***
Барри тренируется на беговой дорожке, каждый день уделяя этим занятиям, на которые тот воодушевлённо и стабильно опаздывает, по два часа — один поутру, перед работой ассистента-криминалиста, другой уже после трудового дня; Тоун (когда доктора Сноу нет поблизости) вводит тому под кожу тонкие иглы одноразовых шприцов для сбора крови, анализируя изменения в химическом составе. Каждый день его голосовой журнал пополняется как минимум на одну заметку о своих прогнозах по поводу Флэша, о наблюдениях за Барри Алленом, которого стоило считать его собственным творением, вторым по степени значимости достижением. Первой его гордостью, конечно, был собственный Спидфорс, собранный кропотливым трудом — не столь мучительно долгим, но определившим его судьбу. «Прошло двести восемьдесят семь дней с удара молнии. Субъект остаётся сфокусированным на своих тренировках, однако, фокус снижается из-за отсутствия видимости явных результатов». «Субъект выглядит подавленным из-за необходимых смертей опасных мета-людей. Тем не менее, эксперимент продолжится, так как сильных потрясений не наблюдается, а будущее по-прежнему неизменно. Разумно будет предложить более осязаемую цель для тренировок». Барри играет с ним в шахматы на скорость, параллельно с этим соревнуется с Циско в пинг-понге и проводит игрушечную операцию вместе с Кейтлин, выглядя при этом более жизнерадостным и сконцентрированным, чем когда просто бежит вперёд на бесконечной полосе. «Прошло двести восемьдесят восемь дней с удара молнии. Субъект показывает скорость, превышающую ту, что демонстрирует на обычных тренировках, когда поставлен перед несколькими задачами или же при всплеске адреналина в нестандартных ситуациях». «Двести восемьдесят восемь дней с удара молнии, наблюдение второе. От удара крио-пушки, созданной мистером Рамоном, у субъекта замедлились все процессы регенерации повреждённых участков ткани. Существует ли необходимость личного устранения источника опасности для субъекта — пока неизвестно и, вполне вероятно, опасно, учитывая его роль в истории Флэша, однако, оружие, способное навредить Флэшу, должно быть изъято. На данный момент будущее по-прежнему остаётся без изменений. Субъект действует импульсивно, ответственность за его действия и сохранность вызывает беспокойство». Барри остаётся в лабораториях подольше, чтобы дополнительно позаниматься под его присмотром. «Прошло двести девяносто пять дней с удара молнии. Субъект проявляет энтузиазм в развитии своей скорости, смерть Бет Санс Соуси повлияла на психическое состояние субъекта. Наблюдаются схожие поведенческие реакции на однотипные ситуации. Однако, чувство вины можно развивать далее, пока будущее остаётся неизменным». Барри предлагает ему сыграть в шахматы. «Прошло двести девяносто девять дней с удара молнии. Субъект показывает заинтересованность в компании Харрисона Уэллса, за последние четыре дня скорость субъекта повысилась на семь целых и три сотых процентов. Четыре часа в неделю будет достаточно, чтобы поддержать заинтересованность и улучшить навыки субъекта в шахматах. Придётся уменьшить время, отведённое на ремонт ускорителя, а пока будущее всё так же неизменно». — Ничья, — произносит Тоун одним вечером и откидывается на спинку своего кресла, закидывая руки за голову и гордо осматривая шахматную доску свысока, словно своё творение, словно он повинен в том, что передаёт сокровенные уроки, которые могут обернуться против него в любой момент — была бы воля. — Вы быстро учитесь, мистер Аллен. — Мне нравится то, как мы с вами проводим вечера, доктор Уэллс, — признаётся Барри с широкой улыбкой; Тоун поднимает взгляд с оставшихся фигур на другое своё творение, которое слегка смущается только что сказанных слов. Будто бы восхищение доктором Уэллсом было для кого-то секретом. — Мне тоже, — следует быстрый ответ, который оказывается неожиданно честен. Проводить четыре часа в неделю таким образом оказалось приятно: внимание Барри Аллена — Флэша — дразнило лестью его эго, а ведущаяся между прочим непринуждённая беседа, в которой Барри искренне заглядывал к нему в рот, слушая его слова, в которой тот изредка рассказывал о современных — для него, правда, устаревших, но так же интересных — достижениях криминалистики, а иногда и о полицейских буднях, взывала к его давно забытому прошлому и заставляла иронично усмехаться тому, как его творение теперь зависело от его слова, его внимания и одобрения. Настаёт неловкая пауза, которую Барри скоро прерывает предложением: — Что ж, я очень голоден, поэтому быстро сбегаю и возьму себе что-нибудь поесть. Захватить по пути что-нибудь вам? — Двойной бургер, картошку и колу, спасибо. А я пока расставлю фигуры для следующей игры. — Хорошо, — соглашается Аллен и убегает. Тоун уточняет время на часах и приподнимает одну бровь: они сидят уже на сорок три минуты дольше обычного. Ничего страшного, думает он, эти встречи приносят ему куда больше, чем то, на что он рассчитывал. Он вновь расставляет фигуры на доске. Спустя две игры и превышенную за один вечер норму «четыре часа в неделю» Барри объявляет ему мат конём. — Я впечатлён, мистер Аллен. Вы превосходный ученик, — со скрытым раздражением, ведь он не рассчитывал на свой проигрыш так быстро, всё же гордится Тоун. Барри смущённо улыбается и сам вспоминает о времени, а затем покидает его, оставляя в одиночестве («Вас подбросить до дома, доктор Уэллс? Уже довольно поздно», — «Благодарю за щедрое предложение, но откажусь, я хотел ещё успеть немного поработать, пусть и не рассчитывал задержаться настолько. Отправляйтесь домой, Барри»). Эобард Тоун рассматривает фигуры на доске — он не умел проигрывать, — воссоздаёт партию по памяти, а затем понимает, что у него было две упущенные возможности выиграть Барри Аллена, использовав пешку и ферзя, а он их слепо упустил.***
Когда от рук Отключки (и не в последнюю очередь доктора Уэллса, как бы Барри ни хотел закрыть на это глаза) погибает его школьный враг номер один, так же первый человек, что оказался в тюрьме-сердце ускорителя частиц, Барри находит в себе сожаление к тому, кто отравлял его школьные годы своим существованием; кто переломал ему кости и напомнил о том, что он может быть бесполезен и беспомощен; кто похитил его сестру, лучшую подругу и любовь всей жизни в одном лице. Он пробует на языке вину, что поглумился над Тони, запертым в клетке, что это было последнее, что он сделал; вину за свои опоздания и недостаточную серьёзность к тренировкам, на которые он изо дня в день продолжал опаздывать; за отчасти несправедливые слова, пылко произнесённые доктору Уэллсу (ведь тот же наверняка действовал из лучших побуждений, пытаясь их защитить, думает Барри, пусть морально неправильным способом); что он не был в участке, вновь бессильный перед стечением обстоятельств, что он позволил опасному преступнику убить офицера полиции, подстрелить Эдди и взять в заложники Айрис, которая справилась и без Флэша, но всё же надеялась на него — а он её подвёл. — Доктор Уэллс… — произносит Барри, не зная, как продолжить дальше, потому что пристальный взгляд доктора заставляет его понервничать, и Барри боится, что начнёт тараторить, как обычно, когда ему становится очень неловко. — Я понимаю, — перехватывает доктор Уэллс. — То, что я сделал, было негуманно как минимум. Я лишь надеялся выиграть нам немного времени, но это, безусловно, не достойная причина моему поступку. — Да, не достойная, — соглашается Барри, — но то, что вы готовы были рискнуть своей жизнью ради наших, тоже о многом говорит. Я ошибался... — Я равнодушен к людям в целом, это так, — говорит Уэллс более мягким голосом, сопровождённым полуулыбкой, которая всегда придавала лицу учёного немного загадочности — будто тот и так не был соткан из тысяч неразрешённых вопросов, ответы на которые, если находились, вызывали множество новых. — Но мне небезразличны вы. Барри кивает и немного поджимает губы, пытаясь спрятать ответную восторженную улыбку от этого признания, от примирения и просто от компании доктора Уэллса. Он счастливо покидает лаборатории.***
«Прошло триста одиннадцать дней с удара молнии, наблюдение второе. Субъект полностью восстановил свои способности и увеличил скорость на двенадцать процентов. На данный момент будущее остаётся таким же, но… это не главное. Барри Аллен в безопасности». Тоун низко и коротко смеётся, находясь в компании искусственного интеллекта, прерывая запись. Подумать только: он мог пожертвовать своим добрым именем Харрисона Уэллса, раскрыть свою сущность преждевременно, если бы события сложились иначе; он мог пожертвовать остатками своей скорости, что была его жизнью — если бы того потребовалось ради спасения Барри Аллена, его создания. Он остался бы ни с чем, без смысла существования, ради будущего, которого он так долго ждал и которое было уже так близко — подай рукой, забери то, что принадлежит тебе, заставь другого исправить всё содеянное и вернись на своё место. На место заклятого врага, с Флэшем, что не знал термина «Человек в Жёлтом», что получил бы свою скорость от настоящего Харрисона Уэллса на шесть лет позже. С Флэшем, что не знал его милосердной доброты, когда он не убивал его на протяжении четырнадцати лет, когда обучал его, как стать быстрее, что не играл с ним в шахматы в редкие вечера и не внимал его голосу в наушнике, руководящему его действиями. С Флэшем, что не был его замыслом, не был достижением и гордостью — уже номер один, ведь он оказался способен добровольно отказаться от своей скорости. Но разве не этого он добивался? Покончить с Флэшем раз и навсегда, доказать свою правоту и освободиться, наконец, от собственной вневременной судьбы. Мысль о том, чтобы убить Барри Аллена в костюме Флэша начинает жечь кожу пальцев (но ему так хочется дотронуться до трепещущего сердца, чтобы удостовериться, что оно всегда принадлежало ему!) Флэш того времени потерян навсегда, если только он не вздумает вернуть настоящую, правильную и простую реальность. — Доктор Уэллс, можно вас? Когда Барри Аллен пытается подавить внушённый извне ему гнев, выместить его на Стреле, что оказывается Оливером Куином, или же его, Тоуна, далёком предке, на капитане полиции или же на Джо, Эобард Тоун ясно понимает: он был в нём всегда. Барри Аллен, продукт этого альтернативного времени, — такой же, как и он… Ведь, конечно, тот оставался его творением, тот подавался его влиянию, и он мог бы показать Барри его настоящее нутро, часть замысла, родившуюся в ночь убийства Норы Аллен; проводящую всё время в состоянии эмбриона, неспособного выбраться из-под маски героя, когда Барри Аллен был отправлен к психиатру, что говорил о придуманных воспоминаниях, чтобы избежать реальности; когда Барри посвятил свою карьеру тому, чтобы раскрыть дело Генри Аллена, осуждённого на пожизненное заключение в колонии строгого режима; когда тот уходил с работы позже всех, часами рассматривая спрятанную от чужих взглядов доску с материалами по этому делу, и когда исследовал новости об особо загадочных — похожих — делах, надеясь на новую зацепку спустя столько лет, и когда отправился в Старлинг Сити, угрожая планам Тоуна и предполагая возможность пропустить важный день запуска ускорителя частиц, созданного Харрисоном Уэллсом, чтобы найти что-то новое, невозможное — и всё из чувства несправедливости, незримого долга перед осуждённым отцом, утратившим своё доброе имя; из ярости на того, кто посмел убить его детство. — Да, мистер Аллен, я вас слушаю. — Я хотел бы перед вами извиниться, — Барри проводит рукой по волосам, словно стараясь собраться. — За что же? Я не смогу найти в памяти момент, за который вы были бы должны мне извинения. …и Барри так же жаждет уничтожения, как велико его желание причинять помощь. — Кажется, тогда вы будете одним из немногих, кому я не должен приносить свои извинения. — И всё же, вы подошли ко мне, потому что чувствуете, что сделали что-то не так? — Я был зол и на вас в том числе, доктор Уэллс. — Если это касалось того, как я поступил с вашим бывшим одноклассником, мистер Аллен, то у вас была весомая причина чувствовать злость и без вашего «зомбирования» мета-человеком. — Да, отчасти, но я понял, что злился не на вас, — признаётся Барри ему и недоговаривает: а Тоун видел, как Аллен позволяет агрессии руководить рассудком, когда тот ругался с приёмным отцом; как Аллен произнёс и не-его имя тоже, — а на себя, потому что был настолько же виновен в других смертях, как и вы ответственны за смерть Тони. И мне от этого не сбежать, как и вам. — Если бы вы не сделали то, что сделали, то вполне вероятно, что не стояли бы сейчас здесь, — произносит Тоун. — Человечество ничего не потеряло от ваших действий, мистер Аллен, но от потери вас вполне могло бы пострадать. Возможно, Барри поймёт его. Возможно, Барри примет его. Он только поможет ему это сделать. — В последний раз, приятель, — произносит Тоун в пустоту, глядя на манекен с костюмом Обратного Флэша и нежно проводя по грубому триполимерному материалу, немного напоминающему по тактильным ощущениям кожу. Отпускать не хотелось, но он решился заплатить эту цену.***
Гнев, ярость и ощущение вселенской несправедливости возвращаются к Барри вместе с заявлением свидетеля из Меркьюри Лабс о том, что он видел Человека в Жёлтом; вместе с осмотром ран мертвецов, которые могли быть нанесены лишь на большой скорости; вместе с заявлением Джо о том, что этот Человек в Жёлтом уже забрал все улики по делу его отца и угрожал убить Айрис в случае возобновления расследования. Доктор Уэллс обещает ему, что Человек в Жёлтом скоро попадётся в ловушку, но Барри впервые хочет, но не может ему поверить — это кажется почти невозможным; так же, как и почти всем людям на протяжении его жизни, которым он рассказывал о невиновности отца, казалось, что он гонится за иллюзиями. Барри боится: за Айрис, за Джо, за отца и команду С.Т.А.Р. Лабс; того, что он может встретиться с убийцей своей матери и проиграть ему. Барри злится: ему кажется, будто никто и не хочет поймать Человека в Жёлтом так, как он. — Барри, — говорит доктор Уэллс с едва заметной улыбкой и отдаёт своего ферзя, — я надеюсь, ты не станешь устраивать охоту на этого… спидстера в одиночку. Ты должен знать, что всегда можешь положиться на мою помощь. И Барри благодарен: за слова-обещания, за уютный вечер с подаренным им же и разлитым по стаканам эггногом и шахматной доской; вечер, который доктор Уэллс устраивает внепланово, извиняясь таким образом заранее за своё отсутствие на рождественской вечеринке в доме Уэстов. — Спасибо. Вы уже сделали больше, чем кто-либо другой, придумав эту ловушку для него, доктор Уэллс. Я, наверное, слишком уж плох в том, чтобы не быть «открытой книгой» для всех. Он делает свой ход. — С помощью Циско, — добавляет доктор Уэллс. — И это пустяк. Было бы странно, если бы ты реагировал на появление Человека в Жёлтом как-то иначе, Барри. — Просто… кажется, я запутался. Наверное, вы с Джо были правы в том, чтобы не давать мне участвовать в его поимке. Я больше не уверен в том, что смогу остановить себя, когда увижу его наяву. Боюсь, что он убьёт кого-нибудь ещё; боюсь, что у меня получится, — Барри уводит взгляд в сторону, чувствуя себя априори виновным за такую мысль в компании своего кумира, — убить его. Они обмениваются фигурами. — Иногда это кажется единственным вариантом отпустить трагедию и предотвратить новые, — произносит доктор Уэллс, и Барри хмурится в ответ на эти слова, думая о том, как неправильно они придают ему уверенности в собственных силах и как ему становится немного спокойнее от подобного обсуждения жестокости. — Поэтому я рад, что ты понимаешь мои мотивы, когда я прошу тебя отсутствовать в процессе поимки Человека в Жёлтом. Барри вздыхает. — Я только не понимаю свои мотивы: неужели мысль убить Человека в Жёлтом настолько мне приятна, что я становлюсь согласным лишить своего отца возможности вновь оказаться на свободе? Невинно выглядящая пешка, которую пропускает мимо Барри, достигает другого конца поля и превращается в ферзя, объявляя его королю шах. Фигур на поле оставалось мало. — Лишить жизни того, кто забрал у твоей семьи и многих других возможность жить спокойно звучит достаточно справедливо. Око за око и глаз за глаз — достаточно примитивная, но довольно понятная философия этого вопроса, — говорит доктор Уэллс. — Но, что бы ты ни сделал, Барри, что бы ни решил, у тебя всегда есть я на твоей стороне. И выходит так, что доктор Уэллс убивает Человека в Жёлтом за него. Совершенно случайно, конечно, ведь ловушка была протестирована на Флэше, чтобы доказать свою эффективность, но напряжение силового поля оказывается смертельным для Человека в Жёлтом, и всё, что остаётся для Барри — это обугленный костюм и неузнаваемое тело незнакомца, слишком похожее на очередную жертву Отключки, уже давно перекочевавшего в морг, оборудованный на нижних этажах лабораторий. — Мне жаль, что твой отец не сможет оказаться на свободе, — говорит доктор Уэллс. — Мне тоже. Я так и не смог найти ничего, что подтверждало бы его причастность к убийству мамы. Мне даже не удалось установить его личность, — Барри хмурится и проводит пальцем по нижней губе, как и всегда, когда находил необъяснимые дела; дело об убийстве его мамы уже четырнадцать лет как было официально закрыто; дело о невиновности его отца зашло в тупик и, возможно, тоже подлежало закрытию, разве что справедливости Барри так и не нашёл. — Только вот что странно: его клетки совершенно обычные, не как у меня или у других мета-людей, которых мы встречали. — Это и в самом деле странно. Но, возможно, этот спидстер получил свои силы другим путём, не через ускоритель. Человек в Жёлтом появился тогда, когда ускоритель частиц оставался лишь идеей, что была записана лишь в блокноте. К тому же, ловушка, которую я построил, оказалась пригодна для Флэша, но для него оказалась смертельной. Наши представления о том, какими свойствами обладают люди с твоими способностями, основаны только на результатах тестов с твоими параметрами. — Точно, — кивает Барри в ответ. — Я и забыл об этом. Ужасная смерть Человека в Жёлтом не тревожила ни сознание, ни совесть, разве что желание спасти своего отца и невозможность это осуществить тяжело давила на плечи; а ведь он подарил ему надежду на свободу, обещая, что совсем скоро тот окажется оправданным, что у его сына всё-таки получится завершить дело всей его жизни. Вина расползается горечью от несдержанного обещанного, от собственной беспомощности без доктора Уэллса, что закрыл это дело намертво за него.