Взаимопомощь

      Привычные звуки школы не то чтобы так сильно бесили, но лёгкая раздражительность всё же смогла протиснуться в настроение.       Вон вечные сплетницы столпились у подоконника и противно хихикают, обсуждая очередную жертву, вон зубрилы усердно вчитываются в учебник, чтобы уж точно не забыть прочитанный ими уже в сотый раз параграф, вон тихони и мечтатели снова витают в облаках, размышляя о чём-то наверняка не очень важном. Рома не был ни сплетником, ни зубрилой и уж точно ни мечтателем. Рома был просто Ромой, который при первом удобном случае убегал курить на задний двор. Рядом стоял Бяша, громко хохочущий над чьей-то шуткой. Всё было как обычно. И раздражаться тут вовсе нечему.       Пятифан не был отличником, упаси Боже, но как-то выкручиваться до тройки у него очень хорошо получалось. Учителя, конечно, были недовольны, но двойки всё же не появлялись. За это (а ещё очень много за что), наверное, его многие в школе и уважали.       Уже прозвенел ненавистный звонок, и толпа в коридорах начала быстро рассасываться по своим кабинетам. Рома тоже лениво перетащился в кабинет: русский отнюдь не был его любимым предметом.       Антон не особо жаловал находиться в коридоре, поэтому предпочитал оставаться в классе: тут, по крайней мере, потише будет, да и задиры, вроде Семёна и Кати, здесь не находятся. Обычно он, уткнувшись в учебник носом, усиленно делал вид, что повторяет, а сам думал-думал-думал о... Вообще, о многих вещах, понятных не всем человеческим разумом, непонятных даже самому Антону. Вот поэтому он и думал о тех странных вещах, которые произошли с ним, чтобы хоть как-то попытаться разобраться в них. Получалось не очень, совсем без успехов.       Сидел он всё там же, где его посадила классная руководительница, на последней парте. Только вот место впереди него пустовало, Семён, ко всеобщему удивлению, пропал! И не знает никто, было ли это подарком судьбы или чистой случайностью. В любом случае, его не было уже второй день.       — Эй, Тоха! — Петров невольно вздрагивает и поворачивается на обладателя этого грубого голоса. Рома кивает в знак приветствия, и ответный кивок следует со стороны Антона. Тут Пятифан внезапно плюхается на свободное место рядом с Петровым и спешит объяснить своё поведение последнему. — Сяду с тобой я. Ну, чтоб не приставал никто. Да и мне сидеть не с кем...       — Хорошо, — соглашается Антон на серьёзное заявление одноклассника. Да и ему больше ничего не оставалось, кроме как принять это. Но Петров не против, нет. Наоборот, так, наверное, будет даже лучше. После того, что случилось в лесу они больше не общались, а тут ещё и Семён пропал... В общем, он думал, что они разойдутся с миром и дальше будут жить своей жизнью, но, видимо, нет.       Учительница начинает вещать что-то про правила, что-то про правописания. Пятифан не обращает на неё внимания — что-то калякает в учебнике: то ли рожицу какую-то, то ли надпись. Антон слушает классную руководительницу в пол-уха и одновременно с этим размышляет о чём-то своём. О нечистом и безумном, наверняка. Не то чтобы он не знал материала, вызовут — ответит, не вызовут — ну и чёрт с ним.       Так проходит первая половина урока: в классе стоит идеальная тишина, слышен только голос преподавателя и чиркание ручек. Конечно, классная же, как никак. Рома и Антон не разговаривают: не о чем, да и не особо хочется.       Следующая часть учения начинается с диктанта: класс недовольно мычит, но сразу же затыкается под строгим взором учительницы, способным усмирить не только тридцать человек, но и, наверное, стаю волков.       Рома начинает списывать выведенные на доске слова с пропущенными буквами. Они у него выходят неправильно, совсем не так, как они пишутся на самом деле. Грамотный человек из него — ну, не очень.       Зато Антон русский любил. По крайней мере, намного больше, чем математику. Слова получались написаны у него правильно и без ошибок. Были бы написаны. Если бы он хоть что-то видел.       Очки, на самом-то деле, надеты не просто абы как, а по делу! И сидеть Петров должен не на последней парте, а максимум на третьей и минимум на первой, ибо с неё, даже в очках увидеть получится мало. Пятифан кидает взгляд на соседа, который со всей силы прижимает к глазам линзы очков и щурит свои очи, пытаясь разглядеть хоть что-то.       — Эй, Тох, ты что, ослеп что-ли? — удивлённо, с совсем маленьким смешком, спрашивает Рома, наблюдая за Антоном. Тот стеснительно отрывает руки от лица и кладёт их на парту.       — Нет, просто не вижу с последней парты, — со смущением признаётся Петров. Тут он совсем не виноват: даже с идеальным зрением сложно разобрать мелкий и сливающийся почерк учительницы. А доска-то ещё какая поганая, так вообще разглядеть ничего нельзя!       — Давай я тебе говорить буду, что ли, — с противоречивым выражением лица, предлагает Пятифан и тихонько, чтоб не услышала учительница, начинает говорить ему слова, написанные на доске. Антон наотрез отказывается списать у него с тетради, и хотя там очень много ошибок, все равно упорно продолжает считать это невежеством. Да и Роме-то несложно сказать — не бросать же Тоху в беде. А потом, совсем с незаметной заботой в голосе, бормочет: — Ты потом это, подойди к Лилии Павловне... Скажи ей.       Антон кивает, всё ещё попутно благодаря Рому за оказанную помощь. И кто бы знает, как бы он выкручивался, если бы Пятифан не решил подсесть к нему.       На следующий день сидят они снова вместе в прежнем составе. Петров, конечно, подходил к учительнице, но та ничего сделать не смогла: все места-то заняты, поэтому она попросила пока что посидеть так, а потом пообещала, что что-то придумает.       Диктантов в этот раз они не писали, к счастью для Ромы, но разочарование постигло его очень скоро: устроили не что-то, а контрольную. Двойка в журнале ему уж точно обеспечена.       Он угрюмо вздохнул, глядя на доску с заданиями. Нет уж, гуманитарием ему ни за что не стать. И это должно быть плохо, вообще-то! На самом деле, Пятифан не очень удивился или разочаровался бы плохой оценке, которая скоро у него появится.       — Там реформа будет, — выделяя правильную букву, шёпотом подсказал ему сосед. Рома, вздёрнув брови, быстро исправил свою кривую «и» и благодарно поглядел на Антона. Он всё ещё щурился, но больше просить о помощи ему было до жути неловко.       Пятифан продолжает писать слова, выводя их совсем неровно и криво, но он по крайней мере знает — одно у него точно написано правильно.       — А тут арматура, — кивая головой на слово в тетрадке Ромы, подсказывает Антон, стараясь сделать свой голос как можно тише, чтобы учительница или кто-либо другой не услышали. — А здесь корреспондент, с двумя р.       Так, наверное, проходит всё оставшееся время, когда Петров исправляет кучу ошибок у соседа по парте, а Рома в свою очередь говорит ему слова, написанные на доске, чтобы Антон не мучал свои и так посаженные глаза.       И наверное, всем (а особенно змее Катьке с её такими же подружками) должно быть абсолютно всё равно, что у них так проходят все уроки. И что Ромка идёт с Тохой до его дома «за компанию» — тоже.