Потому

      «Не знаю, почему я вернулся так скоро. Я думал, что, возможно, годы одиночества укрепили меня, а годы размышлений притупили чувства настолько, что ничто не могло пробиться сквозь оболочку. И тогда я вернулся на Мист.       В мои кошмары вторгались видения моих сыновей и жены, Катерины. Она была все еще в Ривене, но я вписал в Эпоху изменения. Она оставалась стабильной еще на несколько лет. Но я ничего не мог сделать, чтобы освободить Катерину. До тех пор, пока я не справлюсь со страхами и гневом на моих сыновей.       Я переместился на Мист ночью. Оказавшись на месте, я чуть не споткнулся о тебя, друг мой. Ты спала на полу в библиотеке. Я с грустью оглядел твою спящую фигуру. Ты так юна, тебе едва исполнилось шестнадцать, и ты попала в мир, так отличающийся от твоего... и без возможности вернуться домой. Я оставил тебя спать с миром.       Я не знал, какую Эпоху выбрать первой. Кажется, выбор пал в пользу меньшего зла. Я решил сначала отправиться в одну из моих любимых Эпох — Лунную. Я думал, что спокойный, умиротворяющий воздух этого мира поможет мне очистить голову. Так и случилось, но все выглядело так, будто мои сыновья не тронули это место.       Следующей я выбрал Механическую Эпоху. Продвигаясь по крепости, я зашел в обе комнаты моих сыновей. Комната Сирруса меня не удивила. Ее дорогие гобелены, богато украшенные столы и маленькие модельки для экспериментов были частью того, кем он являлся. Его комната на Мисте была обставлена так же. Однако, секретную комнату он превратил в винный погреб, и я не знал, почему.       Как бы то ни было, именно комната Ахенара более всего остального открыла мне глаза на жестокость моих сыновей. Оружие, висящее на стенах, грубые украшения... но ничто не подготовило меня к тому, что я обнаружу в его секретной комнате.       В комнате было темно. Не настолько темно, чтобы ничего не видеть, но достаточно темно, чтобы видеть не слишком хорошо. Я видел очертания выключателя. Решив, что это выключатель, чтобы зажечь свет, я нажал на него. И, застигнутый врасплох, отпрыгнул, когда электрическая искра озарила клетку. Искры на мгновение запрыгали между решетками и угасли, погружая комнату обратно во тьму.       Пытки...       Я в отвращении зажмурился. Я сделал глубокий вдох, чтобы успокоить желудок, мысленно благодаря себя за ненамеренно пропущенный ужин. После меня притянуло к ящику. У меня было плохое предчувствие, что открывать этот ящик не стоит, но я все равно это сделал.       Следующее, что помню: я стою на коленях на мосту за крепостью, извергая жалкое содержимое своего желудка в темные воды.       «Голова, — просипел я вслух, — человеческая голова... Ради всего святого...»       На что, чтобы прийти в себя и, содрогаясь, подняться с колен, ушло какое-то время. Я доковылял до Книги, мысленно радуясь отсутствию морской болезни при перемещении.       Снова оказавшись в библиотеке, я с удивлением заметил, что уже почти рассвет. Небо приобрело легчайший оттенок белого. Я вышел наружу. Теперь мне не хотелось отправляться на Корабль-в-камне. Я придумал себе оправдание, что не хотел попасть в один из так часто разражающихся в Эпохе штормов. На самом деле, я боялся. Боялся того, что найду. Оправдание прочно обосновалось в моем сознании, и я целеустремленно зашагал к Лесу-на-воде.       Когда я переместился, меня встретила тишина. Только звук воды пронизывал всю Эпоху, успокаивающий, но порождающий дурные предчувствия. Мне повезло, и лифт на верхний уровень работал, хотя, полагаю, это больше связано с моим другом и меньше — с удачей.       Я морально подготовился к тому, что предстояло увидеть. Я решил не заходить в покои Ахенара. Я чувствовал, что уже достаточно увидел того, что он сделал и на что способен. Но Сиррус... Мне хотелось верить, что он невиновен. Я почти ничего о нем не нашел. Ничего... Мне хотелось верить, что я смогу его простить.       Как только лифт остановился, я вышел из него, относительно бодрый духом. Мне удалось убедить себя, что Сиррус незаслуженно обижен, и что я найду подтверждение этому здесь, в Лесу-на-воде. Но, как ты сказала, «Отрицание — это не в озере искупаться», и хотя я не до конца понимаю эту фразу, я согласен с тобой.       Войдя в комнату Сирруса, я обнаружил, что она содержится в идеальном порядке, аккуратная и совсем не угрожающая. Под слоями пыли она была точно такой, какой я ее видел в последний раз. Я решил покопаться в ящиках, уверяя себя, что найду доказательства его невиновности. Я ошибался.       В первом ящике я обнаружил изогнутый нож. Он выглядел так, будто им никогда не пользовались. Взяв его в руки, я провел пальцем вдоль лезвия. Оно было затупленным. Его использовали, но потом старательно отчищали. Я вздрогнул и положил его обратно, молча закрыв ящик. Открыл другой. Винные бутылки. Пустые. В воображении возникла картина: мой сын сидел здесь и топил вину за что бы то ни было в вине, аккуратно переправленном из Механической Эпохи...       Я лихорадочно открыл еще один ящик. Иглы и шприцы. И яд. Я взял одну из бутылочек. Это оказался не яд, как я вначале подумал, а обезболивающее. Очень, очень сильное обезболивающее. Бутылочка выскользнула из моих пальцев и с громким звоном разбилась, ударившись об отполированный деревянный пол.       «Сиррус...» — пробормотал я. Мое сознание как будто отключилось, не в состоянии сформулировать ни одной мысли, не в состоянии объять это новое знание.       За мои короткие путешествия мне удалось выяснить немало. Ахенар мучил других ради своей цели. Он пытал их... убивал... все ради власти. Сиррус хотел богатства, и он сделал все, что в его силах, чтобы заполучить его, но его буйное воображение, скорее всего, мучило его кошмарами, затем и алкоголь, и обезболивающее. Мои сыновья... были худшими из людей, которых можно встретить».       Я рассказал все это своему другу, которая терпеливо слушала. Она тоже знала это, но с другой стороны. Не как член семьи. Она не знала, каково было смотреть, как два человека, которых ты любишь всем сердцем, растут и совершают ужасные деяния, пока ты ни о чем не подозреваешь... выяснить все это позже было невыносимо.       «И я выяснил кое-что еще, друг мой. Неважно, сколько времени проходит, неважно, как сильно я стараюсь сделать вид, что это меня не трогает... это не так. Я всегда буду помнить. Каждый миг, каждую секунду, я буду помнить».       «Почему?»       «Потому что они мои сыновья... и я люблю их».