***
Каждый день в нашем заведении начинается одинаково. Смотря в собственное отражение в зеркале, Серёжа устало фыркает и вновь принимается тереть уже покрасневшую и раздражённую щеку мочалкой. Не то чтобы это сильно помогает оттереть дурацкий чёрный маркер с кожи, но ещё пару попыток и жирное «лох» точно станет еле заметным. Сука, ну и как можно было так крепко уснуть днём с открытой дверью? Ответ очевиден, и Разумовский вновь фыркает, со злостью вдруг бросая намыленную мочалку в грязное зеркало на стене. Щека уже горит, как горит и его задница (слава богу, в переносном смысле, потому что в этом гадюшнике возможно всё). Ещё бы он не отключился, как телефон с разряженной под ноль батареей, ведь целую неделю ему попросту не дают спокойно спать. Десятый класс — важный год, за который нужно наработать идеальный аттестат в местной школе и успеть начать подготовку ко всем известным и ненавистным экзаменам. Разумовский, как и любой нормальный в этом мире человек, хочет вырваться отсюда, да так, чтобы ему были открыты дороги в лучшие университеты Санкт-Петербурга. В лучшую жизнь. Другую. Ну, как мечтает любой выпускник детдома, знаете? С такими Наполеоновскими планами и огромным рвением улучшить свой уровень жизни любой адекватный человек начнёт пахать. Вот и Серёжа пашет — дрочит эти предметы так, чтобы от зубов отскакивало, лишь бы. Не то чтобы Разумовский до этого не был задротом. Был. Даже готовыми домашками барыжил, докладами и иногда даже рефератами. Здесь подработка есть почти у каждого, иначе никак. Это всё никого не волновало толком, он и не общался-то ни с кем, кроме одного человека. Даже в школе. Серёжа всегда был серой тихой мышью, которая сливалась со стенами в коридорах — его никто и не замечал. Но чёрт его знает, что произошло теперь. То ли пацаны выпускного класса от скуки подыхать стали, то ли перепутали детский дом с детским лагерем «Солнышко», и их последний год здесь — одна большая королевская ночь. Иначе как можно объяснить их внезапно хуёвое поведение по отношению к мышке по имени Серёжа? Дурацкие не смешные приколы, постоянные подлянки и наглое проникновение в его личный пузырь. И ему уже даже не обидно — разве что обидно, что шутки и правда тупорылые. Ну, зубная паста на бровях и подбородке? Серьёзно? Типа Дед Мороз? Письки на лбу чёрным маркером? Не перманентным, на том спасибо. Хотя, был раз, когда те слегка перепутали — Разумовский потом позорно топал в медпункт за спиртом, которым под сочувствующий взгляд медсестры оттирал банальное «пидор». Толчки в спину, попытки отжать честно заработанные на подработках деньги, попытки отжать даже сраный вчерашний пирожок из столовки. Или «дрочер» вперемешку с хуёвыми рисунками во всех учебных тетрадях, половина листов которых была изрезана. Как же он потом проклинал своих обидчиков, переписывая материалы. Ну уроды же. А ещё уроды те, кто придумал двери в комнату, которые изнутри открываются от себя. Её даже подпереть не получится, а замок вскрывается на раз-два. Нет, ну серьёзно? Если ты, идя по коридору, не получил по носу дверью как минимум десять раз — твой день прошёл зря. И вообще без этого наверняка вся твоя жизнь пойдёт по пизде. Разумовский пыхтит, аккуратно оттирая мыльные разводы с зеркала — если тёть Люда узнает, с вероятностью в 99,9% засунет ему тряпку в рот. А потом швабру. Но уже в другое место. В общем, женщина довольно страшная. Окончательно смыв надпись с лица, он гордо берёт мочалку и своё достоинство и уходит прочь от умывальников в общей туалетной комнате. Но тут же сдувается, ссутуливаясь и вновь цветом сливаясь со стеной. Как говорится, на словах мы все Львы Толстые, не так ли? В этом плане ему не повезло. Если все нормальные дети знают, что здесь нельзя проявлять слабину — загрызут и сожрут с потрохами, то он, как додик, со своей тревожностью и асоциальным образом жизни стал отличной мишенью. Учебный день на сегодня закончен, поэтому в коридорах детдома довольно шумно и людно. Серёжа спокойно доходит до своей комнаты — всё на своих местах, всё цело и невредимо. Он облегчённо выдыхает, бросая взгляд на пустую кровать напротив. Комнатки здесь небольшие, рассчитаны на 2-4 человека. А его бывший сосед выпустился ещё год назад — нового так и не подселили. Но Разумовский и рад. Хотя, думает он, может было бы и лучше, живи Серёжа не один. Вряд ли эти имбицилы стали бы вести на него охоту, зная, что кто-то да вступится. Он ведь и не говорит никому — точнее, одному и единственному другу. А воспитателям тем более. Прослывёт ябедой, потом совсем пиши-пропало. До самого позднего вечера Разумовский прячется в любимой библиотеке за домашкой и пробными тестами ЕГЭ. Обычно он здесь всегда один — компанию составляет лишь Галина Александровна, библиотекарша, но и её не слышно. Та акулой плавает меж книжных стеллажей и протирает пыль с каждой книги, почему-то с особой любовью заботясь о томиках Чехова. — Ну ты и дурак! Я тебя потерял, блин, договорились же сегодня фильм посмотреть у тебя, — слышится до жути знакомый голос. Серёжа непроизвольно вздрагивает, но тут же расплывается в улыбке, отрывая взгляд от текста. — Серый, ты хоть записки на столе оставляй, хуй же знает, куда ты пропасть мог. Улыбка становится ещё шире, так что её приходится спрятать, закрыв лицо большим учебником. Олег растрёпанный, в своём (и Серёжином) большом любимом чёрном свитере, похож на злобного воробья, потому что нахорохорился и пыхтит недовольно. И прикольно. Олег весь прикольный, а Разумовский весь в нём. По уши. Волков садится за небольшой стол напротив и притягивает к себе одно из учебных пособий по информатике, с максимально сложным лицом читая текст на рандомной странице. Серёжа не сдерживается и смешно фыркает, словив озадаченный взгляд Олега. — Может, лучше фильм? — Олеж, нет. — Серый, ты обещал, мы и так не тусовались уже неделю вместе! — Так ты же с компанией Ванька был, — без капли ревности отбривает Разумовский. — Я и тебя звал, но хрен там! — Мне нужно готовиться к экзаменам. — Они через год с хвостиком, — недовольно тянет Волков. — Вот именно! Тебе бы тоже стоило о подготовке задуматься. — Я в армию собираюсь, забыл? Так что не навязывай мне свои ботанские штуки. Разумовский закатывает глаза и тихо ойкает, когда его несильно пинают ногой под столом. А потом Волков сгребает в охапку все Серёжины учебники и демонстративно без единого слова встаёт из-за стола, направляясь к выходу. Мол, меня не сильно волнует твоё «нет». Серый только вздыхает, но послушно поднимается и идёт за другом. Идут они до комнаты Разумовского молча. Тот старается на людях особо не липнуть к Олегу, потому что в голове агрессивно ползает вредный червячок, напоминающий Серёже обо всей его ущербности и недостойности такого лучшего друга. У Волкова всё-таки какой-никакой авторитет в их местной иерархии, а Разумовскому только зубную пасту терпеть, не на зубах даже. Хотя обычно Серый старается напоминать себе, что в таких местах нужно станцевать с бубном у костра под возрастающую Луну, чтобы найти друга. Хотя бы хорошего знакомого. Каждый сам за себя, верно? Закон джунглей. А он нашёл, блин. Нет, его самый настоящий друг сам нашёлся. И ведь отличается ото всех детей в этом инкубаторе: сердце у него всё равно доброе, наивное. Большущее и человеческое. И сам он такой искренний, что сентиментальный Разумовский иногда готов в соплях миллион часов говорить Волкову, какой тот замечательный и как он его любит. Хоть и не заслуживает его нихрена, они же такие разные. Олег, конечно, злится. Ругается жутко, пытаясь вбить в чужую голову тот факт, что Серый — самый важный и близкий ему человек. Даже демонстративно периодически таскает того на всякие камерные тусовки по комнатам или курилкам. В стиле «Мне не стыдно перед другими с тобой общаться, заебал». «Хрен знает, что ты там в своей башке придумал, но меня не ебёт, Серый. Ты мой друг. Мой. Друг. Усёк?» Усёк, конечно. Но комфорта в чужих компаниях это не прибавило. И если с самим Волковым он чувствует себя комфортно так, что даже не заикается при попытках разговаривать и не дёргается при случайных прикосновениях, то с другими людьми ему откровенно плохо. Тревожность и стеснение растут в геометрической прогрессии. А с Олегом хорошо. Хорошо лежать на небольшой кровати и пялить в ноутбук, на экране которого какой-то боевик. Во время этого Серёжа зевает и затем смешно ловит с пальцев друга небольшую оранжевую мармеладку. Волков — очаровашка всея Руси — периодически уговаривает повариху тётю Олю привозить им пару пачек мармеладных мишек, это если у них денег нет. А потом кормит ими Серёжу и обязательно припасает пачку на случай, если тому будет грустно или тревожно, ну или чтобы подлизаться. Таскает тому свежие булки с повидлом из буфета. А иногда где-то берёт деньги и втихую ведёт Разумовского в Макдональдс, потому что: «Худой такой, смотреть больно». А иногда вместо Мака это какие-либо выставки современного искусства, после которых Серый светится так, что Олег понимает — он ради этого разгрузит ещё хоть сто грузовиков с овощами. И ещё умеет успешно обмениваться с кем-нибудь на хорошую одежду его размера из новой поставленной партии. Ну, и конечно даёт носить свои шмотки. Серёжа может смело сказать, что его Олежа — самый заботливый человек в мире. Хотя перед другими это, конечно, скрывает. Перед другими он, скорее, машина-убийца-я-набью-тебе-ебало-если-ты-не-отвернёшься. Оно и понятно, почему Олег бывает таким мягким. Детям в таких местах не хватает банальной ласки, а просить здесь попросту не принято. Поэтому Волков отдаёт всего себя и не просит ничего взамен, хотя Серёжа честно маломальски старается делать хоть что-то. — Блин, Серый, ну иззевался же. Ты спишь вообще по ночам? — всё-таки не выдерживает Олег. — А? А. Ну типа. — По твоим синякам под глазами заметно. — Домашки много задают, Олеж, допоздна сижу. — Дурак? Мы в одном классе учимся, нам на этой неделе задают только русский с матаном. Ничего не остаётся, как обречённо засмеяться и двинуть того в плечо. — Отстань, Волков. Смотри фильм и ешь мармеладки, — Серый беспощадно запихивает другу пару штук в рот, как только Олег открывает его, чтобы возмутиться.***
Не то чтобы Волков когда-либо чувствовал себя очень тупым — у него охуительный рыжий репетитор, — но вот невнимательным вполне. Потому что уже вторую неделю ему кажется, что тот упускает из-под носа что-то очень важное. Потому что Серёжа закрылся. И в буквальном, и в переносном смыслах — закрывается в комнате и не выходит ни на какую связь. Сколько бы Олег не пытался попасть к нему, достучаться, хотя бы просто поговорить — тот ни в какую. На учёбе Разумовский стал рассеяно считать ворон, а на менее нужных предметах и вовсе пересаживался со второй парты на заднюю и спал. Он мало разговаривал, мало ел (в какой-то момент Олег хотел запихнуть котлеты ему в рот самостоятельно) и теперь даже перестал доказывать, что всё хорошо, бросая тихое: «Просто устал». Его красивый рыжий лис стал выглядеть так, будто его переехал как минимум каток. Раза так четыре. И в какой-то день каток оставил пару трещин на экране телефона и синяк под глазом. Волков тогда выловил свою поникшую лисицу у умывальников, грубо к стене прижал и встряхнул хорошенько, схватив за предплечья. — Серый, это что за синяк? Что за херня? Ты подрался с кем-то? — Упал. — Так. — недовольно рычит. — До тебя доёбывается кто-то? Почему ты мне ничего не сказал? — Олеж, всё хорошо. Я пойду, мне тесты решать надо. И ведь реально тогда ушёл, оставляя агрессивно сопящего Олега наедине со своими догадками и предположениями. Никто и представить себе не может, насколько Волкову было обидно, что ему не доверяют банальные проблемы. Да, в этом инкубаторе это одно из правил: «Не доверять никому. Решать проблемы самому всегда и везде». Но он ведь искренне переживает, он себе обещал, что за Серёжу горой будет стоять. И что же получается? Собственное обещание сдержать не может? Друзья же друг друга в беде не бросают, ну какого тогда чёрта вообще. Спустя ещё четыре дня Олег, наконец, громко топая, шагает в конец коридора. Оказавшись у знакомой двери, тот сначала наивно дёргает её на себя, а после громко стучит кулаком по поверхности. Затем ещё и ещё, потому что даже спустя три минуты ему не открывают. Он стучит снова, громче, теперь присоединяя к этому делу ещё и ногу — бедные его мохнатые тапочки. Ох, и как же Волков зол. — Разумовский, мать твою за ногу, а ну быстро дверь открыл! Разумовский, блять! — продолжает тарабанить в дверь парень, пока та не открывается спустя несколько секунд. Открывается так резко, что Волков едва успевает увернуться и не получить по носу. Серёжа тяжело вздыхает и устало улыбается: — У меня нет матери, дурачок. Тот не успевает даже отойти, потому что поздний гость сам пробирается в комнату, захлопнув дверь за собой. И тут же почти сносит Разумовского с ног, сгребая того в волчьи объятия. Олег тяжело дышит, крепко прижимая к себе худое тело и сжимая ткань чужой тёплой толстовки в кулаки. Он ведь так переживал. Так соскучиться успел — жуть. А Разумовский только послушно жмётся плотнее, кладёт руки на напряжённую спину и сопит куда-то в шею друга, вдыхая родной запах. И ему вдруг тепло и спокойно. — Какой же ты козёл, просто пиздец, я за тебя так волновался, — ругается Волков, а сам щекой трётся о чужую макушку. — Ты зачем от меня сбегать начал? Ты почему… — Олеж. — А ну, завали! Серёжу вдруг усаживают на пустую кровать, и Олег присаживается на корточки напротив. Смотрит прямо в уставшие голубые глаза и сдувается тут же — вся злость исчезает, оставляя только непонимание. Он опирается руками на чужие колени и вздыхает. — Почему ты не сказал, что компашка Петрова тебя достаёт уже месяц почти? — Олег. — Серый, почему. — Потому что это не твои проблемы. Не впервые же, я бы перетерпел. — Ну какой же ты дебил конченный, а, — выдыхает Волков, осторожно заправляя прядку рыжих волос за ухо. Серёжа дёргается, но тут же расслабляется, на секунду прикрывая глаза, будто кот, которого за ушком почесали. — Как же мне тебе в голову твою вбить, что у друзей помощь друг другу — это нормальное явление? Я ж за тебя любому глаз на жопу натяну, Серый. — Откуда ты узнал? — тихо спрашивает Серёжа, почему-то нервничая и натягивая рукава толстовки на ладони. Вот бы его потом доносчиком не прозвали. Он же молчал. — Скажем так, Штирлиц был близок к провалу как никогда раньше. Разумовский издаёт тихий смешок, и Волков вдруг сам расслабляется, почему-то виновато улыбаясь. — Часто они к тебе?.. — Через день-два. Но я обычно жду их каждую ночь. — И поэтому не спишь. — И поэтому не сплю. Олег достаёт телефон, смотрит на время и со вздохом откладывает его на стол. После чего поднимается и тянет за собой Серёжу. Тот, кажется, всё понимает и покорно идёт за Волковым, который быстренько расправляет постель на скрипучей кровати и с максимально хмурым видом указывает на неё. Пока Разумовский укладывается в собственную постель, даже не снимая толстовку и треники, Олег выключает основной свет и оставляет лишь тусклое освещение от настольной лампы. Затем находит ноутбук и укладывается рядом с другом, чтобы включить и посмотреть с ним какую-то второсортную комедию. Серёжа вопросительно наблюдает за всем этим и тут же зевает. Он кутается в тёплую толстовку и привычно укладывает голову на чужое плечо, горячо выдыхая в щеку: — Ты не собираешься к себе? — Нет. Я хочу, чтобы ты поспал. — И как это связано? — шепчет с улыбкой Серый. — А вот так. Ты будешь спать, а я буду охранять твой сон, чтобы никто не проник. — Олеж… — Я включил тебе самый скучный фильм с низким рейтингом, так что в твоих интересах побыстрее уснуть от скуки и проспать минимум до завтрашнего обеда, ясно? Завтра воскресенье, так что дерзай, тихушник. Волков громко ойкает, потому что его тут же гнусно и жестоко щипают за бок. — Почему тихушник? — Потому что сам себе на уме. Я думал, хотя бы ко мне ты за столько времени смог привыкнуть. — Прости, волчонок. — Спи давай. Смотри и спи, иначе все бока откушу. Фильм оказывается и вправду до ужаса глупым и скучным, так что уже почти через пятнадцать минут оба сопят под тихие и бессмысленные диалоги. Серёжа прижимается к другу, пытаясь урвать побольше чужого тепла (у них это абсолютно нормальная практика — позволять нарушать личное пространство). Правда спит почему-то беспокойно и постоянно дёргается во сне, периодически что-то бормоча, из-за чего Волков просыпается и в полудрёме, убрав ноутбук на пол, обнимает Разумовского. Тот на время затихает. Где-то через час Олег просыпается снова, вот только теперь от постороннего звука. Кто-то тихо ругается и скребётся в дверь, ковыряясь в замочной скважине. Сонно потирая глаза, парень выпускает из рук Серёжу и встаёт с кровати, направляясь к двери. Волков скептично смотрит на вставленный ключ в замок, который всё никак не могут открыть, и ухмыляется — Разумовский ведь не додумался до этого, дурак. Он быстро проворачивает ключ и тут же открывает дверь, выходя в коридор. Компашка Петрова, явно пребывая в шоке, даже не старается умотать с места преступления. Олег оглядывает их. Кто-то в пижаме, кто-то в спортивном костюме, кто-то просто в трусах; у кого-то в руках ножницы. Чего? Он подходит непосредственно к самому Петрову, хмурой сонной тучей возвышаясь над пацаном ростом в 175 см. Волков хватает его за грудки, притянув к себе, и опасно наклоняется к лицу, чтобы прошипеть: — Комнаты перепутали, мальчики? Остальные стоят молча. Как и сам Петров — пыхтит только, потому что Олег вдруг сильно сдавливает воротник пижамы, аккуратно пережимая горло. Смотрит хищным взглядом прямо в глаза добычи. — Чё забыли тут, спрашиваю. — А ты?.. — Живу здесь теперь. Какие-то проблемы? — Не, не! Просто пошутить хотели. Волков оглядывается на других. — А у вас? Или есть какие-нибудь вопросы? Те стоят молча, погрузив коридор в гробовую тишину. Олег усмехается. Ещё бы. Им рыпаться смысла никакого — потом ещё больше отхватят от других пацанов, и они это прекрасно знают и понимают. Всё-таки обычная компашка отморозков, низушка в здешней цепочке питания — пристают к младшим девчонкам, воруют мелкие вещи у своих же и по-ублюдски пакостят. Он отпускает Петрова, крайне заботливо разглаживая помятый воротник пижамы. — Значит так. К этой двери на пушечный выстрел больше не подходите. К Разумовскому и подавно. Я за него ручаюсь, а за себя не очень, так что в ваших же интересах быть послушными мальчиками-зайчиками. Я понятно объяснил? Все молча кивают, незаметно пряча скотч, маркеры и ножницы по карманам или в руках за спиной. — А я всегда знал, что ты пидор, Волков. Олег вздыхает. Ну какая же дешёвая провокация, в 21-то веке. Никакой фантазии. Девчонки, может, и не дают, но вот он кулаком в нос Петрову даёт очень даже отлично. Хотел же, блин, по-хорошему. Потасовка завязывается тут же. Волков честно пытается отбиваться от других пацанов, которые всё-таки вступились за друга. На весь коридор стоит грохот, крики и маты, отчего выползают зеваки из других комнат. Кто-то из девочек испуганно визжит, а другие сонные ребята принимаются растаскивать, хотя кто-то наоборот ввязывается в потасовку. Окончательно прекратить драку получается только когда кто-то кричит, что на шум поднимается дежурный воспитатель. Все разбегаются по комнатам. Олег закрывает их дверь на ключ и как только поворачивается, чтобы направиться к соседней пустой кровати, замечает Серёжу. Тот не спит. Лишь сидит и испуганно смотрит на своего друга, натянув капюшон на голову — всегда так делает, когда хочет хоть как-то спрятаться. И когда ему плохо. Олег подлетает тут же, залезая на постель, хватает его за холодные руки и притягивает к себе ближе. Разумовский дрожит всем телом и дышит рвано, пока Волков аккуратно держит его трясущиеся руки в своих, стараясь не морщиться от боли в собственных руках и от того, как горят его лицо и место под рёбрами. Ну ёбанный же стыд, Серёжа. — Дыши. Медленно. Давай, вместе со мной. Вдох-выдох. Смотри на меня. Он слушается. Смотрит в тёмные глаза в тусклом свете, дышит медленно и глубоко вместе с Олегом. И в голове считает до десяти, взгляда доверчивого не отрывая от Волкова. Он кивает еле заметно, когда понимает, что стало немного легче. А потом Разумовский аккуратно перехватывает чужие руки, в тусклом свете рассматривая покрасневшую содранную кожу на костяшках. Он зачем-то дует, а затем подносит к губам и целует невесомо почти, грустно смотря в глаза напротив. — Ну чё ты, блин. — Зачем ты подрался с ними? Я хотел выйти, но… — Да всё ок. В любом случае, они больше не придут. ООО ЧОП «Олежа Волков» решает твои проблемы жёстко и радикально. Серёжа вздыхает. — Повешу на дверь табличку «Осторожно, злой волчонок». И его тут же сгребают в тёплые объятия. Разумовский прячет вымученную улыбку в изгибе чужой шеи, обжигает кожу горячим дыханием, и у Волкова по телу пробегаются мурашки. Он поглаживает ладонями спину друга, слегка покачивая его, будто убаюкивая. — У меня ближе тебя никого нет. — У меня тоже, Серёж. Не знаю, что бы я без тебя делал. Рука непроизвольно зарывается в мягкие рыжие волосы, аккуратно прочёсывая их. Слышится облегчённый вздох. — Обещай, что мы никогда не потеряемся во внешнем мире. — Обещаю. Я никуда не уйду. Разумовский трётся кончиком носа о горячую кожу, покачиваясь в руках своего самого близкого, самого любимого и родного человека, с которым можно и нужно показывать себя настоящего. Слабого, зажатого, трусливого — неважно. Он всё равно есть и будет рядом. Так ведь?***
Олегу двадцать восемь лет. Олег за это время научился здраво вести жизнь за пределами детского дома, заново стараясь в социализацию, заново обучаясь правилам существования среди обычных «домашних» людей. Олег с возрастом стал спокойнее, тише; он стал более ловким в разговорах, эрудированнее, хитрее. Стал сильнее и пафоснее, куда уж без этого. Одним словом, тот самый «морда кирпичом». Олег так и не завёл семью. Он отдавал всего себя службе. Сначала армия, потом спецназ. Во время такой работы сил и желания на какие-то человеческие взаимоотношения попросту не было. Это жуткие нагрузки, это опасность и охуительный риск для жизни. Дальше одноразовых ночей с девушками не заходило, да и не то чтобы этого сильно хотелось. Всё-таки у него даже нет никаких родственников, чтобы те пилили его постоянными вопросами про невесту, свадьбу и внуков. А кто же принесёт стакан воды? Серёжа принесёт. Нет, не так. Сергей Разумовский. Его Серёжа вырос, даже возмужал, хотя надежд на это не было никаких — всю юность был щуплым пацанёнком. В отличие от своего друга детства, тот так и не научился доверять людям, не научился правильно контактировать с ними, не научился существовать в социуме. Хотя посетил достаточное количество специалистов — увы. Зато Разумовский погрузился в работу, научился совладать с собственным гениальным (по словам Волкова) умом. От обычного студента, подрабатывающего программистом и переустановкой винды, дошёл до того, что открыл собственную независимую социальную сеть «Вместе». Он понял, что делает всё правильно и совсем не зря, когда получил письмо от Олега с поздравлениями, которые утонули в других тёплых и нежных словах. За это время он стал миллионером, филантропом и почти-плейбоем (опять же, по словам Волкова). Довольно большую часть своих средств Серёжа жертвует в благотворительные фонды, приюты и прочие организации. Потому что хочет помогать. Но каким бы богатым, успешным и гениальным Разумовский не вырос, он по-прежнему вечная и единственная забота Волкова в этом сером и безнадёжном мире. Самая настоящая заноза в заднице. К их счастью они действительно выполнили своё обещание — за все эти годы, за все жизненные испытания (где и как их только не помотало) они так и не потерялись. На протяжении нескольких лет они периодически выходили на связь друг с другом. Оба ушли в работу с головой. И до сих пор не вынырнули, только сейчас варятся в одном котле вместе. «— Добро пожаловать. Можете приступить к работе прямо сейчас. — Рад слышать. — Будешь охранять меня от чокнутых бабулек в очереди, потому что мы едем за шампанским.» Теперь ООО ЧОП «Олежа Волков» воплотилось в реальность. Не так буквально, конечно, — Олег честно отговорил Серёжу от открытия подобной херни («Даже в шутку, дурак»), — но теперь Волков самый настоящий личный телохранитель и незаменимый помощник одного из самых богатых людей Санкт-Петербурга. Телохранитель, у которого прямо сейчас точно сердце из груди выпрыгнет. А всё это после одного ночного звонка прямиком из офиса: «Олег, здесь кто-то есть». Мужчина тихо заходит в офис Сергея, крепко держа в руках пистолет. Он уже продумывает наилучшую стратегию по спасению Разумовского из заложников, как вдруг боковым зрением замечает движение и тут же оборачивается в ту сторону, направляя оружие на Серёжу. В защитном жесте вскинув руки вверх, Разумовский испуганно смотрит на своего телохранителя и замирает не дыша. Его кисти сильно подрагивают, и это плохой знак. — Это я! Н-не стреляй. Олег судорожно выдыхает, тут же опуская оружие и пряча его в кобуру, закрепленную на поясе. — Что случилось? Ты в порядке? Здесь кто-то был? — Волков быстро подходит к Серёже, который опускает руки, и бегло осматривает его на наличие повреждений. И только когда убеждается, что его жизни ничего не угрожает, окончательно выдыхает, прикрывая глаза и считая до десяти. А потом крепко обнимает Разумовского, с облегчённой и даже какой-то безумной улыбкой оставляя поцелуи на рыжей макушке, на лбу, на щеках. Тот тяжело дышит, жмурится и напряжённо терпит эти ласки, хоть и не отталкивает. Ты ж сука блядская, Разумовский. Наверняка опять шампанское выпить захотел, поэтому снова наебал? Олег отстраняется и уже думает, как взорвётся гневной тирадой о том, какой его начальник и самый близкий человек по совместительству безответственный болван. Но тут голос подаёт Серёжа: — За мной кто-то следит. Я… я не знаю, кто это может быть. Я замечал его ещё н-на мероприятиях, но думал, что это очередной г-гражданский и…или просто журналист, — Серый говорит быстро, сбивчиво и заикаясь. Голос обеспокоенный и дрожащий, и Олег снова тянется за пистолетом. — Он будто везде. Где бы я ни был, этот человек оказывается там же. — Сейчас я с тобой, тебе ничего не угрожает. И у тебя здесь система безопасности лучше, чем в Кремле, Серый, — старается успокоить Волков, положив руку тому на предплечье и заглядывая в обеспокоенные глаза. — Он б-был здесь. Прямо за дверью. И… и Марго его не засекла, Олег. Марго полностью исправна, она сразу предупредила меня о том, что ты вошёл в здание. А н-насчёт него нет. Телохранитель напрягается ещё больше и возвращает пистолет в руки. Он ни за что себе не простит то, что позволил отъехать по личным делам, если действительно окажется так, что его Серёже угрожала опасность. — Всё хорошо, сейчас всё чисто, ладно? Внизу его тоже нет. Я со всем разберусь. Выдыхай. И одевайся, поедем домой. Давай, в темпе! Я пока спущусь и посмотрю камеры, этот ублюдок точно не ушёл не замеченным. Или ушёл. Волков пересматривает все записи за ближайший час по несколько раз, но там, сука, пусто. Там целое ёбанное ничего. И кроме Олега в офис в это время никто больше не входил. Он бросает смс-ку своему знакомому ФСБ-шнику, с которым и придётся в дальнейшем решать этот вопрос с таинственным преследователем. Быть может, камеры зданий напротив что-нибудь засекли. Потому что это херня какая-то. Он увозит Разумовского домой сразу же. Телохранитель честно пытается отвлекать какими-то бессмысленными разговорами в автомобиле, в лифте, при входе в саму квартиру даже отпускает дурацкую шутку. Разумовский только улыбается как-то вымученно и потом, стянув с себя верхнюю одежду, сразу же плетётся в ванную комнату, чтобы умыться ледяной водой. Уже после мужчина отпаивает его ромашковым чаем, откармливает жареной картошкой, просто потому что доставки уже не работают, а готовить Олег не то чтобы умеет. Про Серёжу тут и речи не идёт, единственное, что тот умеет готовить — речь на презентации очередного обновления и пресс-конференции. И они часто шутят на подобные темы. В такие моменты Волкову почему-то кажется, что они и не выросли вовсе. Что остались теми же ребятами из детского дома ныне с названием «Радуга». Только у Олега теперь борода, а Серёжа постоянно жалуется, что тот выглядит, как дед, а ещё колючий и вообще… Не то чтобы эти угрозы когда-нибудь работали. Всё-таки Волков — волк и в цирке не выступает. «Кстати, это не смешно». «Ты просто не выкупаешь постиронию, зануда». Серёжа находит в шкафу собственную сменную одежду и устало старается по-дурацки подъебать Олега за его новую пижаму. — Серьёзно, пижама с волками? Тебе десять? — Разумовский, иди в жопу. Ты сейчас пойдёшь спать на диван. Разумовский, конечно, на диван и в жопу не идёт и не очень собирается, но всё-таки потом под дурацкие волчьи шутки и впрямь расслабляется. И за это улыбается благодарно, хотя во мраке эту улыбку вряд ли видно. Ещё больше Серёжа расслабляется, когда оказывается в руках своего Волкова. Даже с годами их привычка быть до жути тактильными никуда не исчезла, и оба с нежностью вспоминают, с чего вообще всё начиналось. Волков опирается спиной на мягкое изголовье кровати, а сам Серый, укутавшись в одеяло, опирается спиной на живот Олега. Он бы обязательно вбросил комментарий про маленькую и большую ложечки, но настолько устал как физически, так и морально, что сил хватает только на то, чтобы смотреть в потолок. Он так и делает. Втыкает пустым взглядом куда-то вверх, пока Волков аккуратно и нежно прочёсывает руками длинные рыжие волосы, гладит успокаивающе так, как всегда делал раньше. Тот, прикрыв глаза, сопит и нежится под чужими руками, как домашний ласковый кот. — Я боюсь. У меня уже крыша едет на фоне этого, во снах он снится. — признаётся вдруг Серёжа. — Что, если он доберётся до меня? Что если… если будет поджидать тогда, когда тебя не будет поблизости? Я не понимаю. Я ведь… Я делаю всё для народа. Я же против всего дерьма, которое позволяют себе другие сливки. Что я мог сделать не так? Какие у него могут быть цели? — Всё будет хорошо. Я всегда буду рядом с тобой. Это как минимум моя работа, а как максимум я ни за что в жизни не позволю чему-то плохому случиться с тобой. Я похороню любого, кто посмеет притронуться к тебе. Олег даже не заметил, как стал заплетать что-то наподобие рыжих косичек. Его и самого это теперь успокаивает. Он смотрит на чужую макушку и нежно улыбается, когда чувствует, как окончательно расслабляется чужое тело. Разумовский укладывается удобнее и говорит тихо: — Олег? — М? — Спасибо. — Засыпай. Я буду охранять тебя и твой сон. Я никуда не уйду. — Как в детстве. — Да. У меня ведь получалось тогда, значит, и сейчас получится. — спокойно отвечает Волков. — Я доверяю тебе. В этот момент по коже почему-то пробегаются мурашки, и Олег не сдерживается, наклоняется и мягко прижимается своими губами к Серёжиному лбу, оставляя поцелуй и замечая, как слегка трепещут ресницы Разумовского — тот довольно сопит, хотя раньше точно зафырчал бы на колючую дедовскую бороду. Волков не отстраняется от чужого лба и выдыхает в тёплую кожу: — Ты всегда будешь в безопасности, потому что я люблю тебя. — Повтори, — шепчет Серёжа. — Я люблю тебя. Разумовский находит чужую руку, перемещает её на свой живот и аккуратно переплетает пальцы. Перед глазами в дверном проёме стоит тёмный силуэт. Серёжа устало натягивает улыбку и прикрывает глаза. В окно врезается чёрный ворон.