Синдром отмены

У Сережи волосы отросли ниже плеч. Он раньше совсем уж не отпускал, они ему мешались, а резинкой, говорил, стягивать не удобно было — тянуло, потом ныла голова. А сейчас отросли вот. Висели, как придется, кое-где пряди спутались — расчесать бы. Олег пошарил в бардачке, удерживая руль одной рукой, нашел и сунул Сереже расческу. Она выпала из его безвольных пальцев на резиновый автомобильный коврик. — Новую жизнь начнем, — с наигранной веселостью сказал Олег, поглядывая на Сережу в зеркало заднего вида. — Ебнешь себе каре. Шутка вышла тупая — хуже некуда, только ничего умнее в голову не пришло, а прервать тишину очень хотелось. Сережа не ответил, только сцепил зубы и уставился в окно. Не ответил он и на “пока тут поживем, не башня твоя, конечно, тесновато и сортир на улице, душ, но на первое время, а там...”, когда Олег закрыл за ними скрипучую деревянную дверь небольшого очень старого домика. Стоял домик на отшибе деревушки на девять таких же развалюх, где доживали древние и насмерть глухие деды. Не ответил, когда Олег спросил, будет ли он яичницу с помидорами. Не ответил на предложение с дороги ополоснуться в речке, чтобы не париться с тасканием воды ведрами в летний слегка покосившийся душ. К ночи Олег бросил попытки вытащить из Сережи хоть слово. Спать так и легли в полной тишине на скрипучую, узковатую для двоих кровать с металлической сеткой вместо матраса и парой толстых одеял поверх. Сережа — отвернувшись к стене и вжавшись в нее, как в родную. Олег — на краю. Обнять не рискнул, хоть и хотелось до смерти после долгой разлуки. Повернуться спиной не рискнул почему-то тоже. *** Волосы Сереже и правда мешали, но лезть к нему с ножницами Олег не стал — побоялся. Сережа вздрагивал от каждого, даже случайного, прикосновения, и ненароком порезать его Олег не хотел. Он вообще старался особо не навязываться, дать отвыкнуть от замкнутого пространства психушки и снова привыкнуть к относительно нормальной жизни без решеток на окнах. Только вот привыкал Сережа плохо, если вообще привыкал. Большую часть дня он сидел на одном месте, бормотал что-то себе под нос, тихонько раскачиваясь из стороны в сторону, и без конца теребил свои рыжие пряди, грыз кончики, накручивал, тянул. Потом начал дергать. Вот натурально, нарочно и с такой злобой, как будто все его беды только в волосах и заключались. Олег на пробу свой волосок вырвал, с трудом — короткие плохо поддавались. Не больно, конечно, но неприятно. Зачем так делать? Олега эта новая Сережина привычка одновременно пугала и раздражала. Он стал одергивать, однажды не удержался и рявкнул, пару раз даже шлепнул по рукам, но Сережа от этого только больше заводился. Бормотания усиливались, волосы сыпались все сильнее и сильнее. Весь дом, сука, в них был. Олег про себя чуть не плакал, выметая их из углов целыми клочьями — жалко было, красивые ведь. В конце концов залез в интернет, дышащий на ладан в этой дыре, вбил запрос: человек, мол, волосы себе выдирает, как заведенный, что делать? Скурил три сигареты, пока страница поиска загрузилась. Прочитал статьи: одну, вторую, третью. Уяснил: называется "трихотилломания", результат тревожки. Вот таким странным способом люди снимают напряжение или что-то в этом роде. Давить на больного нельзя. Орать нельзя. Стыдить нельзя. Можно и нужно показать психиатру, но психиатров в этом богом забытом месте не водилось. Водились в Орле, под которым они сейчас находились, но тащить туда украденного из психушки преступника, прямо в лапы полиции… Олег попробовал заплетать Сереже косу и осторожно перехватывать его руки на подлете, не переставая говорить что-то, рассказывать глупые армейские истории (Сережа так и не отвечал, просто тишина угнетала и вгоняла в тоску). Вроде помогало. Вроде особо не нервировало — их обоих. Пока однажды, впервые за много дней, Сережа не поднял на Олега глаза и не сказал: ”Я тебя ненавижу”. С такой злобой, что Олег сразу поверил — так и есть. Только не понял за что. *** Сережа, конечно, потом ему рассказал. Не как нормальные люди это делают, а с криком и швырянием всего, что под руку попалось. Не то чтобы именно в Олега, просто пространства было маловато, и прилетало так или иначе. Уворачиваясь, Олег почему-то думал: хорошо, что тарелки в фикс прайсе по дороге сюда купил пластмассовые, а то бы пришлось из кастрюли или сковородки жрать. Когда предметы поблизости закончились, и Сережа отвлекся на поиски новых, Олег его скрутил. Вдавил в кровать своим весом и размышлял, еле удерживая, как “ненавижу, сука, ты меня бросил” сочетается с “ненавижу, все из-за тебя, лучше бы тебя не было”. Очень быстро это стало неважно — Сережа перестал вырываться и расплакался навзрыд. Олег так испугался — вдруг сделал больно — что отпустил, и зря — Сережа тут же забился в угол, к стене, со всего маху долбанувшись об нее головой. А потом еще. И еще. И еще. Пока Олег чудом не успел сунуть между Сережиной головой и стеной подушку, на автомате, для опоры, ухватив того за плечо. Тоже зря. Сережа сжался, закрыл голову руками и вцепился трясущимися пальцами в растрепанные волосы. — Хватит, — сбивчиво затараторил, всхлипывая и задыхаясь, — хватит, хватит, хватит, не притворяйся, я все знаю, прекрати… Прекрати... — Я тебя не трогаю, не трогаю, прости, — отшатнувшись, еле выговорил Олег севшим голосом. И подумал, что вместе с Сережей из дурки надо было прихватить как-нибудь историю болезни. Там ведь пишут название лекарств, которые принимают… Олег обессиленно опустился прямо на пол. Которые принимают больные. *** Почему ему вообще пришло в голову, что он просто приедет, весь такой красивый, на белом коне, спасет Сережу от врачей-коновалов, как сраный рыцарь, и все станет по-прежнему? Да потому что решил — все потом. Была цель: достать Сережу из психушки. Были средства… Не суть, какие. Олег думал: разберусь. Думал: вывезу его подальше, а там наладится. Это какая-то подстава. Сережа не такой. Сережа не мог. Сережа не убийца, не маньяк, не псих. Он просто бывает нервным и бывает тревожным. Он просто… Просто, судя по сводкам новостей, обрядился в костюм Чумного Доктора и пошел убивать людей. Просто сидел, когда Олег пришел, в одиночном боксе, намертво перетянутый смирительной рубахой, и дрожал, с ужасом глядя куда-то в угол. Просто не произнес ни слова за те две недели, что они жили в этой глуши. Просто закатил истерику на ровном месте и чуть не пробил себе голову. Олег чувствовал себя сапером на минном поле, пытаясь, не дыша, хоть как-то обработать Сережины окровавленные ссадины, когда тот выдохся и отрубился. Вот взял и заснул, будто не было ничего. Олег лег спать на полу и пролежал без сна до рассвета, прислушиваясь к каждому шороху со стороны кровати. Потом все задремал — сморило. А проснувшись и разлепив глаза, Олег первым делом наткнулся на совершенно безумный взгляд Сережи. Сонливость как рукой сняло. Олег поклялся бы чем угодно — Сирия не обеспечила ему столько седых волос, сколько одно это жуткое мгновенье. — Серый, — позвал Олег, медленно и стараясь не делать резких движений, поднимаясь с пола. — Ты… Как? Нормально? Голова болит? — Пусть болит, — отозвался Сережа. Он повернулся на спину и уставился в потолок. — Это все я. Ты знаешь? Конечно, знаешь, тварь, ты же в моей голове, — он тихо, прерывисто и хрипло рассмеялся. — Можешь им не притворяться, я все знаю. Ясно? — Ясно, — согласился Олег, припоминая, что “притворяться” и “я знаю” уже слышал, и на всякий случай отступил на несколько шагов назад — вчера его близость Сережу напугала. — А что именно ты знаешь? Сережа скривился, будто собрался плакать, и закрыл лицо дрожащими ладонями. — Хватит! — простонал он. — Это все ты со мной сделал! Я из-за тебя весь в крови! Из-за тебя... Нет! Нет. Я сам виноват. Я должен был тебя остановить, но ничего не сделал. Я испугался. Я трус. Ты не настоящий, это я виноват, я виноват, я виноват, я… Сережа вдруг взвыл и вцепился себе в лицо ногтями. Олегу вмиг стало плевать, напугает или нет, он рванул вперед, перехватил Сережины руки, а тот забился, вырываясь и пряча расцарапанное лицо. Он жмурил глаза, повторял сквозь хлынувшие слезы, как заведенный: “Отпусти, отпусти, не прикасайся, не трогай, не трогай, не трогай, пожалуйста, пожалуйста…” Надо было не только историю болезни прихватить, но и смирительную рубаху, с ужасом подумал Олег, прижимая отчаянно рыдающего Сережу к себе. Ему и самому впору было расплакаться от бессилия. *** Теперь Олег вспоминал первые две недели в этом захолустье, как лучшие. Да, Сережа все время молчал. Да, он плохо и без удовольствия ел. Да, тащить в душ его приходилось уговорами и силой. Да, черт возьми, Сережа драл себе волосы и совсем не походил на того, кого Олег знал и любил почти всю свою жизнь. Но по крайней мере он спал с ночи до утра и не пытался покалечить себя с маниакальным упорством. Олег никак не мог угадать, когда случится новый приступ. Может, это происходило совершенно хаотично. Может, сторожа Сережу, пока не срубит и тут же просыпаясь от любого звука, он просто не видел очевидного, вымотанный до предела. Черт его знает. Сережа предпринимал очередную попытку отлупить самого себя (“Ненавижу тебя, и себя ненавижу, ты мое тело не получишь, никогда не получишь...”), потом шарахался от Олега и его прикосновений, забивался в угол и умолял его не трогать. У него было расцарапано все лицо и руки. Олега трясло от недосыпа и нервов. Постоянно болела голова. Олег обещал, что не будет трогать, если Сережа молча съест свою еду, а потом также молча ляжет в кровать, и только так Сережа подчинялся, давая хоть какую-то передышку. Иногда он вел себя почти нормально. В том плане, что не пытался себе навредить, а просто нес бред, в котором Олег уже почти разобрался: Сережа видел Птицу. До больницы и в больнице, ту самую, что упорно рисовал в детстве (видит ли он её сейчас, Олег понял не до конца). Птица прикинулась им, Олегом, крала тело Сережи и убивала людей. Потом пришел Игорь (какой еще Игорь?) и рассказал Сереже всю правду: Олег умер. Олег умер. Олег умер. Олег пытался доказать, что жив-здоров и так, и эдак, но Сережа не верил. Однажды он попросил смартфон (его не переклинивало целых три дня, он даже вроде стал узнавать в Олеге Олега, поэтому тот сдуру и дал, подумал, что, может, Сережа отвлечется). Сережу и отвлекся, только не на то. Он долго бродил по двору, пытаясь загрузить что-то, потом вчитывался, внимательно, сжав зубы, чтобы после влететь в дом с обвинениями в “новых убийствах”. Олег смартфон отобрал, спрятал и решил заряжать, не сводя глаз. А Сережа решил, что Олег мотается из села до места нового убийства и обратно в его теле, пока он спит, поэтому спать надо прекратить. Без сна они продержались почти двое суток, Сережа периодически залипал, но держался, а у Олега начала непроизвольно дергаться левая рука. В какой-то момент он прикрыл глаза, услышал тихое бормотание Сережи, который сам себя уговаривал держаться, монотонное, раздражающее, бесячее бормотание… Очнулся Олег, когда хлестал Сережу по щекам, держа за грудки, и орал, что либо тот закроет рот и глаза, и будет лежать в кровати ближайшие часов двенадцать тихо, как мышь, либо Олег за себя не отвечает. Олегу в тот момент даже не было стыдно. Он рухнул на кровать (Сережа тут же вжался в стену, но слова против не сказал, глаза захлопнул — послушался) и выключился. *** Включаться обратно оказалось страшно. Очень. Олег проснулся и вспомнил, что натворил раньше, чем открыл глаза. В доме стояла гробовая тишина. В Сирии Олег насмотрелся на трупы с разной степенью увечий, но хорошо понимал, что труп Сережи под боком вряд ли переживёт. За свою трусость было стыдно, но Олег сумел посмотреть, только когда рядом шевельнулись. Сережа не спал. Он просто неподвижно лежал и дышал тихо, почти не слышно. Как Олег и велел. Должно быть, он давно проснулся, потому что успел искусать губы и разодрать себе кожу на пальцах вокруг ногтей. В этот раз — вряд ли специально. У него такое порой случалось на нервах. Раньше Олег из-за этого ворчал. Сейчас не стал. Потянулся взять Сережины ладони в свои, но тут же отдернул руки. — Прости, — попросил, хотя не имел на это никакого права. Как у него вообще рука поднялась на Сережу? Тем более, на такого Сережу. Тот поднял глаза. — Я это заслужил. Разве нет? Олег сел, опустил ноги на пол, закрыл лицо руками. Все это время, пока они были тут, он гнал от себя назойливую мысль о том, что не спас Сережу, а только навредил ему. Сейчас эта мысль стала особенно яркой. — Ты ведь талдычишь, что убивала Птица, которая притворилась мной. Так чем ты заслужил, Серый? Почему? — Потому что не остановил тебя. Поверил, когда ты притворился Олегом. Как я мог в такое поверить? Но больше не стану. Ты больше меня не обманешь. Я тебя раскусил. Олег повернулся к нему. — Я — Олег. Понимаешь? Я не притворяюсь, не обманываю. Я действительно Олег. — Нет, — Сережа замотал головой, зажмурился, — нет, нет. Перестань. Олег умер, он умер, я видел! — Ну что ты видел? Меня в гробу со швом на башке? Что ты видел, Серый? — Похоронку. Пришла похоронка. Ты заставил меня забыть, но теперь я помню. — Это просто бумажка, понимаешь? Ошибки случаются. — Нет, нет. — Сережа зажал себе уши ладонями. — Ты врешь. Если бы он был жив, то вернулся бы! — Так я и вернулся! И нигде ведь воспаленному сознанию не жало… Вдох-выдох. — Сережа, посмотри на меня. — Нет. Нет. Я не хочу. — А я хочу. Посмотри, говорю. Посмотри, — Олег схватил его за руки, подтянул к себе. — Если ты так уверен, что я ненастоящий, что я — твоя личность и краду твое тело, то почему ты весь в синяках и ссадинах, а на мне ничего? — Ты притворяешься… — Так бей меня, — устало предложил Олег. — И посмотрим. Если тело общее, то и на тебе следы останутся. Так же? — Да, — неуверенно ответил Сережа. — Ну так попробуй. Олегу не то чтобы нравилось, когда его ногами сталкивали с кровати на пол, лупили по лицу и пинали по ребрам (неумело, но все равно больно). Олега в принципе больше устраивали ситуации, когда драка была дракой, а не его избиением. Но он не сопротивлялся и не отвечал, только на автомате прикрыл голову руками. Отличный он придумал план. Надежный, блядь. Что же тут может пойти не так? Подумаешь, до ближайшего медпункта ебать и ебать, сначала пешком, потом на электричке, расписания которой он даже не знает (за рулем с сотрясом и переломами ребер, если они случатся, особо не поездишь). Это если Сережа его сейчас не забьет до смерти. Олег умереть не боялся. Там, в Сирии, — да. А сейчас — нет. Он так смертельно устал от всего этого: от Сережиных истерик, от того, что не узнавал в нем единственного близкого человека, от страха, что Сережа навредит себе непоправимо и все кончится вот так, от постоянной вынужденной бессонницы, из-за которой уже трясло. Больше всего — от своей беспомощности, от непонимания, что делать, куда бежать, как помочь. Олег так устал, что подлые мыслишки тихо утопиться в речке у него нет-нет, да проскакивали. Только было нельзя. Кто будет заботиться о Сереже? Он сам не сможет. Пока нет. А “потом” не будет, потому что искалечит себя, вены там перегрызет на руках, ножи-то Олег попрятал все. Яркая картинка с истекающим кровью Сережей, услужливо нарисованная воображением, Олега будто отрезвила и включила остатки резерва организма. Он получил очередной пинок в живот, удар кулаком в плечо, выругался, резко (насколько мог) сел, поймал Сережу за руку и дернул на себя. Тот такого не ожидал, поэтому свалился прямо на Олега, который тут же прижал его к себе. — Стой, — выдохнул он. — Остановись, подожди… Если бы Сережа хотел вырваться, сделал бы это без труда, потому что резерв на этом и кончился, Олег сдулся. Все болело. Это было неважно. Сережа странно затих и даже не просил его отпустить. А потом обнял в ответ. Сильно. Уткнулся лбом в плечо с тихим вздохом. И Олега как током пробило. Во-первых, потому что они давным-давно не обнимались, и оказывается, он адски по этому соскучился. Во-вторых, потому что… Ну нормально Сережа его отпинал, что уж. — Не раздави, — прохрипел Олег и моментально пожалел, потому что Сережа тут же отшатнулся, а удержать его сил не хватило. Олег прислонился спиной к кровати, кое-как вытер кровь — текла из рассечения на лбу, заливая глаз. Сережа молча глядел. Не двигаясь. Как-то… Он нахмурился, провел ладонью по лицу, потом сжал кулаки — Олег думал, что кинется, но Сережа только пристально посмотрел на сбитые костяшки и поднял глаза. Потянулся, тронул за щеку, будто проверяя реальный перед ним человек или морок. Потом моргнул раз, другой, и у него в голове как будто что-то щелкнуло. Олег по изменившемуся взгляду понял. — Ты… Настоящий? Ты настоящий. Да ладно, блядь?! — Или нет… Я… Я не понимаю… — Я настоящий, — Олег, охнув, дернулся вперед. Сжал его лицо в ладонях (хотелось трогать, пока можно, едва удержался, чтобы не поцеловать в искусанные губы), — Я забрал тебя из больницы. Я привез тебя сюда. Я не умер, та похоронка — ошибка. Ты слышишь? Такое случается. Поверь мне, ну пожалуйста! Сережа улыбнулся и провел большим пальцем по ссадине на щеке Олега. — Так еще хуже, — тихо сказал он. — Я не понимаю, где реальность, а где галлюцинации. Я… Хочу тебе верить. Но мне страшно обмануться снова. Понимаешь, Олег? Или не Олег… Может, ты кажешься мне, всё это кажется, а я все еще заперт в палате. А если нет, Олег? В следующий раз я тебя убью. Или себя. Как получится. Это какой-то кошмар. И он повторится. Знаешь.... Ты меня зря забрал. Там я бы никому не причинил вреда. Докажи мне, что ты настоящий. Какая длинная речь. Длиннее и осмысленнее всего, что Сережа говорил с того момента, как Олег его выкрал. — Как я могу тебе это доказать? — Верни меня назад. И больше не произнес ни слова. Ни в этот день, ни на следующий. Олег не пытался его разговорить. Вместо этого он целый день звонил и писал. Им нужны были новые паспорта и билеты на самолет. За границей полно клиник. Не таких ублюдских, как в России. Олег сам пристегнул Сережу ремнем безопасности, прежде чем сесть за руль. Он не умел сдаваться, ненавидел проигрывать. Всегда перевешивала та чаша, на которую Олег клал свою гордость. Только не в этот раз. На другой чаше был Сережа, его здоровье, счастье и жизнь. Его свобода — от самого себя и от чертовой Птицы. Олег вбил в навигатор точку назначения: Орел, Ягодный переулок, дом тринадцать. Семнадцать километров, двадцать четыре минуты. Там они заберут свои паспорта и станут новыми людьми. Потом их тихо переправят через границу. Помогут скрыться. В чужой стране, их никто никогда не отыщет, а для Сережи найдется хорошая частная клиника, полная первоклассных профессионалов. Сережа поправится, снова станет собой. Олег знал, что сделает ради этого все возможное и невозможное. Олег запер хлипкую деревянную дверь и спрятал ключ под завалинку. Аккуратно выехал со двора. С тихим шуршанием легла под колеса неровная узкая дорога. Деревня на девять домов-развалюх быстро осталась позади.