Все (не) в порядке

      Сережа в порядке. На его устах замерла улыбка, а глаза надежно сокрыты за солнцезащитными очками. Он вновь и вновь выходит на публику, читает отрепетированный заранее текст и игнорирует тяжелый, почти невыносимый, взгляд в спину. Врет сам себе — это пройдет. Нужно только перетерпеть, до крови закусить губу и зажмуриться до темноты в глазах, но переждать. Знает — если обернется сейчас, то ничего уже не спасет — сгорит дотла.       Там, позади, его ждет Птица. Его ждет тихий и холодный голос, шепчущий в темноте, как глупо все бросать сейчас. Его ждут касания на плечах и руки, сжимающие собственное горло до хрипоты, до пожара в легких. Птица зовет, говорит, не прекращая ни на секунду, и Разумовский сходит с ума. Да только куда сильнее?       Сережа погряз в своем безумии с корнями — не избавишься. Кажется, что сорняками все заросло основательно, ведь сколько не пытайся, а вспомнить не удастся, что было изначально. Благие намеренья, желание помочь и рвение восстановить справедливость. Все затерялось, померкло еще давным-давно, оставив после себя только обжигающую пустоту, которую не вытравить ничем.       — Перестань обманывать себя, строить жертву обстоятельств, — Птица давит. Всегда. Проникающим в подсознание голосом, долгими касаниями, взглядом, разрушающим все на своем пути. — Ты хочешь этого. Всегда хотел. Очистить мир от гнили, вернуть справедливость. Это всегда было нашей целью, делом жизни. Разве ты можешь отступить сейчас?       Сережа кричит после. Часы спустя, когда остается один, за спиной уже никого нет, тяжелая дверь закрыта на замок и тишина убивает сильнее, чем раздражающие разговоры Птицы. Разумовский кричит в тишину, что это все никогда не было его целью, но даже не надеется докричаться. Разумовский знает, что тишина эта — лишь иллюзия, блеклая и недолгая. Издевка, которая бьет каждый раз под дых, напоминая, что от самого себя ему не сбежать никогда.       Он смотрит в зеркало непозволительно долго, но так и не может разглядеть в отражении себя.       Разумовский бьет все зеркала на этаже в сотый, кажется, раз и надеется, что вместе со стеклом на части не разлетится он сам. Потому что то единственное, что еще удерживает его на плаву — Олег, чей образ маячит в подсознании, путает реальность с выдумкой, разрушает все начерченные грани.       Олег для Сережи катализатор и одновременно главный аддикт, потому что жизни без него дальнейшей нет совсем.       — Ты настоящий? — вопрос, который Разумовский задает при каждой их встрече. Вопрос, на который он каждый раз боится не получить ответа. Потому что знает — это уничтожит. Сломает окончательно и бесповоротно.       — Да, — Волков отвечает всегда одинаково, касается чужого лица, пальцами ведет вдоль линии скул, а после целует. Совсем невесомо и в лоб. Сергею этого достаточно, чтобы начать вновь дышать. И он не хочет думать, что все это может оказаться лишь фантазией, очередной уловкой, попыткой сломать и без того сломанную игрушку. Он хочет верить, потому что Олег — единственный его источник света.       Сережа не хочет задумываться, сколько «да» произнесено только в его голове, сколько встреч существует только на задворках покалеченного сознания, всеми силами хватающегося за жизнь и потерянную реальность.       Сережа не хочет думать, сколько раз он добровольно впускал в свой мир Птицу, просто, чтобы услышать короткое согласие.       Птица уничтожает медленно, давит на незажившие, кровоточащие раны и заставляет захлебываться в пучине собственных мыслей. И временами Сережа видит того Олега. С пустотой во взгляде, со стальной хваткой на шее и холодом в каждом движении. Этот Олег мертв. Его прикосновения не наполнены согревающим теплом, а только уничтожают, разрывают связь с реальностью и возвращают на месяцы назад, когда все, что было у Сережи — ложь самому себе.       Только вот ничего не изменилось. Он продолжает врать себе и окружающим, но только теперь делает вид, что все под контролем, что он все осознает и пытается изменить. Улыбается вымученно каждому новому взгляду в спину и думает о том, как бы перетерпеть, не повернуться. Иначе это убьет. Убьет быстрее, чем Гром осознает, кто все это время был под маской. А Сережа уверен — последнее случится скоро. Игорь, в конце концов, не дурак. До тех же пор он будет делать вид, что все под контролем.       Удается с каждым разом все хуже и хуже — он это понимает. Разумовский не помнит, когда в последний раз он спал нормально. Кажется, что этого и вовсе никогда не было. Каждая ночь — сражение, в котором однажды наступит поражение и тогда никакая ложь уже не спасет. Каждая ночь — кошмар, в котором у Сережи руки по локоть в крови, ненавистный костюм на теле и вокруг сотни тел, среди которых он всегда находит взглядом то, которого становится достаточно, чтобы проснуться с криком, остывающим на губах.       Олег в такие моменты всегда рядом.       — Ты мертв, — два слова, а у Сережи голос срывается, и взгляд наполняется всепоглощающим ужасом. — Тебя нет. Давно нет. Я похоронку видел. Прекрати, хватит.       — Я жив, Сереж, — Олег обнимает, а Разумовский уже давно даже не пытается сопротивляться. Просто позволяет делать с собой все, что вздумается. Слишком устал, слишком вымотан. — Я жив, а его здесь нет. Слышишь меня? — Волков прижимает его к своей груди, заставляет прислушаться к стуку сердца и услышать. Сережа слышит.       Олег пропускает сквозь пальцы пряди рыжих волос и позволяет Сереже хвататься за себя, как за единственный спасательный круг, гладит урывками по подрагивающим плечам, а после укладывает с какой-то особой заботой обратно в постель. И уже больше не отпускает, ложится рядом и прижимает к себе крепко-крепко, будучи готовым, если потребуется, защитить от всего мира.       Сережа не в порядке и Олег это знает. Но уже утром Разумовский будет вновь выходить на публику, скрывать синяки под глазами за стеклами солнцезащитных очков и легкий тремор прятать в неловких движениях.       А Олег будет рядом. Защищая днем и успокаивая ночью, доказывая, что больше не уйдет никуда. И Птицы зоркий взгляд в спину заменит на свой. Не уничтожающий — готовый поддержать и поймать.       В конце концов,       Вместе они справятся.