***
Итак, он остался один в комнате, часы шли, а он ощущал себя всё более неуверенно и запутанно, чем когда покинул офис. Обезболивающее переставало действовать. Когами знал, что ему обязательно нужно поспать. Также был уверен, что не уснёт. Звонок в дверь, Аканэ на пороге. — Инспектор. Он видит, как она тщетно пытается связать два слова, зачем явилась к нему в такой поздний час. Когами освобождает её от обязательства. — Заходи, — махнул он ей рукой. Аканэ оглянулась и, как ей казалось, незаметно просканировала комнату. Мебели немного, и в данный момент тут царил лёгкий беспорядок (любое сходство с так называемым лайфстайлом Когами стёрлось, спасибо последним событиям; как раны от одного дела накладывались на предыдущие незажившие раны). И только спартанское достоинство прятало тот факт, что это убежище криминальной личности, даже заключённого. Когами убрал вещи с дивана и пригласил Аканэ сесть, если, конечно, она захочет отвлечься от созерцания скудного содержания книжной полки. И не потому, что инспектор Цунемори донесёт на него за несоответствие книг списку, одобренному Сивиллой, а потому, что эта интеллектуальная интимность с ней ему в данный момент не нужна. Он выжидал, когда она начнёт разговор, и одарял её лишь заинтересованным взглядом, которого уже должно быть достаточно. Когами прекрасно осведомлён, насколько его взгляд может быть пугающим и отталкивающим для других, этот эффект для него не секрет. Раньше так не было (когда-то в отзывах начальства писалось умиротворяющий или вселяет в окружающих спокойствие), но Когами давным-давно перешёл тот рубеж, когда он оплакивал прошлого себя. Наконец-то от девушки послышалось, как её лёгкие вобрали в себя побольше воздуха. — Ты вправду веришь, что Кагари сбежал? — Нет, — быстро ответил он. Если бы перед ним стоял кто угодно, кроме Аканэ, он бы сделал вид, что задумался на пару секунд. Аканэ награждает его тем, что наконец-то выдыхает сдерживаемый вдох и робкой улыбкой. Когами практически сразу пожалел о сказанном — было поздно, и он настолько высушенный работой, что не сможет предоставить то успокоение, за которым пришла инспектор. — Я тоже, — выговаривает она и присаживается на диван. Он выждал момент, прежде чем сесть рядом, потом испытал легкую неловкость от подобной близости и встал с места, но не ушёл. Ему тут же пришло в голову напоминание о пролитом кофе, неприятный запах которого наполнял комнату, и, судя по всему, Аканэ тоже заметила. — Я чувствую, что совершаю больше ошибок, чем в свой первый рабочий день, — делится сокровенным с застенчивой полуулыбкой. Когами удержался от того, чтобы не всхлипнуть, ему слишком хорошо впечаталась в память их встреча, которая увенчалась кошмарным воспоминанием. Её руки были сцеплены между собой, предотвращая копошение. — Ты думаешь... что я зря не убила Макисиму? У меня был шанс. — Я думаю, я знал исход, когда просил тебя убить его. Его ответ ответом назвать сложно. Однако это правда. Он отлично догадывался, что его просьба нереальная, несмотря на всю прагматичность. Он также уверен, что её выбор правильный, и желает, чтобы ему было дано поступить так же. Беспокоил больше тот факт, что Аканэ приходит в который раз за его одобрением. Кто он такой, чтобы говорить о том, что правильно, а что нет? Он каратель, по сути цепной пёс. — Любой, кто умер от рук Макисимы после того, как я его не убила в тот раз, на моей совести. — Я не был бы так в этом уверен. И я предполагаю, что ты тоже, инспектор. Это звучало подозрительно неискренне. Ему стоит замолчать и убраться. — Я сделаю нам кофе, — что являлось не более, чем мы пройдёмся ещё раз по папкам в деле, что, в принципе, бесполезно, но могло помочь им. Когда мужчина вернулся обратно с дымящимися чашками, то обнаружил заснувшую Аканэ, которая откинула голову на спинку, будто собралась подняться, но так и не поднялась. Когами примирительно вздохнул, поставил на стол чашки и расположился на диване на приличном расстоянии от неё, вновь сконцентрировавшись на документах. Единственное Дело, которое отнимало все его усилия и, чувствуется, далеко от разрешения; всё сходится в ужасную картинку. На кону Их жизни. Его не часто посещали мысли о том, что рядом на диване дремала инспектор, Когами иногда одаривал её любопытным взглядом. Лицо девушки не светилось удовлетворенностью, которая бывает у спящих, и что-то будто сломалось у него внутри от того, что даже во сне она не находит отдых. Когами пытается занять себя тщательным разбором фактов в документах. Ей удалось поспать относительно недолго, девушка потерянно распахнула глаза и резко вобрала в себя воздух, поднимая голову. Она улыбнулась смущенно мужчине, когда осознала, что нечаянно провалилась в сон. — Прости. Я, кажется, отрубилась. — Ты вообще не отдыхала два дня, — заверил он. Она больше не выглядела на свои двадцать, и это опять обрубило что-то внутри него. — И ты. Он отвёл взгляд. Здесь прослеживалось очевидное различие в их телосложении и физической подготовке. И Когами всё равно плохо спит последние несколько дней. Она поправила юбку ладонью, выглаживая её во всю длину. Когами уставился на острые коленки, прежде чем вспомнить, что не должен. Он вскочил. По напряженному и задеревеневшему языку его тела можно понять, что продолжать работать бесполезно. Сейчас что-то сдвинулось с мертвой точки, внезапно поменялось. — Нам обоим стоит отдохнуть, — вежливо предлагает она, но предложение — всего лишь дань этикету. Когами с радостью готов откинуться на подушки и без подобных условностей, если учесть, в каком разбитом состоянии пребывает его организм. Быть отбросом иногда даёт некоторые плюсы, долго их искать не пришлось. В давние времена работы инспектора он старательно чистил обувь каждый вечер, а потом ставил у двери. Так он делал до того, как осознал, что ничего в этом городе не может быть чистым. Правда, тогда он говорил "пожалуйста" и "благодарю" и был хорошим мальчиком. В точности словно Аканэ. Шинья испытывает облегчение с долей разочарования, когда инспектор отодвинулась дальше. Она дошла до двери, а он последовал за ней тенью утерянной вежливости. — Увидимся завтра в офисе, — без толики сомнения произносит она. — Инспектор... — Аканэ резко повернулась на голос. На лице румянец, происхождение которого Когами не решался определить, или не хотел. — Когда Макисима позвонил... — изрёк он, подозревая, что не этого она ожидала, — он не просто хотел поиздеваться надо мной. Я думаю, это предупреждение. — Что ты имеешь в виду? Ему не хотелось самому озвучивать вслух. — Я подозреваю, Макисима дошёл до истины, которую мы с ним разделяем. Он нашёл то, что я ненавижу больше, чем его. Рот девушки распахнулся, издавая нечленораздельный глухой звук, однако слова произнеслись не сразу. — Сивилла... — тихо пробубнила. Он кивнул. И нет, он не в полной мере доверял своим словам, не настолько уверен в них. От него не ушло бесследно то, какие ужасные поступки натворил Макисима, и это не сойдёт ему с рук. Даже во имя неясного блага Когами не откажется от своих выводов и намерений. В холодной ненависти крылось странное изуродованное удовлетворение. Хоть его подставляло и предавало много человек и до Макисимы. — Не может быть, чтобы ему в голову пришло, что ты... Выражение лица Когами договорило само за себя. Отпал смысл заканчивать предложение. Мужчина тяжело вздохнул, понимая, что слишком многое навалилось на инспектора за раз. Понимая, что ищет повод, чтобы Аканэ его отговорила от поступка. — Иди домой, инспектор Цунемори. Уже поздно. — Нет. Я не уйду никуда отсюда, пока ты не объяснишь мне, почему Сёго Макисима считает, что ты не на все сто процентов желаешь его арестовать. — Но я не на все сто процентов желаю его арестовать, — подчёркивает последнее слово Когами, и его начальница догадывается без лишних подсказок. — Ты сказал, что не обижаешься на меня за моё решение. — Я не обижаюсь. Но это не было моим решением. — Я ничего не понимаю. Пожалуйста, Когами-сан, я думала, мы вместе работаем над общим делом. Он ощущает внезапный порыв убедить её, что они в одной лодке, что они команда, хоть и звучит это в голове, как изощренная и злая шутка. И снова. Ощущение больного удовлетворения от того, что воздержался и промолчал, позволив ей рассмотреть в себе черноту, сжирающую остатки веры долгое-долгое время. Он точно знает, что у неё в уме образовались иллюзии насчёт того, какой бывший инспектор человек, даже не ожидания, а иллюзии. И ему в абсолютной степени нужно вытрясти из неё бредни. — Макисима бы не стал таким хорошим манипулятором, если бы не знал природу людей, их сущность и из чего они состоят. — Он не знает, какой ты. — Он знает. И, если дело дойдёт до- И, если дело дойдёт до убийства, я надеюсь, ты победишь, — хотел договорить он, но этого не случилось. А случилось то, что Аканэ запустила свои пальцы под ворот его рубашки и с силой потянула на себя, врезаясь в рот. Угол совершенно неправильный и Аканэ слишком рьяно поцеловала, тянула слишком сильно — в попытке компенсировать разницу в росте. Губы впечатались в краешек его рта, и они чересчур горячие. Её много. Когами замирает. Любой знак, чтобы любовно ответить, мог проявиться чисто интуитивно. Она слишком близко, её лицо слишком близко. Ему не доводилось давно видеть кого-либо на таком же близком расстоянии. Когами настолько поражён действием Аканэ, что даже не хочет себе в этом признаваться. Всё это время он воображал, будто что-либо между ними существующее не шло дальше только потому, что он этому не позволял развиваться. Что какой-либо первый шаг, который оставалось сделать, будет сделан сугубо им. Или вообще никогда не сделан, как он строго обещал. Сам факт того, что именно Аканэ оказалась первой, кто нарушил покой, о котором она и не догадывалась, разворошил и поднял со дна его сознания нечто очень важное. Мужчина опустил широкие руки на узкие плечи и оттолкнул, высвобождаясь из поцелуя со сложностью, которой не должно было возникнуть. И если отказ обидел, то не это отразилось на её лице, не совсем. В ней преобладал разъяренный настрой. — До этого не дойдёт, — с поразительной упрямостью выцеживаются слова сквозь сжатые зубы. Когами почти ненавидит её сейчас за упёртость, будто она ни в чём так никогда не была уверена. — А если дойдёт... — Нет, так не будет. Потому что ты сделаешь правильный выбор. Несмотря на то, что её голос настолько доверительный и искренний — в стиле инспектора Цунемори — только нотки отчаяния, прибавляющие остроту интонации, в нём явно прослеживались, отрицать опасения нельзя. Это внезапно прибавило Когами возраст и чувство истасканности от жизни. — И если дело дойдёт до этого... Я верю, ты меня остановишь любым способом. На подсознательном уровне мужчина поправляет предложение: Я верю, ты найдёшь способ спасти меня. Но он не питает пустых надежд, что они придут к единому решению, которое удовлетворит обоих. Конец у истории явно будет, только у таких, как он, счастливых концов не бывает. Больше всего на свете хотелось стереть это выражение с её лица: доверия и чистого альтруизма. Он прихватывает девушку за талию. За мгновение до того, как накрыть её губы поцелуем, Когами замечает, что она зажмурила глаза. На лбу залегла морщинка, будто она над чем-то активно размышляла или приготавливалась получить удар, а не поцелуй. Это не значит, что Аканэ не поддаётся в ответ. Между ними образовалось секундное молчание, не нарушаемое ничем: ни трением кожи об кожу, ни сбивчивым дыханием, ни беспорядочными ударами сердец, — а после они забылись друг в друге, и кто первый начал — стало не важно. Они целовались с равноправной жестокостью, словно каждый пытался что-то доказать. Когами предполагает, что тот, кто и пытается доказывать, так это Аканэ, он лишь защищается и отказывается принять её доводы. Он толкает Аканэ глубже в комнату, пока та не упирается в спинку дивана, то ли садясь на неё, то ли облокачиваясь. У него не сформировался план в голове, но сейчас, когда они в таком положении, дальнейшие события исключали из себя неизвестность. Он проводит руками по её телу: от талии до шеи — мозолистыми подушечками пальцев гладит вдоль линии челюсти. Его увечья болят, а эрекция сильная. Когами почти уверен, что существует правило, по которому нельзя возбуждаться в присутствии инспектора (или возбуждаться об инспектора), ему хотелось подобной абсурдности. Аканэ сексуально проводит языком по его нёбу, и это, казалось, всё, что он хочет. Её прикосновения почти не ощущались по бокам, ладони еле касались тазовых косточек. Он потерся об её бёдра, с чувством прижимаясь эрекцией, будто хотел, чтобы у него заболела ещё одна часть тела. В нём теплилась туманная надежда на то, что Аканэ испугается, что такое заставит их прийти в себя. Когда их лёгкие потребовали перерыва и пришлось на мгновение оторваться друг от друга, Когами осознал в полной мере, что это происходит, и лишь он в ужасе. Кадык нервно дёрнулся под кожей. Аканэ внимательно проследила за его шеей, её пальцы потянулись к пуговицам на рубашке. Он прихватывает в порыве благоразумия женские запястья и, передумывая, отпускает. Аканэ пробирается руками под рубашку и успокаивающе нежно поглаживает спину — сверху вниз. Она довольно выдыхает, опершись лбом на ключицу. Это не то, чего он желал. Замедляться и предаваться нежностям сейчас нельзя, чтобы рассудок не отрезвился. Ладонями жёстко отрывает её от себя с неосязаемым предлогом, чтобы с новыми силами сплестись в поцелуй. Они стояли так какое-то время, пока в горле Аканэ не стали зарождаться сладкие звуки, которые вибрацией передавались ему на язык. Когами мазохистски наслаждается, коря за происходящее и упиваясь им, исход всего ясен как никогда. Рубашка легко сползает с его плеч. Он будто выставлен напоказ: бинты, обмотанные вокруг торса, а под ними раны — свежие и давно зажившие, которые превратились в грубые шрамы. Девушка с любопытством его оглядывает. Неожиданно, но Аканэ протягивает свои руки к нему, обворачивая вокруг шеи, и прижимает в объятии, словно нерадивое дитя. — Что мы делаем? — горячее, а оттого жестокое к нему, дыхание обжигает ухо. Это не совсем вопрос, а тоскливое и противоречивое изречение. Она звучит так наивно и так, блять, с доверием у него интересуется, а ведь Когами хотел большего для неё. Он не был уверен, чего именно, но явно не такого. Большего, чем комнатка, по своей сущности клетка, большего, чем едкий аромат здесь, и, очевидно, лучшего, чем он сам. Но именно потому, что Когами хотел большего для неё, то не находил в себе сил остановиться. Ничего, ничего, — скандировал он в уме, потираясь об висок своим. Ему вполне известно, что они истощены до предела бесконечной работой, и конкретно он ещё и покалечан. Но это ничего не значит. Он отодвигает пределы болевого порога и общего износа организма и тянется под юбку. Аканэ, словно удивилась, коротко вздохнула, но быстро смекнула, что к чему. Она слегка отталкивается от дивана и позволяет ему потянуть за резинку трусиков, пока они не упали к ногам, после переступив через них. В движениях прослеживалась неловкость, но необходимая неловкость. Когда девушка вернулась в предыдущее положение, то её коленки невесомо докоснулись до внешней стороны его ног, создавая напряжение нового уровня между ними. Когами почти давится им. — Когами-сан? — тоненьким и застенчивым голоском произнесла она. Когами застаёт мысль, что, может, у него сейчас странное выражение лица. Она выглядела сбитой с толку, когда он по-настоящему сбит с толку внутри. Становится хуже. Потому что такого не должно было произойти. Никогда. Хоть между ними всегда что-то проскальзывало, каким-то образом, с самой первой встречи на задании. Или с того момента, как Аканэ подстрелила его нейтрализатором в позвоночник во спасение невинной женщины. Юбка туго натянулась, сковывая движения. Для удобства Когами подвернул её до самой талии. Cекунду Аканэ сомневается, на лице явно читается вопрос, как всё делается. И Когами приходит к мнению — с неприятной колью в животе, которая закручивает кишки — что это, возможно, её первый раз. У него давно никого не было и, впрочем, это происходило в прошлой жизни, будучи инспектором Шиньей Когами, у которого имелась приличная работа и налаженная социальная жизнь в обществе. Не у того Шиньи Когами, который был отправлен жить против воли в дешевые апартаменты подвального помещения, где работа смешивалась с отдыхом, не у того Шиньи Когами, который каждое утро тренируется убивать людей голыми руками. У него есть все разумные причины на волнение, не меньше, чем у неё. Как бы девушка ни нервничала, всё равно делала вид, что не волнуется, и кивнула ему, давая согласие, которое если и было не совсем твёрдым, но достаточно убедительным. Его тело откликнулось на её кивок быстрее, чем мозг успел обработать информацию — Шинья оказывается внутри Аканэ в мгновение. Он терпеливо подождал, пока она привыкнет к его размерам и наполненности внутри, прежде чем сделать ещё одно движение. Казалось, у него не получится снять оцепенение, но это случилось. Когами намеренно не предпринимает попыток снять с неё одежду. Его устраивал барьер между ними и то, как ощущалось её тело сквозь ткань. Как если бы произошёл контакт с большей поверхностью кожи, то это могло привести к неминуемой катастрофе. Аканэ в официальном костюме оставалась Аканэ — инспектором и его начальницей — а не той, которая создавала давление вокруг члена и грудь которой упиралась в него через толщу ткани. Такой дисбаланс вызвал диссонанс ассоциаций и реальности. Мужчина зарывается носом в светло-каштановые волосы, касаясь шеи. Она не успела переодеться, если только пару раз освежиться в дамской комнате. От неё пахло всем, через что они прошли вместе за день: больничным кабинетом с медицинскими настойками и часами беготни от одного места к другому. Тонкие пальчики выводят рисунок на самом пострадавшем месте в районе плеча. Когами не позволяет себе поддаться её нежности, однако он может подтолкнуть Аканэ к его состоянию сейчас, где адреналин и дофамин творили глупости — до животного желания. Так не должно быть. Не должно — точка. Крепкие пальцы прихватывают спинку дивана для равновесия, потому что при его пылкости в данный момент если он сожмёт в руках Аканэ, как того желал, то на её бёдрах останутся синяки. Часть Когами мечтает оставить на ней след. Но подавляющая часть Когами всегда будет стремиться защищать хрупкую девочку перед ним. Слово девочка зародило в нём смуту, он взглянул на Аканэ сквозь дымку страсти. И ей вновь двадцать. Бинты и бандажи плотно прилегали к телу, не было ни шанса их сместить. Активная фрикция в паховой области и рядом приближала его к долгожданной разрядке. Однако им движила дикая и извращённая мысль, что она должна кончить первой. Он не задаёт себе лишних вопросов. Шинья просовывает руку между ними, дотягиваясь до клитора и смакуя то, как Аканэ стала захлёбываться воздухом, будто тот превратился в воду и наполнил лёгкие, заставив тело подёргиваться в конвульсиях. Подушечки пальцев сухие и в мозолях, но они хорошо выполняли свою работу. Девушка тянулась бёдрами к нему, чтобы минимизировать время без него внутри. Она извивалась в руках и стонала — всё та же Аканэ с её необузданностью и честностью в глазах, лишь в новом свете, но её не заменить другой. Когами готов расплакаться только из-за этого. Когами готов кончить только из-за этого. — Всё хорошо, — заверяет она, но всё и вправду нехорошо. Крепкой рукой он слегка приподнимает её за ягодицы и ускоряет темп. Когда оргазм прокатился волнами по её телу, когда стенки влагалища принялись давить на член, сжимая в тиски, когда женская грудь затряслась под ним — под рубашкой — Когами пожалел, что не снял её. Как бы ощущалось её тело, прижатое к нему — кожа к коже — без лишней одежды. Он хотел, сильно хотел почувствовать. Ему не стоит хотеть. Получив дозу эндорфинов, Аканэ зарывается в копну чёрных волос пальцами, и это лишнее, это сносит крышу и все существующие принципы. Ему кажется, что губы произносят её имя снова и снова, или не кажется. Он кончает, достигнув пика наслаждения. И в голове тут же возник голос: И это всё? И это всё, что ты хочешь? Не было ощущения завершённости, лишь зыбучая пустота, которую Когами никогда не испытывал — и всё потому, что хочет большего. Опустив взгляд вниз на Аканэ, которая пыталась отдышаться, горячим дыханием опаляя шею и ключицы, на распахнутые поблёскивавшие от слюны соблазнительные губы, Когами знает, что ему произошедшее было необходимо. Его тело совсем обессилило, однако он находит в себе остатки воли и придерживает её руками, чтобы она не сползла на пол.***
Ему следует разбудить её и попросить уйти. Ему следует выпроводить её из своей комнаты. Здесь небезопасно для неё (не говоря уже про грубое нарушение дисциплины: ебля с карателем, нда, нда — совсем не редкий сценарий, но неоспоримо наказуемый). И ему есть чем сейчас заняться: составить отчёт, обдумать мысли. А всё подобное невозможно, когда Аканэ близко. Она скромно свернулась калачиком на диване и отвлекала его. Любое решение, принятое здесь, будет осквернено присутствием инспектора. Аканэ ворочается во сне, подгибая коленки ближе к подбородку. В комнате довольно прохладно, Когами знает, но он отказывается накинуть на неё плед или пиджак, как будто действие будет означать, что между ними есть полупостоянная связь, но тем не менее связь. Только вот мужчина не до конца уверен, отказывает ли он ей или себе. Ему следует избавиться от неё здесь. Он точно с минуты на минуту разбудит её и попросит уйти. С минуты на минуту.