Донна Беневьенто

      Капли холодного октябрьского дождя неприятно хлестали по лицу, а ледяной порывистый ветер пронизывал насквозь, заставляя неприятно ежиться и глубже прятать руки в карманы. Хотя чему я сокрушался?! Для этого времени года в нашей глуши туман и дожди – обычное явление. Не обычным был лишь повод, по которому, пришлось выйти на улицу в эту ненастную погоду. Сегодня хоронили родителей Донны Беневьенто. Автомобильная катастрофа. Как рассказали соседи, сильные ливни размыли дорогу на подъезде к городу, и на одном из участков сошла сель, как в раз тот момент, когда там проезжала чета Беневьенто. Машина упала в пропасть. 110 метров вниз. Никаких шансов выжить. Господи! Какая же ужасная трагедия! Теперь бедная Донна осталась сиротой. Одна в этом огромном доме… Туман был ещё не такой густой, когда я поднимался по мощеной дорожке к фамильному кладбищу Беневьенто и глаза выхватывали силуэты склепов и покорёженных временем надгробий. Здесь среди оголённых крон исполинских деревьев на протяжении столетий упокоевались все представители знатного рода Беневьенто. Родителям Донны отвели особое место у самого края, и сквозь туманную дымку, я уже отчетливо разглядел фигуры, собиравшихся на похоронную процессию людей. - Роберт!!! – одетая с ног до головы в черную траурную одежду, Донна схватила меня за руку, как только увидела и сразу притянула к себе. Несмотря на жуткий холод, её рука была теплой и приятной. Её черные, бездонные глаза блестели от наворачивающихся слез, но она не заплакала. Сдержалась, как и всегда. Я обнял её и продержал в объятиях некоторое время, не в силах вымолвить ни единого слова. Впрочем, этого и не требовалось, ведь мы привыкли понимать друг друга без слов… Мы с Донной были друзьями детства и можно сказать росли вместе. Да, многие считали её «чудным» ребенком и не только из-за этого дурацкого шрама на лице. Иногда молчаливая, а иногда даже чересчур отстраненная, овеянная постоянными слухами и наветами, она пугала и одновременно раздражала многих. Но только не меня.       В школе мы ходили в один и тот же класс, и я всегда ограждал её от нападок сверстников. Окружающим наша дружба казалась, мягко говоря, странной. Ведь на первый взгляд не было ничего, что могло бы объединять нас. Донна из знатной и богатой семьи, а я из семьи рядовых селян. Мой отец – охотник, погиб, когда мне было двенадцать. Мать работала на мельнице и после смерти отца растила меня в одиночку. Донна – угрюмая и нелюдимая, и я – бойкий и энергичный, всегда способный собрать вокруг себя толпу.       На самом деле разница была лишь в том, что я знал Донну такой, какой больше никто её не знал. Вернее не хотел знать. Ранимая, добрая и на самом деле невероятно стойкая девочка, она стала заложницей своего собственного происхождения. Злосчастный шрам на лице был родовой травмой и наложил тяжелый отпечаток на всю дальнейшую жизнь. Тяготившаяся своим внешним видом из-за постоянных насмешек и неприязненного отношения остальных детей, она всегда старалась прятать своё лицо и избегала больших обществ. Кроме того, единственный ребенок в семье – у Донны мог быть младший братик, но он родился мертворожденным – она с раннего детства была представлена себе самой. Родители слишком занятые своими делами, не всегда уделяли ей должное внимание. Вся шумиха и семейные богатства стали для Донны грузом, принять, который она так и не смогла.       На фоне постоянного одиночества в замкнутом пространстве фамильного дома полным только взрослых, её стали преследовать ночные кошмары, которые и без того ухудшили восприятие действительности.       Прогресс наметился лишь в начальных классах и кошмары отступили. Но это было уже не важно. Народная молва сделала свое дело, и образ Донны оброс такими домыслами, выбить которые из провинциального сознания было уже невозможно. Правду говорят, чьим ребенком бы ты ни был, если хоть чем-то отличаешься от остальных от клейма изгоя тебе уже не избавиться.       Понемногу стала выстраиваться вереница людей, желающих выразить соболезнования Донне, и я хотел отойти в сторону, чтобы не мешать, но Донна удержала меня за руку: - Прошу тебя, Роберт, не уходи. Постой со мной. - Конечно, Донна. Она благодарно кивнула и опустила на лицо траурную вуаль. Церемония началась. Фигурам, облаченным в черное не было конца. В сгущавшемся тумане все они напоминали армию призраков. Одинаково натянутые выражения лиц, одинаково пресные слова утешений. Многие из них и сами походили на мертвецов. Бледные, неприглядные – они что-то шептали Донне на ухо, отходили в сторону и бросали цветы на два блестящих гроба, выставленных перед разрытыми могилами. Повсюду фальш, и желание скорее отыграть роль. Пожалуй, единственный кто хоть чем-то выделялся на фоне однообразной публики, был Сальваторе Моро. Сэл, как мы часто обращались к нему. Или просто Моро, как презрительно называли его остальные жители деревни. Его корявую и невзрачную фигуру можно было узнать из тысячи. Одетый в потертый костюм с криво завязанным галстуком, прихрамывая на левую ногу, он приблизился к нам. Ему было уже за сорок. Но выглядел он по-прежнему, моложаво. На его светлом, не по возрасту мальчишеском лице отпечаталась смесь вечной неуверенности и детского стеснения. Длинные русые волосы были зачесаны наверх. При этом он постоянно надувал губы, отчего его и без того невыразительный рот, казался еще больше. Конечно, все знали, что Сэл был изгоем в своей собственной семье. В могущественном роду владельцев местного водохранилища и огромных земельных угодий, на которых работала моя мать, нерешительный и робкий юноша был гоним своими родителями. Люди в деревне потешались над ним за глаза, называя его жертвой кровосмесительного союза. Но мы с Донной всегда любили старину Сэла. Он был добр и безобиден. В детстве при встрече, он часто раздавал нам сладости и даже помогал со школьными заданиями. Ведь немногие знали, что Моро был очень начитан и крайне любознателен. - Донна, прими мои самые искренние соболезнования! Мне… очень жаль, - произнес Моро, немного запинаясь. – А Роберт! – он протянул мне руку. – Хорошо, что ты рядом. Молодцы, что держитесь вместе! На несколько секунд воцарилась неловкая тишина. - Ну, ребята, я пойду. Если буду нужен, всегда рад помочь. Виновато кивнув головой, Моро удалился. Я провожал его взглядом, точно зная, куда он направится дальше. Недалеко от рыбацкой деревушки была забегаловка, где последние дни Сэл проводил все свое время, прикладываясь к бутылке. Печально. Особенно на фоне, того что его отец – единственный живой родитель – стал сильно болеть и даже в таком состоянии Моро-старший отказывался общаться со своим единственным сыном, считая его бесполезным тюфяком и позором семьи. Бедняга Сэл! Что ж, еще один изгой в этом бесконечно жестоком мире. Наконец, церемония начала подходить к концу. Священник отчитал молитву и два гроба стали медленно опускаться в могилы. Донна вновь нащупала мою руку и крепко сжала её. Я слышал, как сильно забилось сердце в её груди. Удары казались такими громкими, что все прочие звуки просто перестали существовать. Я кожей чувствовал, ту пустоту, которая наполняла её душу в этот момент. Эта хорошо знакомая, зияющая пропасть.       Почему я говорю об этом так уверено? Потому что десять лет назад, будучи ребенком, я также смотрел, как закапывали в землю моего отца. И все мое существо заполняла та же пустота. Тогда я четко осознал, что боль утраты делает самый болезненный надрез в душе, открывая двери все самому плохому в человеческой сущности…       К тому моменту, когда гробовщики окончили орудовать лопатами, местность окончательно поглотил туман. Все посетители разошлись. Остались лишь мы вдвоем. Некоторое время Донна стояла неподвижно, затем бросила розы на два образовавшихся холмика земли и повернулась ко мне. - Я очень тебе благодарна, Роберт, за то, что ты со мной сегодня. Я знаю, что только ты один понимаешь меня сейчас. Лишь ты один! – её голос с легким итальянским акцентом всегда действовал на меня магически. Даже сейчас в нем было полно мягкости. – Теперь и я понимаю, что ты чувствовал тогда! - Донна, я бы многое отдал, чтобы тебе не пришлось переживать это. - Я знаю, Роберт! – она взяла меня под руку. – Знаю. - Ты готова идти? - Да. Я попрощалась. - Тогда я провожу тебя. Мы оставили кладбище позади и взяли путь через большой ботанический сад. Мокрые ветки деревьев покачивались и потрескивали на ветру. Некогда живописные и пахнущие диковинными цветами оранжереи стояли в полном запустении и в тумане производили гнетущее впечатление.       В детстве мы постоянно играли здесь, и знали каждое деревце, каждый закуток, каждый камушек, настолько, что в любое время суток могли легко ориентироваться. Сам фамильный особняк располагался на краю утеса у самого водопада. Донна рассказывала мне, что, будучи ребенком, подолгу не могла уснуть из-за его постоянного грохота. Но со временем привыкла и как будто звук, обрушивающейся воды, даже стал убаюкивать её.       Впереди нас, словно боясь напугать с ветки на ветку, перепрыгивали вороны. Я слышал в тумане шелестение их крыльев, но они словно повинуясь минутам нашей скорби, не оглашали местность своим карканьем, а просто сопровождали в таком же мрачном безмолвии, в каком шли и мы.       Вскоре стал различим шум воды. Мы были почти на месте и когда оказались у ворот, я услышал позади треск сухих веток. Кто-то шел следом? Я обернулся, но, ожидаемо, ничего не увидел. Все тонуло в белой мгле. - В чем дело? – спросила Донна. - Ни в чем. Проходи. Ворота скрипнули, и мы прошли во внутренний двор. Водопад загремел в тумане и меня снова охватили воспоминания. Родители Донны всегда относились ко мне неплохо. Видимо им нравилось, что их дочь общается хоть с кем-то и были не против моего присутствия. Я видел их не так много, как я уже упоминал, большую часть времени, они отсутствовали. Но если мать была дома, то она неизменно встречала нас на крыльце, когда мы возвращались из школы. Вот на этом самом месте, куда я сейчас подошел. Ключ повернул в замке, и Донна отворила дверь. Когда мы оказались в прихожей Донна, наконец, сняла вуаль, и я вновь смог видеть её лицо. Черные, как ночь густые волосы были аккуратно собраны, но несколько прядей выбивалось, опускаясь на правый глаз, закрывая тот самый шрам на лбу. Прямой аристократичный нос, такие же черные брови над большими глазами и пухлые чувственные губы. Несмотря на бледность, я всегда находил Донну красивой. Её красота казалось очень хрупкой, едва видимой, но для меня всегда особенной.       Мы разместились на кухне, где Донна сразу же заварила чай и накрыла на стол. Я знал, что из прислуги практически никого не осталось, кроме садовника и экономки. Последняя, по словам Донны сразу же после похорон отправилась проведать своего больного сына, и будет отсутствовать несколько дней.       Мы немного пообщались, и я уже собирался уходить, когда Донна неожиданно накрыла мою руку своей ладонью: - Р…Роберт, - когда Донна волновалась, она начинала немного заикаться. – Ты не мог бы остаться сегодня со мной? Я не хочу быть одна. Понимаешь? Конечно же, я согласился и остался. В тот момент я и близко не мог представить, какие кошмарные события ждали нас впереди.