Одиночество и преданность

Тысячи гигантских ветвей папоротников спадали к полу, вьюны с небольшими нежно-розовыми и перламутровыми бутонами вились вокруг замшелых колонн, сверкая в ласковых лучах утреннего солнца. В огромной оранжерее царила неизменная тишина. Постепенно это место начинало оживать: иногда туда-сюда сновали одинаково одетые в зеленое ангелы, переставляющие горшки или перемещающие колбы с загадочными жидкостями, захаживали и ангелы в золотых рясах с кипами документов, заставляющими работников только вздыхать. В глубине оранжереи, среди огромных сиреневых бутонов и больших листьев, не вставая уже несколько дней подряд, сидел хозяин. Он напряжённо срезал край стебля и осторожно совершал будто бы магические махинации с многочисленными колбами вокруг.  — Доброго Вам утра, Господин Святой Дух, — послышался голос со стороны, и Брант вздрогнул, чуть было не пролив содержимое сосуда в замшелой деревянной руке. Он поднял недовольный взгляд на говорящего ангела в золотых рясах с гербом Весеннего Дворца. Это Фосфор, сын Освина. Ему кто-нибудь скажет, что имена он даёт провальные? Коричка, Феечка, Фосфор…  — Чего тебе? Мне казалось, мы с твоим господином уже обсудили регуляцию численности льярмов за счёт ограничения кормовых ресурсов, — произнес он и вернулся к делу. — Я этим как раз занимаюсь. Нужно вывести новый вид паразитарных растений, уменьшающих численность кормового вида для льярмов...  — Нет, право же, — замотал головой Фосфор, дёргая заячьими ушками, — господин послал меня известить Вашу Светлость, что завтра к вечеру состоится семейное собрание.  — По причине? — приподнял одну бровь Брант, не отводя напряженного взгляда от колбы.  — Без причины, Ваша Светлость, — поклонился ему ангел и скромно пожал плечами, удаляясь. Брант тяжело вздохнул и, чуть погодя, оставил на столе многочисленные колбы и горшочки с растениями. Нужно было полить растения. Его дети с самого утра сновали то туда, то сюда, ухаживая за цветами и травами, произрастающими в оранжерее. Они по возможности обходили стороной господина, но при нежеланной встрече все же проявляли должное уважение, раскланивались и желали доброго утра. Не то, чтобы они его боялись или опасались, нет, напротив, восхищались и превозносили, и все же господин казался им ангелом из совершенно другого мира. Он все время ходил мрачной тучей, часто при плохом настроении грубил детям, а настроение его разгадать было невозможно. Один только Видмар, его приближенный ребенок, с искренней любовью терпел все его нападки и колкие замечания, чем, похоже, и зацепил отца. Он сейчас был, если так можно выразиться, в командировке – собирал информацию о состоянии земель на севере. Брант поднялся с места и пригнулся, беря в руки прозрачную сферу с водой, и отправился бороздить просторы оранжереи. Растения ежедневно поливались с помощью специальных устройств, но были определенные виды, чаще всего недавно выведенные, полив которых нужно тщательно контролировать. За тем прошло его одинокое утро. Дела закончились, а возвращение к выведению нового вида не вызывало огромного энтузиазма, поэтому Дух отправился в Эдемский сад, где всегда было тихо, умиротворенно и все так же одиноко, как и в любом другом месте. Где-то вдалеке, у подножия гор, эхом разливалась песнь печальной скрипки. Кажется, Амадей тоже любит сюда приходить. Но Брант не пошел навстречу, ибо не видел в этом смысла, им с братом не о чем говорить. Присев на самый край огромного парящего в облаках острова, на котором и располагался Эдемский сад, Дух стал думать о жизни. Уже как несколько тысяч лет они вновь воссоединились со своими братьями, и Брант искренне надеялся, что теперь он не будет одинок и Азазель будет навещать его. Но ничего не изменилось, и Дух, как и раньше, был один. Брант понимал: Азазель не такой бездельник как он, он живёт на землях, полных опасностей, и является маршалом армии, защищающей народ от разных тварей. Он любил братьев даже несмотря на то, что они его сторонились и даже испытывали неприязнь. Он принял эту, по его мнению, справедливую участь, смирился с нелюбовью семьи. В этой жизни он совершил множество ошибок: вызвал сильную неприязнь братьев и Отца ещё до создания города, скрывал преступления Совершенных по отношению у Дефектным, и это, кажется, лишь вершина айсберг. Брант не пытался ни с кем объясниться, придумать оправдания, он просто не видел в этом смысла. Вряд ли что-то могло изменить такое нелестное впечатление спустя тысячи лет. Хотя и братья тоже любили его, но сторонясь его точно так же, как и его дети. Амадей создал ледяной мост для того, чтобы Брант, бывая во Дворце Весны, мог без посторонней помощи посетить родные места; Освин, как он выражается, познакомил брата с летающим зверем по имени Максимилиан, и теперь Брант может беспроблемно преодолевать большие расстояния и хоть каждую неделю летать из Оранжереи в любые уголки Йориса. Печальные напевы скрипки действовали Бранту на нервы. Когда же Амадей уже успокоится и перестанет страдать с таким энтузиазмом? Казалось бы — проблема! Просто признаться в своих чувствах и узнать, что они взаимны, — вот и все дела. Нет же, гораздо интереснее страдать, плакать и раздражать всех своим томным, влюбленным взглядом. Брант с тяжёлым вздохом поднялся и пошел обратно к ледяному мосту с резными перилами, возле которого его ожидал Максимилиан, подкованными копытами стучащий по земле в нетерпении. Уже дома, а, если быть точнее, в центре огромного сада, Брант уселся за приведенный детьми в порядок стол и открыл тяжелый, толстый дневник, обложка которого была соткана из плотных листьев и обвязана лозой, послушно расступившейся перед видом хозяина. Брант не часто делал записи, только тогда, когда хотел высказаться, но писал уже долго, несколько тысяч лет, пожалуй. Дневник давал ему ощущение присутствия слушателя, и это, к тому же, помогало собраться с мыслями. «Утром меня оповестили о том, что завтра состоится семейное собрание, — написал Брант. — Я рад, что увижу братьев, в том числе и Азазеля. Какую глупость он выкинет на этот раз? Он правда забавный... Каждый раз, когда я его вижу, моя голова обрастает цветами».