Раз - и всё.

Я любила за ней наблюдать. Смотреть, как она на мероприятиях сидит, поставив ногу в кроссовке на стул спереди и разговаривает с кем-то кокетливо придерживая подбородок ладонью. Как она смеётся, не стесняясь оголять зубы, боже, какая это же сейчас редкость, когда люди не стесняются смеяться в своё удовольствие, разве нет? Мило, трогательно… я могу придумать миллион эпитетов и описательных слов для неё, а она будет всем этим и одновременно ничем, потому что, кажется, таких девчонок на свете нет. Её в жизни совершенно ничего не волнует, на лице почти всегда кристально чистая, ясная, как день, эмоция. Глядя ей в глаза, ты безраздельно веришь ей, потому что чувствуешь, что она тебя не обманет, кем бы ты ни был, для неё что студент, что преподаватель, что декан, она не врала, глядя своими пронзительно синими глазами и презирая лицемерие и ложь. А как она разговаривала! Полушутя, но с уважением, никогда не переходя грани. С ней всегда чувствуешь себя спокойно, потому что можешь быть уверен, она никогда тебя не поставит в неудобное положение, а если ты уже, то искусно выведет, гарцуя над препятствиями, как чистокровная аппалуза с длинными крепкими ногами, едва касающимися пола во время изящного танца. И почему я только о ней думаю? Наверно всё потому, что она совсем не похожа на других студентов — им всем как будто по пятнадцать — юношеский максимализм и майские гормоны в голове смешались в отвратительный в своей смертоносности Б-52, съедающий неокрепшие мозги людей, обманывающих себя ощущением взрослости, как дом термитами. А она была… ох, мне кажется я в свои без пяти сто не имею столько непосредственности и лёгкости. Ей ничего не надо, ничего не влияет на неё, никто не переменит её мнения, в голове все на местах и по порядку, и это прекрасно. Помню, один раз застала её в споре с друзьями. Расстроилась, потому что она долго стояла молча, будто не принимает участия, задумчиво смотрела в окно, а потом махом развернулась и отвесила пощёчину парню, он и по моему личному мнению именно тогда повёл себя некрасиво. Она вломила её в полном молчании, и когда тишина накрыла их как куполом после этого взрыва, она только тихо вышла, прикрыв за собой едва слышно дверь. Я бы никогда не подумала, что можно быть настолько уверенной в своих убеждениях, но с того раза уважать я стала эту малышку ещё больше, хотя на малышку она походила мало — высокая, гибкая, быстрая, крепкая, в союзе была бы первой красавицей, если бы не худоба. Хотя и это ей было к лицу. И вот я в очередной раз сижу, смотрю на неё, вглядываясь в ряды людей напротив, где она с кем-то легко общается, улыбаясь и почёсывая шею — мешает пропуск на синтетической ленте, натирает шею, мне тоже. Интересно так, а я думала я одна такая вечно недовольная. Мне вообще до встречи с ней казалось, что у меня в целом всё хорошо, а потом, когда она уже систематически и окончательно внедрилась мне в сознание, и я не могла отказать себе в удовольствии наблюдать за девочкой, я поняла, что раньше всё было таким однотипным, равнодушным и обыкновенным. А она так любила пить воду, с каким удовольствием она её пила — держала тонкими пальчиками бутылку, постукивая по горлышку ноготком, легко и небрежно держала её за спиной, у меня такая же бутылка, но почему-то я думаю, что именно её бутылке повезло, потому что она у неё. Как она ест, облизывая ложечку, почему я, когда позвали на фуд-зону, подумала, что не голодна, а теперь стою в двадцати метрах и думаю предлог, чтобы зайти и встать где-то рядом. Сидеть и делать вид, что я тут сама по себе и чисто случайно, хочу выпить чая, а сама поглядываю, улыбаюсь забвенной и смущённо кривоватой улыбкой, не опуская глаз. Пару раз меня уже поймали. Я чуть не поседела! Стыдно и страшно, что девушка, такая беззаботная и откровенная, подумает всякого… я же ничего страшного не делаю, наблюдаю просто, смотрю… хочу смотреть, потому что никогда не чувствовала такой тяги к кому-то, настолько сильной, что удовлетворяя её, не могу сдержать улыбку. А что подумаешь ты, моё маленькое солнце? Что у преподавательницы тихо едет крыша, и она пялится на студентку, глуповато улыбаясь. Что мне от тебя что-то нужно? Испугаешься, что на следующем зачёте, подсев ко мне, почувствуешь всю гадость и мерзость взрослой жадной и слюнявой любви? Надеюсь, нет. Надеюсь, я не выгляжу так, надеюсь, что ты не заложница клише, потому что мне хочется любить тебя нежно и робко. Мне стыдно перед собой за свою наивную и неуверенную любовь, которая из-за предубеждений может показаться грязной, я боюсь, что ты про неё узнаешь, и подумаешь, что за столько лет, ей богу, у меня только педагогического стажа больше, чем тебе лет, я не обзавелась обдуманностью и серьёзностью, чтобы не выглядеть как безмозглая овечка, науськанная наркотиком любви. Какой стыд перед собой, ты же ему не поддалась… нет, ни в коем случае ко мне, хоть к кому-то. Вряд ли ты идёшь, мечтательно вглядываясь в даль и думая о чем-то своём робком и несбыточном, вряд ли хочешь со мной встретиться, случайно столкнувшись жарким днём, чтобы просто улыбнуться друг другу и кивнуть, увидеться. А я хочу. Поэтому искала тебя глазами сегодня весь день, ты же не могла не прийти. Признаться, я и сама записалась для того, чтобы встретиться, найти повод хотя бы со спины заглянуть. Пробегаешь мимо, дожёвывая на ходу булку, даже не замечаешь меня, стоящую около стены, опять над чем-то смеёшься. Беззаботная малышка. — Куда вы, у нашего же факультета другой сектор! — Слышу со спины, когда, обернувшись, собираюсь занять место. Поднимаю пропуск к глазам, хмурюсь, вглядываясь в цифры и улыбаюсь глуповато. — Правда… — Пойдёмте, я отведу. Боишься, что я потеряюсь? Да, так и есть. Столько людей, а я просто иду, чтобы сесть и слушать почти час какую-то ненужную мне информацию. Думать о своём и зарабатывать репутацию зануды и маразматика. — Спасибо, — киваю, иду по лестнице и подтверждаю своё звание растяпы: нога соскальзывает по ступеньке, и я падаю коленом об угол, успевая поставить руки перед собой. Какой кошмар… какой стыд… а ты идёшь сзади и видишь это всё. Большая, неуклюжая, нескладная я. Растянулась на лестнице, представляя аккуратной и изящной студентке такой вид. Обычно все скрыто платьишками, костюмом, строгой юбкой, придававшими походке изящности. Забывается, что под ними обычный человек, гарантийный срок которого истёк, а сейчас я прямо-таки напомнила об этом, ещё и дернулась от боли жалко, тихо вякнув. Полный комплект. — Вы в порядке? — чувствую руку, уверенно держащую за локоть и невероятную опору — видя все эти взгляды, молчаливые признания в симпатиях, ты ещё подаёшь мне руку. Великодушно и немного смешно. Краснею. Киваю, поднимаясь, улыбаюсь, улыбаешься в ответ, и первый же шаг выдаёт меня всю с потрохами — коленом я упала ровно на угол, как говорится, по нерву, поэтому наступать на неё отвратительно неприятно. — Давайте сюда, — показывает на ближайший же чей-то стул. — У вас вещи тут? — Да, у меня место… — оборачиваюсь, приподнимаясь, и указываю куда-то назад. — Сидите, — всё те же увереные в своей правоте руки опускают на стул, и она, уже погружаясь в какую-то свою мысль, смотрит вдаль, — У вас где, давайте я принесу? — Так билет же… — Она только фыркает, что-то бурча под нос, вроде: «да пофиг», — на десятом ряду, второе место. Сумка там черная и кофта… Исчезает, наблюдаю, как она вдали считает ряды, видит мою серую немодную кофту, такая, наверно есть у каждого препода и учителя, для прохладных дней, и сумку. Ой, ну она их и в руки взяла — сразу видно, что не её вещи, смотрится, как седло на корове, только… наоборот. Арабская с телегой на перевес — ужас! — Извините, вы наверно, ошиблись, у нас билеты на это место… Выпадаю из созерцания, вдруг понимая, что надо мной стоит пара молодых людей, места которых я заняла, и ждут объяснений, а ещё лучше, исчезновения, а я даже не знаю, что сказать. — Да, я сейчас… — Верчусь по сторонам, даже жалко как-то выглядит, ищу повода не выглядеть так глупо, когда из ниоткуда возникаешь ты. — Что такое? — Это наши места. — У нас тут небольшое ЧП, — говорит вперёд меня, опуская руку мне на плечо, пока я сижу перед ней. Душа проваливается в пятки и сворачивается, как кислое молоко, выворачивая от волнения наизнанку. Такая серьёзная и уверенная, что мне остаётся только сидеть и послушно ждать. — Я могу предложить вам своё место, оно там впереди. — Человек не уверен, оно и понятно, каким ещё ему быть, а ты не успокаиваешься, — пожалуйста, — мягко просишь, не опуская на меня глаз, знаешь, что я за тебя. — Ну… ладно… — уходят, нехотя соглашаясь. — Оп! — весело садишься рядом, ставя мою сумку себе на колени, и отдавая кофту — хотела повесить на спинку, но она такая длинная, что будет везтись по полу, поэтому я только накидываю её на плечи, что она тут же принимает к сведению, помогая. Краснею. — Неудобно. — Вставляю слово. — Неудобно, когда дети на соседа похожи, а я попросила. — Молчу, пока ты устраиваешься рядом. Наблюдаю снова, потому что не могу отказать себе не выразить всю любовь и горячую сладость осознания, что ты рядом, взглядом. Услышав молчание, поднимаешь глаза, ища ответа у меня в лице. — Что? — Отрицательно качаю головой. Ничего. Это был замечательный семестр. Я видела тебя каждый день, ты потом вошла в студенческий совет, постоянно мелькала то тут, то там, я, глупая, ради тебя, взялась за внеучебную работу, помогала, участвовала, организовывала. Стала бессменным участником мероприятий, чтобы иметь возможность улыбнуться тебе вскользь из-за стола президиума, в учебной части, случайно столкнувшись в дверях. Обращаться к тебе, чтобы сделать чуть потише микрофон, показывая пальцами снизить звук, смотреть на тебя, сидящую за аппаратурой, если вдруг микрофон у меня в руках начинает фонить, и получить спокойную инструкцию жестами через весь зал, как и куда его повернуть. А ты такая серьёзная и спокойная всегда, если я не справляюсь, просто двигаешь какой-то бегунок на микшерном пульте, и как только виновник обезврежен, крадешься и шепотом объясняешь на ухо, стоя и не стесняясь у всех на виду, пока я, сведя брови и опустив лицо ниже, чтобы подставить тебе ухо, слушаю, кивая. А потом год сменился. Ты отчислилась по собственному желанию — не лежала у тебя душа к высшему образованию. И я сижу в кабинете замдекана, участвую, помогаю и организовываю, вижу сотни людей, с давлением которых мирилась каждый день, ради того, чтобы сто первой была ты. А ты даже не попрощалась. Я понимаю, я тебе была никем, так улыбалась только мило, слушала, иногда даже что-то говорила, всегда удивлялась, почему тебе интересно слушать мнение или историю старой зануды и педантки, ты только после такого очередного разговора улыбнулась, выходя из моего кабинета, заглянула в глаза мне, человеку за столом, утопающему в бумажках, но улыбающемуся, потому что он говорил только что с тобой. И ушла. Я думала, ты потом снова вернёшься, снова увидимся, я уже не представляла работы без тебя, а ты исчезла. Сменилась, как календарный день, как погода за окном, как поколение на планете. Тихо и быстро. Незаметно.

Раз — и всё.