляд просто усыпали землю. Но, приглядевшись, Лань Ванцзи понял, что камни опоясывают всю территорию поселения на Могильных холмах. Пятеро существ шли относительно ровным рядом и достигли камней почти одновременно. Едва только переступив невидимый барьер, их тела вспыхнули ярко-зеленым огнем. Лань Ванцзи прищурился, защищая глаза. Изумрудные языки пламени вырастали у них из груди, стремительно распространяясь и пожирая все целиком. Они не кричали и не сопротивлялись, встречая свой конец без единого звука. Даже не упали на землю, попросту обратившись в пепел, который тут же развеяли безмолвные порывы ветра. — Видишь? Вот что хочет от меня Цзинь Гуаншань. Лань Ванцзи по-прежнему молчал. Он подошел к камням и заметил, что их гладкая поверхность изрезана таинственными угловатыми буквами; некоторые из них отдаленно напоминали слова «огонь» и «земля», но другие он так и не смог разобрать. — Для этого обязательно нужны камни? — наконец заговорил Лань Ванцзи, видя, что Вэй Усянь ожидает его реакции. Подобный барьер справлялся с защитой жилого поселения наилучшим образом, но был слишком громоздким и неудобным, чтобы использоваться в сражении. Вэй Усянь достал из рукава тонкую полоску бумаги. Лань Ванцзи взглянул на нее, заметив, что символы на камне выглядят точно так же. — Бумагу можно привязать к оружию, и когда оно коснется их, результат будет тем же. — А стрелы? — полюбопытствовал Лань Ванцзи. Это показалось ему простым средством атаки на расстоянии. Вэй Усянь отрицательно покачал головой: — Я могу создать только определенное количество за раз, и этого точно не хватит, чтобы оснастить стрелы.**
В три дня, оставшиеся до отъезда в Ланъя, где собирались войска кланов Цзинь и Не, Лань Ванцзи редко выпадала возможность увидеться с Вэй Усянем днем. Он сообщил, что должен усилить барьер, окружающий Могильные холмы, установив «на всякий случай» вторую и третью вспомогательные линии, и когда Лань Ванцзи просыпался, его уже не было в спальне. Лань Ванцзи продолжал жить по заведенному порядку: завтракал, забирал шитье у бабушки Вэнь, тренировался с мечом перед ужином, а после ужина изучал мелодии клана Лань для гуциня. Вэй Усянь возвращался поздно вечером, когда Лань Ванцзи уже заканчивал ужинать. Каждый раз, когда он вставал из-за обеденного столика, чтобы поприветствовать супруга, тот жестом просил его сесть обратно. В первый день Вэй Усянь подошел и коснулся сияющей поверхности гуциня на столике перед Лань Ванцзи. На второй он пригладил прядь волос на его плече. А на третий принес в руках кипу бумаги для талисманов, чернильницу и кисть для письма, заложенную за ухо. Вэй Усянь походил на беззаботного поэта или художника, но никак не на человека, который вот-вот отправится на войну. Он сложил на стол бумагу для талисманов и присел рядом с Лань Ванцзи. Лань Ванцзи окинул взглядом бумагу, чернильницу, кисть и молча убрал гуцинь, освобождая место. Вэй Усянь ушел в спальню и дверцы тумбочки заскрипели, словно он искал там что-то. Спустя немного времени, вернулся, держа в руках киноварь. — Я бы занялся этим после того, как мы приедем завтра в Ланъя, но не уверен, что у меня будет время, — Вэй Усянь положил кусочек киновари в чернильницу. — Тебе придется создавать все талисманы… в одиночку? — удивился Лань Ванцзи. — Да, — подтвердил Вэй Усянь. — Я пытался научить этому а-Цин и Вэнь Нина, но непохоже, что этому ремеслу можно обучить. Лань Ванцзи принес чашку воды и молча принялся растирать киноварь на шершавой поверхности чернильницы аккуратными круговыми движениями, пальцами добавляя воду по капле, чтобы чернила получились нужной густоты. Вэй Усянь тоже не тратил время на разговоры. Он достал из-за уха кисть и, макнув кончик в готовые чернила, начал писать. Из-под быстрых, плавных росчерков кисти в пальцах Вэй Усяня выходили те самые таинственные знаки, виденные Лань Ванцзи на камнях вокруг Могильных холмов. Брызги киновари попадали на кожу Вэй Усяня алыми каплями, похожими на кровь. Лань Ванцзи сидел рядом, продолжая растирать киноварь и заполнять чернильницу до тех пор, пока вся бумага не покрылась одинаковыми символами. Отложив пестик, Лань Ванцзи с удивлением ощутил саднящую боль в запястьях и, поморщившись, повращал кистями рук. Прохладные пальцы поймали его ладони, нащупав натруженные сухожилия. Лань Ванцзи внимательно взглянул на Вэй Усяня, который рассматривал его руки, приподняв уголки губ. Вероятно, он слишком рано вспомнил об этом. Но Лань Ванцзи не сдержался: — Ты веришь, что Цзинь Гуаншань станет хорошим правителем? Поэтому ты рискуешь тем, что сумел здесь построить? Вэй Усянь отпустил его ладони, сжав напоследок, и поднял взгляд: — Я мало во что верю, Лань Ванцзи. Но знаю точно — кто угодно будет лучше, чем Вэнь Жохань, а клан Цзинь первым отважился проявить инициативу. — Выходит, ты не веришь в клятвы. — Я верю в то, что говорю сам, и держу клятвы, которые дал. Ни больше, ни меньше. Я уж точно не давал клятв клану Вэнь. — Но дал клятву клану Цзинь. — Да, — Вэй Усянь заглянул ему в глаза. — И тебе. Он встал и собрал талисманы, спрятав их в сундук в углу комнаты. Лань Ванцзи поднялся с места и ушел в спальню. Старейшина Илина оказался хорошим человеком, взявшим под свою защиту столько людей, сколько смог, человеком, которого любили и уважали на Могильных холмах. Он оказался гораздо лучшим человеком, чем надеялся Лань Ванцзи, лучше, чем ему было нужно, чтобы привести в исполнение свой план. Лань Ванцзи вспомнил брата — единственного члена своей семьи, по-прежнему запертого в золотой клетке в Башне Золотого Карпа. Есть ли на свете что-то, способное вынудить хорошего человека нарушить данные клятвы?**
Ланъя Они отправились в Ланъя только вдвоем, а третья лошадь везла то немногое, что они взяли с собой: сундук с талисманами и бумагой, на которой Вэй Усянь собирался изготовить новые талисманы, одежду, немного вяленой говядины и булочки на пару в дорогу. А также — гуцинь Лань Ванцзи. Гуцинь, который Лань Ванцзи поначалу не планировал брать. Казалось — слишком легкомысленно везти его на войну. Но Вэй Усянь заметил его взгляд на инструмент как раз тогда, когда они уходили из дома утром, и дал распоряжение Вэнь Нину положить его в ларец и отнести к остальным вещам, сложенным возле оседланных лошадей. Лань Ванцзи был благодарен ему за это. Сборник с мелодиями Гусу Лань он спрятал в нагрудный карман, ближе к сердцу. Лишь раз они ненадолго остановились на полпути к месту назначения, а все остальное время гнали лошадей на пределе их скорости. У Лань Ванцзи, непривычного к таким путешествиям, быстро заболели ноги, и он с легким страхом подумал о том, что завтра вряд ли сможет ходить. Обозначенная точка сбора была в лесу в окрестностях Ланъя. Пришлось ехать по узкой петляющей дорожке среди деревьев, но, к счастью, те, кто прибыл раньше, очистили ее от препятствий и подрезали выступающие ветки. Лань Ванцзи услышал людей в лагере до того, как увидел, — низкий гул голосов, фырканье коней, лязг мечей под точильными камнями. Они достигли поляны в конце тропинки, занятой людьми одетыми в золотые одежды клана Цзинь и зеленые одежды клана Не. Они сидели группами среди деревьев и невозможно было определить их число, но Лань Ванцзи полагал, что этих сил было достаточно. — Молодой господин Вэй, — Не Минцзюэ подошел, приветствуя их. Вэй Усянь спрыгнул с лошади одним ловким движением. Лань Ванцзи же пришлось слезать осторожно, но, вновь став на твердую землю, он с радостью обнаружил, что ноги уверенно держат его. Лошадей увел один из солдат клана Не, что пришел вместе с Не Минцзюэ, а они отправились к шатру посреди поляны. В центре шатра стоял большой деревянный стол из широких досок с неотесанными краями, который очевидно сколотили на скорую руку. На нем лежала развернутая карта с весьма схематичными изображениями. Хотя линии на ней выглядели неаккуратными, Лань Ванцзи показалось, что он улавливает в них сходство с рисунками на веерах Не Хуайсана. — Где Цзинь Гуаншань? — спросил Вэй Усянь, окинув шатер быстрым взглядом. Кроме них, здесь собрались еще несколько мужчин в одеждах клана Не, ожидающих приказов Не Минцзюэ, и не было никого в золотых одеждах клана Цзинь. — Он прислал обещанное войско, — ответил Не Минцзюэ, кивком указав на вход в шатер, откуда виднелись солдаты в доспехах с позолотой на краю поляны. — Но сам он решил остаться в Ланьлине, пригласив всех в Башню Золотого Карпа, когда мы закончим здесь. Лань Ванцзи сжал губы в тонкую ниточку. Положа руку на сердце, он бы больше удивился, увидев, что Цзинь Гуаншань приехал сюда лично, чем узнав о его отсутствии, но ожидал встретить хотя бы вездесущего Цзинь Гуанъяо. Вэй Усянь пробормотал что-то неразборчивое и они оба склонились над картой, глядя на грубоватые, широкие жесты Не Минцзюэ, которые описывали план атаки. Вкратце, на закате они собирались выйти на опушку леса, которая отделяла их от гарнизона клана Вэнь в Ланъя, а как только опустится ночь, нанести удар. — Мои разведчики доложили, что в их отряде находятся лишь несколько живых людей, остальные — нежить. Я надеюсь, вы привезли то, что поможет с ними разобраться? — Вэй Усянь кивнул в ответ. — Нужно показать, как применять эти талисманы, но ничего сложного в этом нет. — Вэй Усянь достал из рукава один из талисманов и передал Не Минцзюэ. — Нужно всего лишь прикрепить их к рукояти любого оружия. Когда оно встретится с мертвецами, они сгорят дотла и рассыплются в прах, и больше не поднимутся. Не Минцзюэ осторожно взял в руки полоску тонкой бумаги и внимательно всмотрелся в кроваво-красные символы на ней. — Не беспокойтесь, — улыбнулся Вэй Усянь, хотя Лань Ванцзи эта улыбка показалась похожей на оскал. — Я не пользовался кровью. И, хоть бумага и выглядит хрупкой, ее не так-то просто разорвать. Остаток дня пролетел в мгновение ока. Вэй Усянь показывал, как крепить талисманы на оружие, приматывая их тонкой бечевкой, и раздавал все то, что они изготовили прошлой ночью, сменив три свечи. Этого оказалось достаточно, но после они остались с пустыми руками. Закончив привязывать талисман на рукоять Бичэня, Лань Ванцзи поймал на себе хмурый взгляд Вэй Усяня. — У нас достаточно солдат, — заметил он. Лань Ванцзи внутренне запротестовал, хотя Вэй Усянь пока не озвучил свою просьбу не принимать участия в битве. — Хотелось бы напомнить, — медленно ответил Лань Ванцзи, — что я ношу фамилию Лань. — Это не то, что я имел в виду, — возразил Вэй Усянь. Последние лучи заката уже скользили по замшелым стволам деревьев вокруг, по команде Не Минцзюэ лагерь начал сниматься с места, поднялась неразбериха, и Вэй Усянь так и не успел объяснить, что он имел в виду. Первый удар против Вэнь Жоханя оказался легким. Вероятно, потому, что годами никто не оказывал должного сопротивления клану Вэнь, защита гарнизона в Ланъя была не слишком серьезной. Их войско почти пробилось через деревянные врата с тараном, когда со стен наконец зазвучал сигнал тревоги. А когда они ворвались внутрь, по разнесенному в щепки дереву, их встретили медленно собирающиеся вместе мертвецы с кожей землистого цвета. За их спинами стояла горстка всполошенных солдат, которые не успели даже надеть доспехи как следует. В повисшей тишине каждый из них в изумлении осматривал это зрелище, пока один из солдат Вэнь не закричал: — Вам жить надоело?! И тут, словно прозвучал некий безмолвный приказ, все неживые солдаты бросились на них, а они отошли от ворот, чтобы сразиться с ними в центре двора. Лань Ванцзи и Вэй Усянь находились в тылу: Вэй Усянь был единственным, кто знал, как делать талисманы, поэтому им не рисковали, а Лань Ванцзи потому, что Вэй Усянь потребовал, чтобы он оставался рядом с ним. Воздух над головами солдат кланов Цзинь и Не озарился зелеными вспышками, которые отбрасывали зловещие тени на их лица. К тому времени, когда второй отряд вошел в ворота, его встретил пепел, который втаптывали в пыль, и перепуганные лица солдат клана Вэнь. Здесь изначально было не так много живых людей, а сейчас осталось всего трое. Никто из них не выглядел молодо и не походил на заправского вояку. Один трясся так, что не удержал в руках свой меч, выпавший на землю с громким лязгом. Лань Ванцзи закрыл глаза. Запястье крепко сжали. Он открыл глаза, увидев Вэй Усяня, внимательно смотревшего на Не Минцзюэ, который подходил к остаткам гарнизона клана Вэнь. Лицо Вэй Усяня оставалось бесстрастным, не выражая ни единой эмоции, ледяным, как глубокий омут, но пальцы на коже Лань Ванцзи излучали тепло. — Открой глаза, — не глядя на него сказал Вэй Усянь. Не Минцзюэ достал свою саблю. — Эта победа досталась нам легко, но так не будет продолжаться. Нельзя отворачиваться от кровопролития, согласившись стать его частью. Не Минцзюэ занес саблю. Лань Ванцзи, не закрывая глаз, смотрел, как три солдата клана Вэнь будто забыли о том, что должны сопротивляться, и закрыли глаза навсегда.**
Ланьлин Лань Ванцзи взглянул на бесконечные ступени, ведущие к главным вратам Башни Золотого Карпа, на которых не было ни пыли, ни сухих листьев благодаря усилиям армии слуг. Он не ожидал вернуться сюда так скоро. Они заночевали в зачищенном накануне гарнизоне клана Вэнь в Ланъя и выехали в Ланьлин наутро, прихватив с собой скудные запасы зерна и оружия, что удалось там обнаружить. На самом деле, было бы удобнее и благоразумнее сразу выйти из Ланъя к следующей цели, встретив остатки войска клана Цзинь уже там. Но Не Минцзюэ с легким недовольством сообщил, что ему не удалось убедить в этом Цзинь Гуаншаня. Итак, вместо того, чтобы продолжить поход в Инчуань, они оставили большую часть солдат в лагере неподалеку от Башни Золотого Карпа и отправились с Не Минцзюэ на праздничный пир, устроенный Цзинь Гуаншанем. Размышляя про себя, как преждевременно праздновать победу сейчас, Лань Ванцзи покорно поднимался по лестнице, держась на полшага позади Вэй Усяня. Оказалось, что он не зря опасался последствий продолжительного путешествия верхом. Ноги болели и с трудом одолевали подъем, словно тело противилось каждому его шагу к позолоченным вратам. Цзинь Гуанъяо, со знакомой улыбкой с ямочками на лице, встретил их у входа: — Чифэн-цзунь, молодой господин Вэй, Ванцзи. Вэй Усянь ответил на приветствие вежливым поклоном, а Не Минцзюэ только коротко кивнул и тут же вошел в распахнутые ворота, даже не пытаясь оказать почтения. Лань Ванцзи перевел взгляд с одного на другого, а потом уставился куда-то в затылок Вэй Усяня и пошел вслед за ним, не забывая держаться на полшага сзади. Цзинь Гуанъяо привел их в главный зал, в последний раз виденный Лань Ванцзи сквозь красное покрывало. Сейчас ему ничего не мешало и, хотя все свадебные украшения давно убрали, зал, как и всегда, дышал роскошью. Госпожа Цзинь уже сидела за столом на возвышении в центре зала, беседуя с Цзинь Цзысюанем, сидящим неподалеку. Цзинь Гуаншаня пока не было, но гости уже собрались — главы мелких кланов в Ланьлине, которые за эти годы добровольно или вынужденно перешли под знамена клана Цзинь. — Дагэ! — Не Хуайсан, сидящий среди других мужчин с серьезными лицами, одетых в разные оттенки зеленого, приветственно помахал им со своего места. Как и всегда, он держал веер с искусной росписью и перевернул его на другую сторону, спрятав лицо от Не Минцзюэ, когда тот сел рядом. Вэй Усяню и Лань Ванцзи выделили столик справа у возвышения, у всех на виду, и как только они заняли свои места, слуга торжественно объявил о прибытии Цзинь Гуаншаня в такой манере, словно тот уже заполучил трон. — Приношу благодарность Чифэн-цзуню и молодому господину Вэю за неоценимую помощь в нашей первой победе, — с этими словами Цзинь Гуаншань салютовал кубком Не Минцзюэ, сидящему по левую сторону, а затем повернулся вправо, салютуя Вэй Усяню и Лань Ванцзи. В зале раздались радостные выкрики. Лань Ванцзи краем глаза заметил, как Вэй Усянь с трудом сжимает губы, словно сдерживая смех. Тут же принесли еду — фарфоровые блюда с горами жареного мяса, деревянные чашки со свежими фруктами и золотые тарелки со сладостями. За едой присутствующие по очереди произносили хвалебные речи Цзинь Гуаншаню, благодаря за еду, расхваливая многочисленные вазы, статуи и сияющие ткани, украшающие зал. Кто-то восхитился свежими семенами лотосов, поданными вместе со сладостями, и Цзинь Гуаншань небрежно бросил: — Ах, да, — после падения клана Цзян, Юньмэн поглотили заброшенность и разруха; само собой, всю торговлю мы перенесли на караванные пути в Ланьлине. Лань Ванцзи заметил, как пальцы Вэй Усяня замерли на полпути к тарелке с семенами лотосов, поставленной на их столик. Дрогнули, словно готовясь сжаться в кулак, но Вэй Усянь просто убрал руки под стол и больше Лань Ванцзи ничего не увидел. Не Минцзюэ по другую сторону зала встал, спрашивая у слуги за своей спиной о чем-то. Слуга указал рукой на выход и добавил несколько жестов, казалось, будто он объясняет ему направление. Не Минцзюэ кивнул, хлопнул Не Хуайсана по плечу и покинул зал. — Уверен, что семья Лань, да покоятся они с миром, были бы благодарны за ветвь из Гусу, взращенную вами здесь, — радостно произнес Не Хуайсан, с улыбкой салютовав своей чашей Цзинь Гуанъяо, а затем кивнул Лань Ванцзи: — Очень смело с вашей стороны — прятать последнего из Ланей у себя, невзирая на риск. Слова его прозвучали совершенно искренне, но так громко, что их услышал весь зал, и все внимание тут же перешло на «последнего из Ланей». Среди гостей повисла тишина, и взгляды обратились к Лань Ванцзи, который посмотрел на щурящегося в улыбке Не Хуайсана, гадая, к чему была вся эта речь. Затем взглянул на столик на возвышении, где Цзинь Гуаншань сидел с натянутой улыбкой: — Верно, верно, спасибо, Хуайсан, — кивнул он. — Всем известно, как Хуайсан любит изящные вещи и романтичные истории, — как бы между прочим вставил Цзинь Гуанъяо. — Как раз к случаю, прошу вас всех насладиться прекрасной музыкой и танцами. Он хлопнул ладонями, и из-за двери в конце зала тут же появились три служанки с пипами и восемь стройных танцовщиц в ярко-желтых одеждах с длинными, летящими следом рукавами, ниспадающими до самого пола. Музыканты сели на приготовленные для них стулья и заиграли подвижную мелодию, высокие трели и сочные яркие ноты разнеслись в воздухе. Девушки начали танцевать, взмахивая рукавами и описывая ими диковинные силуэты. Внимание тут же сосредоточилось на них. Лань Ванцзи снова посмотрел в том направлении, куда ушел Не Минцзюэ, потом взглянул на Цзинь Гуанъяо, занятого медленными перемещениями по залу и разговорами с каждым гостем. Он осторожно коснулся руки Вэй Усяня, чтобы привлечь его внимание: — Я хочу немного пройтись, — тихо сказал он в ответ на вопросительный взгляд. — Мне пойти с тобой? Лань Ванцзи отрицательно покачал головой: — Я ненадолго, — он ускользнул с оживленного пиршества, оставив позади музыку и веселье, и направился к покоям Цзинь Гуанъяо, где его брат продолжал спать беспробудным сном. Лань Ванцзи не знал наверняка, куда направился Не Минцзюэ, но не удивился, обнаружив его в спальне. Не Минцзюэ стоял в дверях, будто не решаясь приблизиться к кровати, и следил за грудью Лань Сичэня, которая размеренно поднималась и опускалась под одеялом. Кто-то украсил его волосы белоснежным пионом. Не Минцзюэ повернул голову, услышав шаги Лань Ванцзи. Кажется, он тоже не удивился, обнаружив его здесь. Они оба встали в молчании, прислушиваясь к дыханию Лань Сичэня. — Ты действительно не знаешь, почему это случилось? — наконец произнес Не Минцзюэ ровным голосом. — Нет, — ответил Лань Ванцзи. — Трон по праву принадлежит ему. Или, полагаю, тебе. — Я вышел замуж, — Лань Ванцзи изо всех сил пытался говорить спокойно. Не Минцзюэ вздохнул: — Что ж — дурак, которым можно управлять, куда лучше безумца, — бросив еще один взгляд на Лань Сичэня, он ушел. Война оказалась любопытной вещью. Разумеется, Лань Ванцзи не знал о войне ничего, кроме того, что она принесла разрушение и смерть его семье, хотя случившееся тогда сложно было назвать битвой, скорее — беспощадной резней. Но он все равно не ожидал, что поход против клана Вэнь начнется вот так — пиршеством в честь победы в сражении, которое закончилось быстрее, чем сгорает одна палочка благовоний. Ему даже не пришлось доставать меч из ножен. Лань Ванцзи подошел к кровати и протянул руку, вытащив цветок из волос Лань Сичэня. Он был свежим, должно быть — сорванным совсем недавно. Нежные белые лепестки были совершенными, без единого изъяна. Должно быть, его выбирали очень тщательно. Лань Ванцзи плотно сомкнул пальцы вокруг цветка, сминая в комок. Он развернулся, возвращаясь в пиршественный зал. По дороге небрежно бросил измятый пион в пыль. Лань Ванцзи ничуть не скучал по их сладкому запаху.**
Бунань После молниеносного уничтожения гарнизона в Ланъя следующей целью стал Инчуань. Сведения говорили, что тамошнее укрепление охраняется столь же небрежно, как в Ланъя, и Вэй Усянь с Лань Ванцзи даже не пытались вмешаться в сражение. Вэй Усяню пришлось сделать огромное количество талисманов, чтобы обеспечить ими солдат, присоединившихся к ним в Ланьлине, поэтому они вдвоем остались в лагере, а те, что уже получили талисманы в Ланъя, отправились на осаду Инчуаня. И это сражение прошло точно так же, как в Ланъя — гарнизон охраняла горстка живых солдат, а выступившее против них войско мертвецов сгорело в огне, обратившись в прах и пепел. Они выехали из Инчуаня с сундуком, снова полным бумаги исписанной киноварью, и запястья Лань Ванцзи болели после целого дня, что он провел в шатре, размешивая чернила для Вэй Усяня, пока тот создавал новые талисманы. Но в Бунане удача отвернулась от них. Как и следовало ожидать, до Вэнь Жоханя дошла весть, что два из его гарнизонов пали. Разведчики, что они отправили в Бунань ранее, вернулись со сведениями, что к ним приближается большая армия из живых и мертвых солдат, вышедшая из Цишаня, а в Бунань прислали подкрепление из Юньмэна и территорий поблизости. Они встали с подветренной стороны от лагеря, где стояли темно-красные шатры войска клана Вэнь и черные стяги с багровым солнцем трепетали на древках. В предрассветном сумраке у границы их лагеря появился мертвый солдат с сообщением от клана Вэнь на свитке, торчащем из-под нагрудной пластины доспехов. Вэй Усянь и Лань Ванцзи уже проснулись, поскольку Вэй Усяню требовалось создать последнюю партию талисманов для отряда солдат Цзинь, что присоединился к ним накануне. Они завтракали теплой кашей и вяленой говядиной, сидя у входа своего шатра — одного из самых больших, установленных в центре лагеря. Завидев мертвого солдата, идущего к ним неуклюжими шагами, Вэй Усянь вскочил, опрокинув тарелку с кашей. — Заберите у него свиток до того, как солдат перейдет границу, иначе он сгорит вместе с ним! — заорал Вэй Усянь. Несколько солдат клана Не, сидящих ближе всего к месту, куда приближался вэньский содат, немедленно отреагировали на крик и впятером набросились на мертвеца, чтобы повалить его на землю. Заполучив в руки свиток, Вэй Усянь плавным движением воткнул меч в грудь солдата, и его охватило зеленое пламя. В письме было сказано: если они сдадутся, то наказание будет мягким, а, продолжив свое дело, все умрут кровавой смертью. — С тем же успехом, можно было позволить ему сгореть, — насмешливо произнес Не Минцзюэ и бросил письмо в ближайший костер. Лань Ванцзи смотрел, как бумага занимается огнем и медленно обугливается, заворачиваясь внутрь, прежде чем превратиться в серые хлопья пепла. Сбоку он заметил Цзинь Гуанъяо, шепчущего что-то на ухо Цзинь Гуаншаню, а затем Цзинь Гуаншань вышел вперед. — Нужно воспользоваться зеленым пламенем, — заявил он. — Создадим заслон, чтобы удержать этих мертвых тварей, пока живые солдаты не подойдут ближе. А затем… — Ударим, чтобы огонь перекинулся и на них, — закончил за него Вэй Усянь. — Это… — Необходимо, — вмешался Цзинь Гуанъяо. В кои-то веки, он больше не улыбался. — Наши разведчики донесли, что численность живого войска превосходит наши общие силы. Хотя талисманы дают нам превосходство над мертвыми, нам также придется сражаться с живыми, используя время и ресурсы, которых у нас нет. Не Минцзюэ искоса взглянул на обоих. Цзинь Гуаншань был одет в золотые доспехи с тиснеными пионами. Позади него стоял Цзинь Гуанъяо в доспехах из стали, менее кричливых, но тоже отполированных до блеска, которого были лишены доспехи всех остальных. Недавно прибывший отряд солдат клана Цзинь за их спинами принялся выкрикивать свое одобрение. Не Хуайсан, стоящий рядом с Не Минцзюэ, раскрыл свой веер и принялся обмахиваться им. — В таком случае, — заключил Не Минцзюэ. — У меня есть пара предложений о том, как это осуществить.**
Битва закончилась горами пепла, обугленной кожи и выжженной земли, а вонь горелой плоти висела в воздухе. Слышались и крики, но и они в конце концов стихли. Они уничтожили целиком все войско клана Вэнь, посланное против них. Вэй Усянь, сжавший губы в тонкую ниточку, как только началась битва, не отходил от Лань Ванцзи до самого конца. Он умело обращался с мечом. Хотя движения Вэй Усяня выглядели не столь же отточенными, как у Лань Ванцзи, который провел большую часть своей жизни тренируя приемы фехтования до тех пор, пока они не становились с ним единым целым, но дрался он не менее искусно и эффективно. Они последовали плану клана Цзинь и приказам командиров клана Не, и вскоре все закончилось. Одна часть их войска выступила к войску клана Вэнь справа, другая слева. Вместе они вынудили живых солдат, идущих сзади, уплотнить ряды. На пути авангарда поставили преграду из людей с деревянными щитами, призванными удерживать мертвых на месте. Войско клана Вэнь оказалось окруженным со всех сторон, а затем они подняли щиты и нанесли удар. Мертвых солдат пронзило оружие с талисманами Вэй Усяня, и вспыхнул огонь, который тут же перекинулся на плотно сгруппированных живых людей. Крошечные язычки зеленого пламени превратились в огненную стену, окружившую все войско клана Вэнь, а потом Не Минцзюэ направил вперед отряд, оттеснивший мертвых солдат назад, нанес удар и поджег их. Вэй Усянь и Лань Ванцзи, следуя приказу, вместе с еще одним отрядом, догнали остатки войска клана Вэнь, и вскоре поле брани покрылось огнем и кровью. Казалось, что пляшущие отсветы зеленого пламени отпечатались в глазах Лань Ванцзи до конца его жизни. Вэй Усянь слегка прихрамывал. В какой-то момент ему пришлось сделать резкий выпад, чтобы отразить удар, направленный на спину Лань Ванцзи. Вражеское острие соскользнуло с его меча и вонзилось в бедро. У них не было возможности позаботиться о ране, кроме как повязав на нее кусок ткани, чтобы уменьшить кровотечение. — Не наступай на эту ногу, — сказал Лань Ванцзи, заметив гримасу Вэй Усяня. — Не идти же мне на руках, — отозвался Вэй Усянь и улыбка стерла выражение боли с его лица так же легко, как вода смывает пыль. Лань Ванцзи перевел взгляд с Вэй Усяня на взмыленных коней, которых уводили с поля битвы. — Стой здесь, — он пошел следом за ними, чтобы попросить одного. К своему шатру Вэй Усянь вернулся верхом на коне, которого Лань Ванцзи вел под уздцы. Вэй Усянь спрыгнул с него прежде, чем Лань Ванцзи успел ему помочь, приземлившись на здоровую ногу, и осторожно зашел в шатер, пока Лань Ванцзи привязывал животное. Когда Лань Ванцзи вернулся с ведром чистой воды и паровыми булочками, Вэй Усянь уже улегся на тонкий соломенный матрац, служивший им кроватью. Он разделся до нижних одежд из темно-серой грубой ткани. Он лежал с открытыми глазами, но, казалось, смотрел куда-то далеко за слой полотна, покрывающего их шатер. — Ты ранен, — Лань Ванцзи не обнаружил воды в чаше для умывания, стоящей в углу, как и тряпья, говорившего о том, что Вэй Усянь промыл и забинтовал рану на своем бедре. — Подождет до завтра, — не шевелясь, ответил Вэй Усянь. — У нас не так много лекарей и все сейчас заняты более серьезными проблемами. Лань Ванцзи поджал губы и отставил в сторону тарелку с булочками, затем налил часть воды в умывальню. Поставив ее у кровати, он достал из сундука одну из своих нижних рубах и разорвал ее на длинные полосы. Вэй Усянь обратил на него внимание, услышав треск ткани, затем моргнул и неуверенно улыбнулся: — Ну хорошо, — он сел и стащил с себя остатки одежды. Лань Ванцзи намочил ткань и отжал, а потом замер, занеся руку над бедром Вэй Усяня. Тот снял тряпку, которой обмотал рану во время битвы, и она оказалась не слишком серьезной — клинок не повредил ни мышцы, ни кость, даже кровь уже остановилась. И все же, ослепительно-красная полоса на белом бедре Вэй Усяня не могла не привести его в замешательство. — Я сам, иди, поешь, — Вэй Усянь потянулся за тряпкой. Лань Ванцзи не обратил внимания на его слова и, бережно, как мог, начал очищать края раны. Вэй Усянь лежал перед ним полностью обнаженный, дышал теплом под его пальцами, мышцы на бедре отзывались на каждое его прикосновение. Лань Ванцзи знал, что ему нравятся мужчины; он также знал, что Вэй Усянь — очень красивый мужчина, и уже успел познать с ним близость. И, все же, не ожидал почувствовать острое возбуждение внизу живота при виде него без одежды, лежащего навзничь на соломенном матрасе, при виде багровой раны на его теле, полученной, когда Вэй Усянь отразил удар, направленный на Лань Ванцзи. Никто из них не говорил ни слова, и Лань Ванцзи старался делать все как можно быстрее, забинтовал бедро так надежно, как умел. Где-то на середине его манипуляций, член Вэй Усяня слегка окреп, и Лань Ванцзи старательно держал свой взгляд только на его ране. Завязав последний узел, он отвернулся, чтобы ополоснуть руки, а затем наконец посмотрел на Вэй Усяня, который глядел на него так, словно увидел рассвет. — Возьми меня, если хочешь, — тихо предложил Вэй Усянь. Он откинулся назад, открыто предлагая свое тело Лань Ванцзи. Руки Лань Ванцзи дернулись, расплескав воду — розоватую от смытой в нее крови — и едва не опрокинув чашу. Вэй Усянь оттолкнулся руками от матраца, сев прямо, и приблизился к Лань Ванцзи, по-прежнему сидящему на коленях. Он слегка распахнул пересохшие, и от этого ставшие только ярче губы. Лань Ванцзи глубоко вздохнул. Затем, нарочно-неторопливо убрал руки от умывальни и вытер об одежду, затем поставил умывальню подальше от кровати и наклонился к Вэй Усяню, целуя, провел руками по груди, задев ключицы прежде, чем запустить пальцы в волосы на затылке. Очень быстро Лань Ванцзи тоже избавился от одежды, и они прижались друг к другу на сбитой простыни, тяжело дыша и упираясь друг в друга членами. Лань Ванцзи поразила сила собственного желания. Он желал чего-то и раньше, он желал обладать многим. Но то всегда были мелкие, незначительные капризы, причиняющие не больше неудобства, чем боль в бедрах после дня верховой езды; желания, которые Лань Ванцзи всегда мог преодолеть и подавить силой своего самоконтроля. Он никогда не хотел ничего так же сильно, как в этот момент — остро, сиюминутно, словно сгорит заживо, если не оставит свои следы на теле Вэй Усяня. — Я взял масло, — прошептал Вэй Усянь в его губы, и Лань Ванцзи бросился искать маленький сосуд, затем вернулся, крепко сжимая его в ладони. Вэй Усянь осторожно переложил руки Лань Ванцзи на себя, будто приручая пугливое животное. — Лань Чжань, — выдохнул он, когда в него толкнулся первый палец Лань Ванцзи, а затем уткнулся лицом в его шею. — Вэй Ин. — Те люди погибли страшной смертью из-за того, что я создал, — прерывисто бормотал Вэй Усянь, пока Лань Ванцзи растягивал его вторым пальцем. Лань Ванцзи остановился, и Вэй Усянь двинул бедрами, побуждая его продолжать. — Не останавливайся, заставь меня забыть, — молил Вэй Усянь. — Делай что хочешь, мне плевать, только… заставь меня перестать думать. — Хорошо, — мягко ответил Лань Ванцзи и вернул вторую руку на шею Вэй Усяня, потом погладил впадинку посередине, коснувшись тонкой, чувствительной кожи самым кончиком большого пальца. Вэй Усянь задрожал. — Сожми, — прикрыв глаза, попросил Вэй Усянь. Лань Ванцзи вошел в Вэй Усяня, охватывая ладонью его шею, крепко сжимая ее, отчего взгляд Вэй Усяня затуманился, а короткие вздохи становились все реже. Лань Ванцзи вдруг понял, что сдерживает собственное дыхание, пытаясь контролировать стремление ворваться глубже в жаркую тесноту вокруг члена, пытаясь не тревожить рану на бедре Вэй Усяня. Он ослабил хватку на горле Вэй Усяня и тот судорожно вдохнул, вжавшись пятками в спину Лань Ванцзи. — Двигайся, — пробормотал Вэй Усянь и прикусил губу, когда Лань Ванцзи послушно толкнулся в него. — Рука, можешь… Лань Ванцзи помедлил мгновение, а затем снова сдавил горло Вэй Усяня, и тот обмяк, опустив плечи, словно из него исчезло все напряжение. Горло вибрировало под ладонью от тихих звуков, которые извлекал из Вэй Усяня Лань Ванцзи, входя в него все яростнее в погоне за собственным удовольствием. Вэй Усянь запрокинул голову, подставляя шею целиком, и Лань Ванцзи задохнулся от беззащитности этого жеста, словно это его горло сжимала чужая рука. Вэй Усянь лежал под ним, его пульс трепетал под пальцами Лань Ванцзи, его тело горело жидким огнем, в который погружался Лань Ванцзи. Внизу живота собиралось уже знакомое напряжение, и он принялся вбиваться в плотный жар внутри Вэй Усяня еще жестче. На этот раз он задержал хватку на горле Вэй Усяня чуть дольше, чем нужно было, и его глаза закатились, лицо вспыхнуло красным, но он не пытался сопротивляться. Вместо этого, Вэй Усянь подкинул бедра навстречу бедрам Лань Ванцзи. Лань Ванцзи опустился, целуя его губы, переставшие дышать, возможно, прикусив их слишком жадно во время последнего толчка, а затем вышел из него, изливаясь белой жидкостью на светлую полоску волос, спускающуюся от пупка к паху. Тут же убрал руку с горла Вэй Усяня, потянувшись к члену, чтобы сжать его так же, как делал для него Вэй Усянь, но это оказалось лишним — Вэй Усянь глубоко хватил ртом воздух и тоже кончил, содрогаясь от оргазма всем телом. Лань Ванцзи лег рядом и дотянулся до влажной тряпки, висящей на краю умывальни, затем вытер их обоих. Вэй Усянь пока не открывал глаз, щеки по-прежнему розовели, но он обнял рукой Лань Ванцзи и притянул его к себе, прижавшись лбом ко лбу. Горячий воздух обдавал его лицо, пока Вэй Усянь пытался выровнять дыхание. — Ты всего лишь создал талисманы, чтобы защитить своих, — произнес Лань Ванцзи в губы Вэй Усяня. — Тот, кто приказал сотворить с их помощью такое, был Цзинь Гуаншань. Здесь нет нашей вины. В этом он пытался убедить и себя тоже. Той ночью Лань Ванцзи спал, положив ладонь на горло Вэй Усяня и поместив большой палец во впадину между ключицами, словно удерживая его. Как надежный якорь. Как обещание.**
На следующий день они подсчитывали потери, раненых и строили планы на следующее наступление. Цзинь Гуаншань произнес победную речь, чтобы поддержать боевой дух солдат, но ее встретили без особого восторга. Сложно радоваться победе, доставшейся ценой предсмертных воплей сгорающих заживо людей, поглощенных неподвластным никому зеленым пламенем. В Юньмэн войско выехало в молчании, а не с радостными криками, которых ждал Цзинь Гуаншань. Цзинь Гуанъяо ехал позади него, сжав губы в подобии обычной улыбки. Когда они наконец разбили лагерь глубокой ночью, глаза Лань Ванцзи неумолимо закрывались. Вэй Усянь тоже выглядел бледным и изможденным, пока Лань Ванцзи разворачивал бинты на его бедре, чтобы промыть рану, которая выглядела неплохо. Несмотря на это, уже лежа на бугристом соломенном матраце, Лань Ванцзи слышал, что Вэй Усянь не спит. Лань Ванцзи не знал, как сильно привык засыпать под звуки размеренного дыхания Вэй Усяня, пока оно вдруг не исчезло. — Сыграть тебе на гуцине? — спросил он в темноту. — Мы взяли инструмент с собой, но я еще ни разу его не доставал. Он ощутил, как Вэй Усянь пошевелилися, затем его руки коснулись холодные пальцы: — Хорошо, Лань Чжань, — с хрипотцой ответил Вэй Усянь. Лань Ванцзи зажег свечку и достал гуцинь из ларца — пыльного и в царапинах, после нескольких дней в пути. К счастью, сам гуцинь нисколько не пострадал, и темное дерево сияло так же безупречно, как и в первый день, когда его принесли. Лань Ванцзи поставил гуцинь на пол шатра и сел перед ним на колени. Задумался на мгновение, а затем извлек из него первые теплые, успокаивающие ноты второй мелодии из сборника Гусу Лань, подаренного Не Хуайсаном, казалось, вечность тому назад. Однажды Вэй Усянь уже смог заснуть под эту музыку, и Лань Ванцзи надеялся, что это снова поможет. Мелодия была короткой и Лань Ванцзи помнил, как играл ее в первый раз — трижды, до того как Вэй Усянь заснул. Струны издали последний протяжный звук, и Лань Ванцзи начал было играть заново, но вдруг услышал глухие удары и треск снаружи шатра. Вэй Усянь, только прикрывший глаза, широко их распахнул. — Лагерь караулят дозорные, — неуверенно сказал Лань Ванцзи, оставляя гуцинь. — Мы бы услышали крики, если бы что-то случилось. Они откинули завесу, загораживающую вход в шатер, и обнаружили лежащих ничком часовых, что несли пост неподалеку. Спустя короткое мгновение паники, Лань Ванцзи заметил, что солдаты дышат — похоже, они просто уснули. Один даже храпел. И никто в близлежащих шатрах не выглянул наружу. Никто, кроме Не Минцзюэ, бегущего к ним, и спешащего следом Не Хуайсана с сонным видом и неизменным веером в руках. — Они спят, — сказал Лань Ванцзи, когда они подошли ближе. — Уснули на посту все разом? — нахмурился Не Минцзюэ, а Не Хуайсан подошел к стражам, чтобы их разбудить. — Мы услышали музыку, — сказали часовые все, как один. Тот, что храпел, добавил: — Мне и спать не хотелось до того, как я ее услышал! А потом — тут же уснул! Я не засыпал так быстро с детских лет, словно волшебство какое-то. — Лань Чжань, — тихо произнес Вэй Усянь. — Принеси свой гуцинь и сыграй заново ту мелодию. Лань Ванцзи выполнил его просьбу. На середине мелодии солдаты начали клевать носом, и даже Не Минцзюэ с Не Хуайаном сделались сонными. Как только он сыграл последнюю ноту, все стражники попадали один за другим, уснув крепким сном. Не Хуайсан широко зевнул. Не Минцзюэ выглядел так, будто отчаянно старается не зевать, а глаза Вэй Усяня норовили вот-вот закрыться. Казалось, только Лань Ванцзи ничего не чувствовал. Не Хуайсан постучал себя по лбу веером, приходя в чувство: — Предлагаю обсудить это неожиданное открытие с глазу на глаз. Они собрались в шатре Не Минцзюэ и Не Хуайсана. Голову Лань Ванцзи переполняли мысли. Он не мог избавиться от подозрения, что Не Хуайсан ожидал подобного исхода, а может даже спланировал его. В шатре Не Минцзюэ и Не Хуайсана оказалось не больше мебели, чем у них, но зато был стол и стулья. Они расселись вокруг стола и Лань Ванцзи наткнулся на холодный взгляд Не Минцзюэ. — Итак, — бодро произнес Не Хуайсан. — Что тебе известно о методах совершенствования клана Лань? Медленно, словно невидимые пальцы по одному извлекали из него слова, как ноты из струн гуциня, Лань Ванцзи ответил: — Брат рассказывал мне истории о том, как наши предки могли передвигать горы и моря музыкой сяо, разверзать небеса и землю музыкой гуциня. Но я всегда считал их легендами, сочиненными чтобы поощрить меня изучать музыку. — Я тоже слышал парочку слухов, — добавил Не Минцзюэ. — Говорили, что так они установили свою власть — музыкой, которая принесла мир и гармонию на эти земли. — Интересно — почему никто из нас не заснул, — нахмурился Вэй Усянь. — Чтобы усыпить тебя, понадобилось бы сыграть эту мелодию еще дважды, — ответил Лань Ванцзи. — Откуда ты знаешь? — удивился Вэй Усянь. — Я играл ее тебе в прошлый раз, — от Лань Ванцзи не укрылось, как Не Хуайсан внимательно наблюдает за ними, словно кошка за скачущими в клетке птицами. Вместе они обсудили, как использовать это открытие при осаде Юньмэна. Завтра они проверят, как далеко распространяется магия музыки Лань Ванцзи, и что еще можно сделать с помощью других мелодий. Внутренний голос Лань Ванцзи запротестовал при мысли о том, чтобы раскрыть эту тайну Цзинь Гуанъяо и Цзинь Гуаншаню, но в тот момент он ничего не мог поделать. Прежде, чем использовать музыку, нужно было узнать, на что она способна. Когда они вернулись в шатер и легли на кровать, Вэй Усянь взял его за руку: — Ты никогда не рассказывал о своем брате. Сердце замерло в груди Лань Ванцзи. Вот он. Самый подходящий момент, чтобы озвучить человеку, ставшему его супругом, свою невероятно важную и столь же сложную просьбу. — Я не хочу ставить тебя в трудное положение, — ответил Лань Ванцзи. — В трудное положение? — В отношениях с кланом Цзинь, — осторожно ответил Лань Ванцзи. — Расскажи, — несмотря на краткость фразы, она не прозвучала как приказ. Лежа в темноте, Лань Ванцзи рассказал ему обо всем: о загадочном беспробудном сне Лань Сичэня, докладах так называемых целителей, найденных для брата кланом Цзинь, как далеко простирались амбиции Цзинь Гуаншаня, как за улыбками Цзинь Гуанъяо крылись острые ножи. Как он рос в одиночестве, запертый в золотых стенах Башни Золотого Карпа, видя Лань Сичэня только раз в месяц. Рука Вэй Усяня сжималась на его ладони все крепче. Когда Лань Ванцзи договорил, он кратко ответил: — Спасибо.**
Юньмэн Они прибыли на Пристань Лотоса глубокой ночью. Прекрасные розовые цветы покачивались на поверхности озера, но между ними плавала ряска, а в мутной воде повсюду виднелся мусор. Благодаря гуциню Лань Ванцзи и талисманам Вэй Усяня они взяли Юньмэн так же легко, как Ланъя и Инчуань, хотя охранялся он лучше. Мертвецы в этом гарнизоне были одеты в хорошие доспехи и вооружены чем-то вроде копий, чтобы держать неприятеля на расстоянии. И все же, едва только их касалось оружие с талисманом, они загорались — копья с доспехами им не помогли. Солдаты кланов Не и Цзинь заранее заткнули уши ватой, и музыка Лань Ванцзи, окруженного кольцом охраны, на них не повлияла. Мелодия разливалась в воздухе, заглушая лязг оружия. Воевать, когда глаза слипаются против воли, было затруднительно, и солдаты клана Вэнь падали на землю, больше не поднимаясь, словно погружались в сон на самом деле. Сражение в Бунане закончилось огнем и предсмертными криками. Юньмэн же безмолвно омыло кровью. Они заняли дома, что солдаты Вэнь возвели внутри Пристани Лотоса, и Цзинь Гуаншань созвал всех на праздничный пир в главном зале, где стяги клана Вэнь уже сняли, сменив на новые. Вэй Усянь взглянул на золотые флаги со странным выражением лица, а затем повернулся к Цзинь Гуаншаню: — Моя нога еще не зажила, боюсь, мне придется пропустить праздник. Лань Ванцзи последовал было за ним, но Не Хуайсан его задержал: — Ванцзи-сюн, ты не можешь уйти. Ведь благодаря тебе мы победили! — Останься, — со слабой улыбкой сказал ему Вэй Усянь и тут же ушел, а Не Хуайсан потянул Лань Ванцзи туда, где сидели прочие члены клана Не. Он выслушал тосты в свою честь, поднял чашу в ответ, но не выпил. Из головы не выходило то, как тихо погибли сегодня солдаты клана Вэнь. Такая смерть казалась ему более жуткой, чем крики. Он отвлекся от этих мыслей, услышав радостный восклик, когда Не Хуайсан поднял вино: — Все благодаря музыке клана Лань! Лань Ванцзи невольно взглянул на Цзинь Гуаншаня на возвышении и Цзинь Гуанъяо позади него. Выражение лица Цзинь Гуанъяо не изменилось, но Цзинь Гуаншань скрипнул зубами, услышав тост в честь клана Лань. — Хуайсан, — тяжело произнес Не Минцзюэ — Я ведь сказал правду, — небрежно пожал плечами Не Хуайсан. Не Минцзюэ вздохнул и покачал головой. Лань Ванцзи наложил на тарелку еды, чтобы отнести Вэй Усяню, а затем поднялся со своего места. — Я тоже пойду отдыхать, — сообщил он Не Минцзюэ и кивнул Не Хуайсану. Вернувшись в отведенную им спальню, где, к счастью, стояла настоящая кровать, он обнаружил Вэй Усяня у окна, рассматривающего человечков с ножками-палочками, вырезанных на подоконнике. Лань Ванцзи постучал, стоя в дверях, но Вэй Усянь не обернулся. — Ты должен поесть, — Лань Ванцзи поставил тарелку на стол посреди комнаты. — Когда-то здесь было красиво, — по-прежнему глядя в окно, сказал Вэй Усянь с отчетливой тоской в голосе. — Ты… жил в Юньмэне? — спросил Лань Ванцзи. Он услышал вздох и тихий, усталый ответ: — Клан Цзян воспитывал меня, когда я был ребенком. До этого. До того, как пала династия Лань. До того, как клан Цзян тоже стерли с лица земли за то, что те осмелились выступить против Вэнь Жоханя. Вот и ответ на загадочный пруд с лотосами у их дома на Могильных холмах. Пока Лань Ванцзи думал, как ответить, Вэй Усянь обернулся, увидев еду, и улыбнулся: — Спасибо, что прихватил перец, — с этими словами он сел и взялся за палочки. Лань Ванцзи, с растущим удивлением и некоторым беспокойством, не мог не обращать внимания на количество перца, которое Вэй Усянь каждый раз добавлял в еду. — Я читал, что перец производит вещество, делающее его острым на вкус, чтобы отпугивать травоядных, — в попытке разрядить атмосферу сказал Лань Ванцзи. — Оно ядовито для большинства животных. Вэй Усяня это рассмешило: — Что ж, может, когда-нибудь, я тоже паду жертвой избытка перца в моем ужине, но точно не сегодня. Где ты это прочел? Лань Ванцзи поджал губы, обдумывая ответ. — Я трудно сходился с людьми, пока рос, — наконец признался он. — У клана Цзинь не слишком большая библиотека, а те книги, что там есть, я успел запомнить наизусть. Среди них был свиток со сведениями об окружающем мире, который мне особенно нравился. — Ты не мог попросить купить тебе новые книги? — нахмурился Вэй Усянь. Лань Ванцзи пожал на это плечами. Вэй Усянь долго смотрел на него, а потом опустил голову и вернулся к еде. Лань Ванцзи снял верхние одежды, встряхнул и аккуратно сложил возле кровати, оставшись только в нижних одеждах, присоединился за столом к Вэй Усяню. — Что Цзинь Гуаншань рассказал обо мне, чтобы ты согласился вступить со мной в брак? — неожиданно спросил Вэй Усянь, снова встретившись с ним взглядом. — Или мой портрет тебя убедил? Я кучу времени потратил, чтобы его нарисовать, знаешь ли. Лань Ванцзи остолбенел. Его ведь даже не спрашивали, просто приказали. И он не знал, что Вэй Усянь отправлял ему портрет. Интересно, что с ним стало — оставили ли его пылиться в библиотеке, или попросту выбросили с остальными вещами, ненужными Цзинь Гуаншаню? Он открыл рот, но не знал, что ответить. — У тебя не спрашивали согласия на брак, не так ли? — слабо произнес Вэй Усянь. — Нет, — подтвердил Лань Ванцзи. — Но я ни о чем не жалею. — В нашу брачную ночь… или после, если бы ты не думал, что должен, то разрешил бы к себе прикоснуться? — глаза Вэй Усяня потухли, но он продолжал смотреть на него. Лань Ванцзи неуверенно замолчал. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы поселить ужас в глазах Вэй Усяня и боль в груди Лань Ванцзи. Он медленно протянул руку, сжав ладонь Вэй Усяня. С удивлением заметил, что она меньше его собственной. — Ты хорошо ко мне относился, — наконец выговорил он. «Хорошо», — одними губами повторил Вэй Усянь и уголки его губ дернулись, так и не поднявшись в улыбке. Затем он добавил: — Скажи честно, что ты думаешь о Цзинь Гуаншане в качестве правителя? — Он был бы лучше, чем Вэнь Жохань, — ответил Лань Ванцзи. — Он также достаточно умен, чтобы сделать Цзинь Гуанъяо своим советником, и, может, даже справится с этим бременем. — Если бы ты мог вернуть своего брата, то сделал бы это? — возможно потому, что уже стояла глубокая ночь, вопросы Вэй Усяня переходили с одной темы на другую, без какой-либо связи между ними. — Конечно, — ответил Лань Ванцзи. — Но ты об этом не просишь. — Его бесполезно просить, — просто сказал Лань Ванцзи. Вряд ли нужно говорить вслух, что пока Цзинь Гуаншань хочет сидеть на троне, он ни за что не выпустит старшего из братьев Лань из своих лап. — И так же бесполезно просить меня? Лань Ванцзи встретился взглядом с серьезными глазами Вэй Усяня. И вдруг понял, что может ответить нет. Может ответить — нет, небесполезно, помоги мне вернуть брата. Именно к этому он стремился, на это он и надеялся — что Вэй Усянь нарушит данную клану Цзинь клятву, ради Лань Ванцзи. Раньше Лань Ванцзи задавался вопросом — что может заставить хорошего человека переступить свои клятвы. Теперь же, получив ответ, понял, что гораздо важнее другой вопрос — может ли Лань Ванцзи позволить хорошему человеку стать клятвопреступником. — Возможно, что нет, — ответил Лань Ванцзи. — Но не стану тебя об этом просить. Затем он встал и принес умывальню с водой, чтобы промыть порез на бедре Вэй Усяня и сменить повязки. Вэй Усянь позволил ему позаботиться о своей ране и погладил его волосы, когда Лань Ванцзи наклонился, чтобы завязать последнюю полосу ткани. И все же, лежа в кровати той ночью, он больше не обнял его, как делал всегда. Лань Ванцзи тогда спал хуже, чем обычно.**
IV. Нефрит Покидая Пристань Лотоса, Вэй Усянь не удержался и обернулся, чтобы бросить на нее еще один взгляд. Все флаги клана Вэнь сорвали еще до отъезда, и Вэй Усянь наблюдал за этим со злобным удовлетворением. Он не мог воскресить хозяев Пристани Лотоса и вернуть ее им, но по крайней мере смог избавить ее от Вэней. Добродушный дядя Цзян, суровая госпожа Юй, нежная Цзян Яньли и взрывной Цзян Чэн — он молча попрощался с ними в последний раз перед тем, как снова посмотреть на дорогу. Лань Ванцзи ехал впереди, одетый в последний комплект чистых одежд светло-голубого цвета, с серыми вставками. Должно быть, он устал не меньше всех остальных, но выглядел таким же прекрасным, как и в тот день, когда Вэй Усянь впервые увидел его, много лет назад. Тогда он еще не был Старейшиной Илина, тогда он еще не знал, что делать с теми символами в книге, что Цзян Фэнмянь сунул ему в руки, приказав бежать, когда он был еще одним из уличных оборванцев в Ланьлине, которому служанка из клана Цзинь дала пару монет, чтобы помочь донести покупки с рынка на верх бесконечной лестницы, ведущей к Башне Золотого Карпа. После того, как он поставил на землю последний ящик, служанка — миловидная девушка, чья улыбка напомнила ему Цзян Яньли, и от этого в горле встал ком — погладила его по голове и сказала сходить на кухню, чтобы попросить там воды и сладостей. По дороге на кухню Вэй Усянь услышал грустную музыку, звучащую в воздухе, и ноги понесли его к ней, вдруг перестав подчиняться голове. Музыка привела его ко входу в маленький дворик, где тонкая фигурка в светло-голубых одеждах сидела под сливовым деревом в цвету, закрыв глаза и легко перебирая пальцами струны гуциня у себя на коленях. Стражник, слонявшийся неподалеку, заметил Вэй Усяня и с руганью погнал его прочь из Башни Золотого Карпа, толкая в спину. Ему тогда не досталось ни глотка воды, ни обещанных сладостей, но это стоило увиденного. Он навсегда запомнил того незнакомца, как и его музыку. Юноша был прекрасен, а музыка, что он играл, была печальной. Настолько печальной, что могла бы выразить горе в сердце Вэй Усяня. Настолько, что он носил в памяти его образ все эти годы, пока судьба вновь не привела его в Башню Золотого Карпа, но уже не уличным бродягой, носившим тяжести, а Старейшиной Илина. Старейшиной Илина, который занял место за столом напротив Цзинь Гуаншаня и услышал: — Назовите цену за свою поддержку.**
Войдя в Безночный город, они не увидели мертвых, готовых с ними сразиться. Возможно, Вэнь Жохань уже понял, что они больше не представляют собой угрозы, или же узнал, что они сделали в Бунане. Вместо этого они столкнулись с бесчисленной армией солдат клана Вэнь с мечами наизготовку — море черных одежд с красным солнцем, протянувшееся от ворот Безночного города до подножия лестницы, ведущей в тронный зал. Вэнь Жоханя не было видно, но этому никто не удивился — никто и не ждал, что он лично поведет своих людей в бой. Они посадили Лань Ванцзи в запряженную лошадьми повозку, окружив ее двумя рядами солдат с копьями и щитами. Вэй Усянь и Не Минцзюэ ехали впереди, а Цзинь Гуаншань — в конце. Тишина повисла между двумя войсками, которые разделял небольшой клочок земли. Из повозки донеслись первые звуки медленной, плавной мелодии гуциня. Затем воцарился хаос. Битва была кровавой и изнурительной. Совсем не такой, как битва на Пристани Лотоса, куда они проникли среди ночи, и музыка Лань Ванцзи беспрепятственно разносилась по всему двору, где они сражались. Это поле брани оказалось огромным, и музыка была неспособна достичь всех солдат на нем. На место десяти убитых тут же вставали еще десять живых. Рана на бедре Вэй Усяня дала о себе знать тупой болью в ноге, смешавшейся с напряжением в руках и плечах, пока он рубил, кромсал и отражал удары, чтобы очистить путь для повозки, где сидел Лань Ванцзи. Безночный город тянулся от ворот до тронного зала, и у них не было пространства для маневра, перед ними лежал только один путь — вперед. Музыка Лань Ванцзи разлеталась недалеко, но и этого было достаточно. Достаточно, чтобы замедлить движения, чтобы глаза вражеских солдат закрывались от усталости, чтобы дать им возможность идти дальше. Когда они достигли подножия лестницы и отряд клана Цзинь под командой Цзинь Гуаншаня вступил в схватку с остатками армии клана Вэнь, бедро Вэй Усяня горело от боли так же сильно, как и в тот день, когда он получил рану. Он стиснул зубы и встал рядом с Лань Ванцзи, когда тот вышел из повозки с гуцинем в руках. Наверху лестницы Не Минцзюэ проткнул саблей последнего стражника у входа в тронный зал. Вместе они поднялись, присоединившись к Не Минцзюэ с горсткой солдат, и вошли внутрь. Зал оказался огромным и вычурным. Пол покрывал черный мрамор, а стены — черные стяги клана Вэнь из шелка. Они затрепетали от порыва ветра, ворвавшегося внутрь сквозь двери, и вышитые на них солнца вспыхнули, словно рубины. В противоположном конце зала Вэнь Жохань восседал на троне — уродливой, кривой махине из стали. На нем были просторные красные одежды для церемоний из тяжелой парчи, не предназначенные для сражения. Его окружали десять воинов с мечами наголо — последняя линия защиты. — Еще не поздно сдаться! — крикнул ему Не Минцзюэ. Вэнь Жохань никак не отреагировал, словно не слышал его. Его взгляд был прикован к Вэй Усяню: — Так это ты создал талисманы, — голос его был тихим и хриплым, но пронесся через весь зал. Затем он перевел взгляд на Лань Ванцзи: — А ты… ты похож на Ланя. Не Минцзюэ потерял терпение и повел своих людей в атаку через весь зал туда, где сидел Вэнь Жохань. Десять стражников встретили их в центре, скрестив мечи с солдатами клана Не. Но даже посреди резких, скрипучих ударов стали о сталь, Вэнь Жохань продолжал говорить спокойно, словно ничего и не произошло: — Выходит, стерев с лица земли кланы Лань и Цзян, я упустил двух ублюдков, и вот теперь они вернулись за мной. Вэй Усянь стиснул пальцы на рукояти меча, но ничего не ответил. Все больше солдат вбегали в зал, гулко шагая по мраморным плитам — свидетели конца всему. Последний из стражей Вэнь Жоханя упал к ногам Не Минцзюэ, и тот пнул тело в сторону, а затем подошел к Вэнь Жоханю, который наконец встал с трона. Он спустился с помоста и стряхнул с рукавов своих одежд невидимые соринки. — Вы ворвались сюда, чтобы убить меня, но не подумали о том, кто придет после, — тихонько сообщил он и захихикал. Низким, каркающим смехом, который становился все выше и громче, пока не превратился в хохот, словно Вэнь Жохань увидел нечто уморительное. — Он и правда сбрендил, — донесся до Вэй Усяня чей-то шепот. — Кто бы ни пришел после тебя, все будет лучше безумца, — холодно ответил Не Минцзюэ и взмахом опустил саблю на Вэнь Жоханя там же, где он стоял. В то же мгновение, когда острие коснулось головы Вэнь Жоханя, запрокинутой назад в смехе, тот вспыхнул ярким изумрудным пламенем, от которого по залу разошлась волна раскаленного воздуха. Не Минцзюэ выругался и отпрыгнул назад, а Вэй Усянь услышал предостерегающие крики. Вэнь Жохань горел гораздо дольше, чем солдаты, с которыми они дрались. Когда огонь наконец исчез, то оставил после себя маленькую горстку красного пепла. Вэй Усянь обернулся, взглянув за спину, и увидел входящего в зал Цзинь Гуаншаня с Цзинь Гуанъяо позади него. Солдаты разошлись в стороны, освобождая проход посередине. — Идем, — шепнул Вэй Усянь Лань Ванцзи, взял его за руку и увел в сторону. Его ладонь была горячей в пальцах Вэй Усяня. Они подошли к помосту, где Цзинь Гуаншань стоял перед троном, и Вэй Усянь заметил его довольную улыбку, когда тот подошел ближе, осматривая его, а затем повернулся, чтобы сесть. В то же мгновение Вэй Усянь быстро вышел вперед и пронзил мечом его горло. Он ударил с такой силой, что Цзинь Гуаншань покачнулся, а когда Вэй Усянь вытащил из него меч, повалился и покатился к подножию лестницы. Выдохнув, Вэй Усянь обернулся к Цзинь Гуанъяо, который успел вытащить свой меч, но не сумел отразить клинок, пронзивший его сердце. Гробовую тишину в зале нарушило глухое падение тела Цзинь Гуанъяо на пол после того, как Вэй Усянь убрал свой меч, да тяжелое дыхание Вэй Усяня. А затем, с гневными криками, солдаты клана Цзинь, вошедшие в зал вместе Цзинь Гуаншанем и Цзинь Гуанъяо, подняли оружие и бросились на Вэй Усяня. Солдаты клана Не, привыкшие к частым битвам, тут же принялись отражать удары, оттесняя их назад. Не Минцзюэ остался где-то позади трона, занятый сражением, и в ярости зарычал, пытаясь пробиться наверх. Вэй Усянь вытер лезвие меча об одежды Цзинь Гуанъяо, а затем повернулся к трону. Тот действительно был уродливым куском железа. И близко не таким изящным, каким должен быть трон Лань Ванцзи. Не Минцзюэ наконец расчистил себе путь и увидел, как Вэй Усянь приближается к трону. В тот момент, когда он решил, что тот сядет на него, Вэй Усянь вдруг отошел в сторону и направился к Лань Ванцзи. Не Минцзюэ ринулся вперед, моля всех богов успеть отразить удар Вэй Усяня, направленный на Лань Ванцзи, как вдруг… Вэй Усянь опустился на одно колено, поморщившись от боли в ране на бедре. Он взял меч в ладони и протянул руки, предлагая его Лань Ванцзи, затем поднял голову, встретившись с ним взглядом в последний раз. Лань Ванцзи побледнел от неожиданности и замешательства, словно действительно этого не ожидал. Его взгляд переместился на протянутый ему меч. — Трон ваш, ваше величество, — произнес Вэй Усянь и порадовался, что голос ему не изменил. Пальцы Лань Ванцзи задели его руку, когда тот взял меч — последнее теплое прикосновение, что ощутил Вэй Усянь прежде, чем встать на оба колена и поклониться до пола, прижав лоб к холодному мрамору. Он надеялся, что если Не Минцзюэ потребует его казни, Лань Ванцзи проявит снисхождение и сам занесет меч. Сзади раздались шаги, и Лань Ванцзи произнес: — Остановись. — Он клятвопреступник, — ответил Не Минцзюэ. — Неважно, что он сделал это для того, чтобы посадить тебя на трон… — Ты признаешь мое право на трон, Не Минцзюэ? — спросил Лань Ванцзи. Он не повысил голос, но слова его звучали твердо и ясно. — Я… да. Ваше величество. — Тогда, приказываю подчиниться моей воле. Мы не станем торопиться. Мы рассмотрим дело клятвопреступника и определим наказание, позже. — Да, ваше величество. Вэй Усянь выдохнул в мраморный пол.**
— Тебя порадует известие, что клан Цзинь все еще требует твою голову, как и мой брат, чисто из принципа, но кроме этого наследник клана Лань, для которого ты захватил трон, сидит на нем очень крепко, учитывая его фамилию и моего брата за его спиной. Вэй Усянь открыл глаза, увидев улыбающегося Не Хуайсана у двери. — Я захватил для него трон не потому, что он Лань, — ответил Вэй Усянь и сел на койке. — Нет? Зачем же ты это сделал? Любовь? — Не Хуайсан вошел внутрь, поставив небольшую корзинку с едой, и распахнул свой веер. Сегодня его украшал рисунок цветов сливы. — Ты меня удивил, Хуайсан, — заметил Вэй Усянь, игнорируя его вопросы. — Я разве сделал что-то удивительное? — Удивительно то, что ты сумел убедить людей твоего брата послушаться тебя, и сумел предвидеть, когда я нанесу удар, чтобы задержать людей клана Цзинь, — пояснил Вэй Усянь. — Наверное, я должен тебя благодарить. Иначе, в тот день, моя голова покатилась бы по великолепному мраморному полу в тронном зале Безночного города. — Я понятия не имею, о чем ты говоришь, — ответил Не Хуайсан. Вэй Усянь улыбнулся и не стал продолжать. — Надеюсь, ты простишь нам скудную обстановку, — сказал Не Хуайсан. — Честное слово — обычно в Цинхэ красиво и весело, если только мой брат не пытается добиться чьей-то казни. — Я удивлен тому, что меня не бросили в темницу, — равнодушно ответил Вэй Усянь. — Ох, — заговорщицки произнес Не Хуайсан. — Дагэ ни за что не признает это, но под всеми его высокими принципами, он считает, что ты не ошибся, действуя во имя справедливости. Вэй Усянь издал смешок: — Я слыхал кое-что о безупречных моральных принципах твоего брата, Хуайсан. Я знал, что вызову на себя его гнев, когда сделал выбор. Смерть меня не пугает. Вот только… — Только? — переспросил Не Хуайсан, когда стало ясно, что Вэй Усянь не собирается заканчивать свою мысль. — От Лань Чжаня нет вестей? — спросил Вэй Усянь. Не Хуайсан отрицательно покачал головой: — Боюсь, придется подождать еще немного. И Вэй Усянь ждал. До него доносились обрывки разговоров со двора, когда слуги ненароком обсуждали что-то, приходя убрать его комнату или принося еду и воду, если Не Хуайсан не появлялся. По крайней мере он узнал, что Лань Ванцзи забрал людей с Могильных холмов и разместил их в Башне Золотого Карпа, а теперь, вместе с Вэнь Цин, пытался найти способ пробудить Лань Сичэня ото сна. Потом он узнал, что Лань Ванцзи приступил к своим обязанностям, расчищая последствия правления Вэнь Жоханя и пытаясь установить новые справедливые законы. Он узнал, что Не Минцзюэ долго дожидался личной аудиенции с Лань Ванцзи и наконец дождался. Новость об этом ему в прямом смысле принесла крошечная птичка — одна из любимиц Не Хуайсана, вспорхнувшая на подоконник с крохотным кусочком бумаги в лапках. Вэй Усянь надеялся умереть от его руки, чтобы увидеть его в последний раз. Но он также решил, что когда придет слуга, чтобы предложить ему выбрать нож, белую удавку или чашу отравленного вина, то он уйдет тихо. Вэй Усянь хотел, чтобы начало нового правления династии Лань стало гладким и ничем не омрачилось.**
На третий месяц заключения в маленькой комнате в Цинхэ, утром, Вэй Усянь услышал, как к двери приближаются шаги. — Ты сегодня рано, Хуайсан, — сказал он вместо приветствия, не отрываясь от картины, над которой работал. Не получив ответа, он поднял голову и от изумления выронил кисть, размазав черное пятно по стволу сливового дерева на бумаге. Лань Ванцзи, в светло-голубых одеждах и в налобной ленте, украшенной серебряной бляшкой в форме облаков, стоял у двери. Он держал подставку с белым глиняным чайником и двумя чашками. — Лань Чжань, — не подумав, произнес Вэй Усянь, но быстро исправился: — Ваше величество. — Для моего супруга, — мягко ответил Лань Ванцзи, намного мягче, чем Вэй Усянь когда-либо от него слышал, — я надеюсь всегда оставаться Лань Чжанем. В любом случае — его величеством должен был стать мой брат. Он вошел, огляделся и нахмурился при виде скудной обстановки: — Мне докладывали, что ты ни в чем не нуждаешься. Вэй Усянь, не уверенный до конца, что перед ним не галлюцинация, вызванная многими днями, проведенными в мечтах, быстро ответил: — Все в порядке! Со мной хорошо обращались. Приносили все, что я просил. Затем он осознал смысл слов Лань Ванцзи и снова удивился: — Твой брат? — осторожно спросил он. — Да, — ответил Лань Ванцзи и жестом пригласил Вэй Усяня сесть. — Он проснулся и пролил свет на некоторые вещи, которые наконец убедили Не Минцзюэ. Лань Ванцзи не торопился продолжать; он дождался, пока Вэй Усянь разольет чай, и только потом, сделав один глоток, начал рассказывать. Общими усилиями, с целительскими навыками Вэнь Цин и мелодией, что сочинил Лань Ванцзи, основываясь на той, что усыпляла людей, Лань Сичэнь проснулся, а едва проснувшись — заплакал. Последнее, что он помнил — попытки отыскать книгу, которую он забыл вернуть на место, и в процессе поисков наткнулся на комнату спрятанную за книжным стеллажом в кабинете Цзинь Гуанъяо. Лань Сичэню стало любопытно, и он просмотрел найденные там документы, и чем больше он узнавал, тем сильнее приходил в ужас. Там были письма, сделанные рукой Цзинь Гуанъяо, с пояснениями для Цзинь Гуаншаня, как убедить Вэнь Жоханя обратить внимание на Пристань Лотоса в качестве угрозы его правлению, чтобы отвлечь его от Башни Золотого Карпа. До него дошли слухи, что Цзян Фэнмянь обнаружил нечто, что могло противостоять мертвой армии Вэнь Жоханя. Затем он расписал Цзинь Гуаншаню, как воспользоваться падением Юньмэна, чтобы переместить всю торговлю в Ланьлин, а затем — использовать его как пример, чтобы убедить другие кланы присоединиться к походу, который отберет трон у Вэнь Жоханя. И, наконец, письма датированные временем незадолго до их свадьбы, о том, что как только Цзинь Гуанъяо убедит Лань Сичэня вступить с ним в брак, этот брак обеспечит легитимность притязаний Цзинь Гуаншаня на трон. Должно быть, Цзинь Гуанъяо обнаружил, что Лань Сичэнь все знает. Он заснул, выпив воды, что принес ему слуга, и больше не смог проснуться. Закончив рассказ, Лань Ванцзи выпил чаю, а руки Вэй Усяня задрожали. Он уже смирился с тем, что сделал ради того, чтобы дать Лань Ванцзи желаемое, то, ради чего он заключил с ним брак. Но никак не ожидал испытать огромное облегчение от того, что он сделал это и для самого себя. — Итак, Вэй Ин, Не Минцзюэ снял свои обвинения против моего мужа, — Лань Ванцзи взял его руки в свои. Тепло от чайной чашки на его пальцах обожгло кожу Вэй Усяня. Вэй Усянь резко выдохнул: — Мужа? Лань Ванцзи ответил ему уверенным взглядом: — Если ты все еще желаешь этого, Вэй Ин. — Конечно, — нетерпеливо ответил Вэй Усянь. — Но, Лань Чжань, я знаю, почему ты согласился на этот брак, и ты получил что хотел. — Я знаю, почему я согласился на этот брак, но до сих пор не знаю, почему ты его захотел, — заметил Лань Ванцзи, вопросительно взглянув на Вэй Усяня. Вэй Усянь сглотнул и опустил глаза на неоконченный рисунок сливового дерева на столике между ними, с черной кляксой на стволе. — Я всего лишь захотел немного побыть эгоистичным, — прошептал Вэй Усянь и горько рассмеялся. — Ничего не мог с этим поделать. Очень, очень давно я услышал, как ты играешь на гуцине. И никогда раньше не слышал, чтобы чья-то музыка звучала так одиноко. Я пошел на звуки и увидел тебя под сливовым деревом в белых цветах, и думал о тебе всю зиму. Мне хотелось узнать, отчего ты такой грустный, и могли бы мы грустить чуть меньше, если бы были вдвоем. Поэтому, позже, когда Цзинь Гуаншань спросил, чего я хочу, я попросил тебя. Я мог заполучить что угодно, но попросил тебя. Лань Ванцзи издал тихий звук, ставший единственным знаком Вэй Усяню, которого тут же увлекли в страстный поцелуй; одной рукой Лань Ванцзи схватил его за талию, другой за затылок, сжав пальцы в его волосах. Отпустив Вэй Усяня, чтобы тот перевел дыхание, Лань Ванцзи прижался губами к его шее, а затем пробормотал в нежную кожу под челюстью: — Ты дал мне то, о чем я не отважился тебя просить, зная, с чем тебе придется столкнуться после. Отныне тебе не придется заключать сделок, чтобы быть со мной. Вэй Усянь, прерывисто вздохнув, ответил: — Хорошо.**
Спустя годы, истории о возрождении династии Лань превратились в сказки, которые рассказывали детям перед сном. О прекрасном принце, запертом в башне, о его брате, спящем вечным сном похожим на смерть. О доблестном князе, что спас принца. О чудовище, побежденном ими волшебным мечом и чудесным гуцинем, о том как брат принца наконец вернулся к жизни, как начались века процветания и счастья на этих землях. В тех сказках не говорилось ни о кровавых расправах, ни о предсмертных криках, никто не вспоминал эти неприятные, мрачные вещи. Ведь сказки предназначались для детей. Хотя, пока их передавали из уст в уста, то все забыли о двух напуганных, одиноких мальчиках, с которых все началось, о мальчиках, что стремились к могуществу не ради власти, а чтобы им больше не приходилось ни о чем просить. В сердце Облачных Глубин по-прежнему цветут белые цветы сливы, роняя нежные лепестки на поверхность пруда с лотосами.